— Пусть так. Но вы ведь, несомненно, можете ответить на такие вопросы. Была ли она счастливой женщиной? Был ли в ее жизни мужчина? Расстроил ли ее перевод?
— Не знаю, смогу ли я ответить на эти вопросы: они ведь очень личные, и мы никогда не заговаривали на такие темы.
— И все же постарайтесь. Была ли она счастливой женщиной?
— И да, и нет. Ей нравилась ее работа, но мне кажется, что она временами была грустна, задумчива, даже чем-то расстроена. Она старалась этого не показывать, но я чувствовала это даже на расстоянии — по тому, как она держалась, как была безразлична к еде, когда ела в одиночестве в нашем кафе. Иногда она долго курила в садике и с какой-то тоской смотрела на небо, когда его закрывали облака. Что-то ее точило изнутри. Был ли виной этому мужчина, я не знаю, но подозреваю, что был. За те полтора года, что она проработала у нас, никто никогда не видел ее с мужчиной.
— Как на нее подействовало сообщение, что ее переводят в другую страну?
— Она была расстроена, но не сказала бы, что это было для нее потрясением. Кроме того, она ведь шла на повышение! Ее все поздравляли. И какая способная! Читала по-арабски и по-персидски, часто переводила послу, когда у него были официальные встречи. Она иногда сопровождала его в поездках по стране. Когда приехал наш министр иностранных дел, спикер ливанского парламента организовал прием в его честь во дворце Бейт-эт-Дин, и переводчицей на приеме была Мэри. Обычно на такие мероприятия приглашают только мужчин, но жена ливанского министра, которая была знакома с Мэри, попросила, чтобы ей переводила именно она. И потом, она ведь знала Ливан как свои пять пальцев!
— Простите меня, мэм, вы назвали дворец, в котором проходил прием. Напомните мне его название.
— Бейт-эт-Дин.
— Я что-то слышал о нем. Туда ведет дорога через Дамур, верно?
— Знаете, мистер Бартон, я не так уж много путешествую. Сижу в Бейруте уже пять лет и не езжу по стране. Да и одной ездить как-то неприятно. Муж остался дома, в Люшеме, ему местный климат противопоказан… Единственное, что я знаю о Бейт-эт-Дине, это то, что дворец когда-то принадлежал эмиру Башару, а строили дворец в восемнадцатом веке итальянцы. Говорят, там очень красиво, а внутри расположен музей. Но вообще-то посол не поощряет наших поездок на юг Ливана. Говорят, там почти везде есть отряды Хезболлы, а они не любят британцев и янки.
— Что, бывали случаи, когда они нападали на дипломатов?
— Не помню ничего такого за то время, что я пробыла здесь. Трагедия, случившаяся с Мэри Белл, пожалуй, чуть ли не единственная. А потому она кажется еще более страшной. Почему именно она?
— Не могу не согласиться с вами, мэм, — кивнул Бартон. — Да, это ужасная трагедия.
— Ее мать сама не своя. Единственная дочь, чудная девочка…
— Как к ней относились дипломаты? Посол, политический советник. Они не считали ее выскочкой?
— Посол был с ней сух и официален, хотя, я думаю, он ценил ее как работника. Другие — наоборот, души в ней не чаяли. Ей все давалось легко, она была не только умна, но умела находить с людьми нужный тон. Со всеми — от официантки в кафе до дипломатов других стран. Один из них, русский посланник, даже прислал ей после какого-то приема большой букет роз.
— Он появлялся после этого?
— Не думаю. Мэри никогда не поощряла ухаживаний.
— Ничьих?
— Ничьих. Она даже как-то сказала, что ее не интересуют красивые мужчины, ей гораздо приятнее общаться с умными и образованными людьми.
— То есть она вообще никому не отдавала предпочтения?
— Кроме посла, пожалуй. Когда он говорил, она внимала ему как богу. Вы знакомы с послом Лейси?
— Не имел чести быть ему представленным, — улыбнулся Бартон.
— Он действительно замечательный человек: благородная внешность, всегда элегантен, что называется «аристократ до мозга костей». При этом он несчастный человек — у его жены рак мозга, она уже два года не выходит из больницы больше чем на неделю, и мне кажется, она не протянет долго. Но он держится хорошо, несет свой крест как настоящий мужчина.
— Как приятно это слышать. Такую оценку мужчине в наши дни женщины дают очень редко.
— Потому что настоящих мужчин стало меньше, чем раньше.
— Спасибо за ваше время, мэм. Вы даже не представляете, как мне полезно было вас выслушать.
XVI
В три часа дня Бартон позвонил Бергу. Того на месте не оказалось, трубку взял один из охранников посольства.
— Когда я могу позвонить мистеру Бергу, чтобы застать его? — спросил его Бартон.
— Он будет на месте через час, — ответил тот. — А кто вы?
— Бартон. Пусть позвонит мне, если будет время.
Похоже, Берг начинает от него скрываться, подумал Бартон.
Следующий звонок он сделал Вадиду.
— Я звонил вам утром, — сообщил тот. У меня есть новости. Одна хорошая, другая — плохая. С какой начинать?
— С плохой, конечно.
— Следов ДНК на окурке не нашли — видимо, потому, что окурок лежал на влажном берегу. Но зато нашли следы помады. Один из наших специалистов попросил мистера Берга, чтобы тот сообщил ему, какой помадой пользовалась Мэри Белл, но тот сказал, что все личные вещи покойной отправлены в Лондон.
— Я не ожидал ничего другого. Вы сказали ему, что следствие еще не закончено и что он не имел права этого делать?
— Хотел сказать, — ответил Вадид, — но теперь это не имеет смысла. Я надеюсь, что вы сможете сделать там экспертизу на основе данных, полученных нашим экспертом.
— Это возможно и даже очень вероятно. Я не считаю это плохой новостью. Мы все же двигаемся вперед.
— Рад слышать это от вас, мистер Бартон. Теперь хорошая. Мы сняли копии со всех записей, сделанных камерой на бензоколонке в Дамуре. С семи часов вечера мимо проехали три машины, взятые напрокат. Все три взяты в разных компаниях автопроката: одна в фирме «Авис», вторая в фирме «Доллар» и третья, последняя, в компании «Сити Кар». Мои ребята обратились во все три с просьбой установить личности людей, которые брали эти машины напрокат. К этому мы подключили и полицию, и иммиграционную службу. Последняя нужна, потому что нам предстоит посылать запросы в полицию других стран — а она найдет предлоги.
— Браво! Теперь вот что, Вадид. Когда вы установите личности этих троих, не вызывайте их в полицию. Давайте сначала разберемся с ними, не грозя им арестом. Нам нужно выяснить, кто они и могли ли иметь отношение к убийству. Только потом настанет время действовать.
— Да, сэр, конечно.
— Когда вы сможете приехать ко мне для конфиденциального разговора?
— Только поздно вечером.
— Тогда лучше завтра. Утром?
— Я могу быть у вас в полдень.
— Езжайте прямо в кафе «Фелука». Я буду там.
— Договорились, сэр.
Бартон спустился в бар, заказал бокал белого вина и устроился у окна. По тому, как развивались события, он уже понял, что дело, которое ему поручили, одно из самых сложных и отвратительных из всех, которые ему приходилось вести. Более того, он подозревал, что финал в нем придется разыгрывать не ему, но это его не особенно беспокоило. Он никогда не работал для славы или