— Еще как! — воскликнула она. — Когда он умер, мы наконец-то выкинули его ружья.
(Эти слова заставили Кетчума содрогнуться.)
— В таком случае это мясной погреб, — сказал старый сплавщик. — Уверен, твой дед приезжал сюда зимой.
— Совершенно верно, — подтвердила изумленная Шарлотта.
— Думаю, твой дед появлялся здесь, когда кончался сезон охоты на оленей, — рассуждал Кетчум. — А ему хотелось поохотиться. Зима, полно снега, тихо. Звук выстрела слышен далеко. Когда кто-то из «всадничков»[131] являлся и спрашивал о причине стрельбы, твой дед, надо полагать, имел наготове историю. Например, рыжие белки так верещали, что он не выдержал, выстрелил у них над головами и прогнал. Или стадо оленей обгладывало кору на его любимых кедрах. Вот он и спугнул их, чтобы глодали кору на других островах. А пока твой дед рассказывал эти сказки, его мясной погреб был набит олениной. Никаких следов крови на снегу, и мясо в мерзлой земле не портилось… Понимаешь, к чему я клоню? Твой дед устроил браконьерский мясной погреб. Значит, я не ошибся и в здешних краях полно оленей.
Если в хижине и водились духи, Кетчуму было на них плевать. Он решил обосноваться с Героем здесь. («Да почти все места, где я жил, были нечистыми», — заметил старый сплавщик.) Спальные домики ему не нравились. Ломаные ставни дедовой хижины его не смущали, равно как и рваная противомоскитная сетка на окнах.
— Что это за ночь на природе, если тебя не покусали комары? — усмехнулся Кетчум.
Кетчум сделал еще одно открытие: эти места нравятся гагарам, поскольку здесь меньше лодок и людей. Он любил слушать крики гагар.
Шарлотта еще раз попыталась уговорить старого сплавщика ночевать в спальном домике, и тогда Кетчум с серьезным видом сказал:
— Герой иногда так пукнет, что потом долго будешь нос морщить. Не хочу, чтобы он тебе спальный домик провонял.
К концу дня Шарлотту больше не шокировало открытие, что ее дед ко всему прочему был еще и браконьером. Он умер спившимся, опустившимся человеком. Карточные долги и виски доконали его. По крайней мере, теперь хоть она знала предназначение странной ямы под полом дедовой хижины. Самого Кетчума хижина и мясной погреб подвигли на размышления об усовершенствовании островного быта. Только старому сплавщику было как-то невдомек, что Шарлотта вовсе не мечтала жить на своем любимом острове зимой, когда ветер нещадно гнул деревья, когда залив замерзал и покрывался снегом и вокруг — ни души, не считая случайных рыбаков-подледников или каких-нибудь безумцев, обожавших гонять по озеру на снегоходах.
— Переделывать дом под зимнее жилье надо с умом, — стал развивать свои идеи Кетчум. — Для смывных туалетов нужно ставить две системы местной очистки стоков: основную и дополнительную, о которой лучше не распространяться. На зиму про спальные домики забудьте. Отапливать их — слишком дорогое удовольствие. Жить будете в коттедже. Электрического отопления хватит, чтобы не замерзли трубы в туалете, в раковине, ну и в твоей большой ванне, если она тебе так нужна. Зимой вам хватит дополнительной системы очистки стоков. Но все трубы к ней нужно обернуть изоляцией с электроподогревом. Тогда у вас и туалет будет спускать, и вода из кухонной раковины уходить, и ванна опустошаться. А вот с водопроводом сложнее. Качать воду из озера и пропускать через пропановый водонагреватель у вас не получится. Делать и здесь изоляцию — денег ухлопаете много, а труба непременно где-нибудь замерзнет и рванет. Придется вам устраивать прорубь, таскать воду ведрами и греть на газовой плите. Канительно, но зато надежно. Дров здесь много, поэтому дешевле отапливать дом печью, а не связываться с водяным отоплением. Опять-таки может рвануть. Кстати, Дэнни, тебе в твоей «писательской хижине» тоже нужно будет печку поставить… Теперь как вам здесь кормиться. С северной части острова до материка ближе. Там залив мельче и замерзает быстрее. Продукты будете возить на санях, прицепляя их к снегоходу. И на санях таким же манером будете вывозить мусор. Советую его не накапливать. А если что нужно по мелочам — так до берега можете добраться на лыжах или снегоступах.
Кетчум сделал паузу, мысленно анализируя сказанное.
— Да, забыл сказать вот что. Держитесь подальше от протоки за Пуант-о-Бариль. Не верю я, что лед там бывает крепким.
— Кетчум, это все, конечно, здорово. Только зачем нам приезжать сюда зимой? — спросил у старого сплавщика Дэнни.
В глазах молчавшей Шарлотты был тот же вопрос.
— А почему бы вам сюда не приехать зимой? — задал встречный вопрос Кетчум. — Я тебе докажу, что сюда стоит ездить. Думаю, тебе понравится.
Между тем Кетчум вовсе не имел в виду календарную зиму. Он говорил о сезоне охоты на оленей, а это ноябрь. Первый охотничий сезон в Пуант-о-Бариль (и первый охотничий сезон в жизни Дэнни) осложнялся хрупкостью льда. Путь с материка до Тернер-Айленда и на лыжах, и на снегоступах был чреват встречей с полыньей. Еще опаснее было ехать на снегоходе. Помимо снегохода и разного снаряжения, позволявшего охотиться в плохую погоду, Кетчум, естественно, привез ружья. Дэнни удивило отсутствие Героя. Но «замечательное животное» осталось вместе с собаками Пам Нормы Шесть, которых, выражаясь языком Кетчума, пес «терпел». К тому же в охоте на оленей собаки лишь мешали.
Дэнни и Кетчума не слишком огорчало, что в тот год им не удалось попасть на Тернер-айленд. «Усовершенствования» все равно продлятся до начала будущего лета. Ими занимался житель Пуант-о-Бариль по имени Энди Грант, которого Кетчум с симпатией называл «местным парнишкой». Энди был другом детства Шарлотты, они росли и играли вместе. Несколько лет назад он уже занимался ремонтом коттеджа, а совсем недавно приводил в порядок спальные домики. На зимнее обустройство дома, предложенное Кетчумом, у Энди пока не хватало времени.
Энди Грант рассказал Дэнни и Кетчуму, в каких частях Бэйфилда лучше искать оленей. Кетчум успел познакомиться с другим местным жителем — Лабланом. Тот взялся быть их охотничьим проводником. Лаблан показал им «оленьи места» к северу от Пуант-о-Бариль, вблизи заливчика Бинг и реки Тихой. Впрочем, Кетчуму было все равно, где охотиться, олени здесь водились повсюду.
Дэнни немного обидел тип ружья, выбранного для него Кетчумом: тот привез ему дробовик с романтическим названием «винчестер всюду рейнджер». Такие ружья делали в Коннектикуте, но к середине восьмидесятых их выпуск прекратился. Дробовик был двадцатого калибра, магазинного типа, с автоматической подачей патронов (Кетчум называл устройство подачи помпой). Но Дэнни задело не это. Модель считалась молодежной.
— Не скрещивай яйца раньше времени, — сказал писателю Кетчум. — Для новичков этот дробовик в самый раз. Когда учишься охотиться, чем проще ружье, тем целее будешь. А из ружья посложнее можно себе и по ногам выстрелить. Видал я таких ребят.
Чтобы Дэнни не отстрелил себе пальцы на ногах, Кетчум велел ему поначалу ограничиваться тремя патронами: один держать в патроннике, а два других — в трубчатом магазине.
— И всегда помни, сколько у тебя патронов, — наставлял писателя Кетчум.
Дэнни знал: два первых патрона были с дробью, а третий — с оленьей пулей. Этот патрон Кетчум называл убойным. Заряжать в магазин больше трех патронов старый сплавщик считал излишним (даже если магазин это позволял).
— Если тебе понадобился четвертый или пятый выстрел, — дело дрянь. Твой олень давным-давно удрал.
По вечерам Дэнни не без труда вытаскивал Кетчума из бара мотеля «Таверна Ларри», который стоял почти на самом шоссе 69. Стенки номеров были настолько тонкими, что звуки шумных плотских утех из соседнего номера беспрепятственно проникали в комнату, где остановились Дэнни и Кетчум.
— Какой-нибудь тупой шоферюга со шлюхой, — сказал Кетчум, услышав это в первый вечер.
— Сомневаюсь, чтобы в Пуант-о-Бариль были шлюхи, — возразил Дэнни.
— Значит, у красотки разовая гастроль. На супружескую пару они явно не тянут.
Вечером следующего дня их вновь ожидало «звуковое сопровождение». На третий вечер женские охи-вздохи поменяли тональность и эмоциональную окраску.
В третий вечер Кетчум не выдержал. Из-за стенки доносилось чувственное женское постанывание.
— Кончаю!.. Ой, я кончаю! — через каждые несколько минут возвещала она.
— Дэнни, ты не пробовал засекать время? Похоже, это рекорд, — сказал Кетчум.
Между тем старый сплавщик вышел в коридор и постучал в дверь номера, где неизвестная женщина испытывала лавину множественных оргазмов.
— Слушай, парень! Твоя подружка тебе явно врет.
Дверь номера распахнулась. Оттуда выскочил сердитый молодой человек. Чувствовалось, у него чешутся кулаки. Но прежде чем он успел нанести хотя бы один удар, Кетчум применил удушающий захват.
— Я не вру, — донесся из темного номера женский голос, однако в этот раз даже ее партнер засомневался.
Дэнни совсем не так представлял себе их с Кетчумом охотничью вылазку. Что касается оленей, первым его охотничьим трофеем стал самец, подстреленный в Бэйфилде. Писателю пришлось сделать по нему три выстрела (оленя окончательно уложила только «убойная» пуля).
— Писателям, Дэнни, полезно знать, как тяжело иногда умирают, — только и сказал Кетчум.
Своего оленя Кетчум застрелил возле заливчика Бинг, первым выстрелом из двенадцатикалиберной винтовки. В следующем сезоне они добыли еще двух самцов — обоих возле берега Тихой. К тому времени «усовершенствования» главного дома (включая его зимнее обустройство) были завершены. Еще раз в Пуант-о-Бариль Дэнни с Кетчумом наведались в начале февраля, когда толщина льда в заливе достигала двух футов. Они уселись на снегоход и покатили по льду и снежным заносам прямо к северной кромке острова, где стояла хижина деда Шарлотты.
Охотничий сезон давно окончился, между тем Кетчум прихватил с собой дробовик двенадцатого калибра.
— На всякий случай, — лаконично объяснил он Дэнни.
— На какой это случай? — насторожился писатель. — Мы же не будем браконьерствовать.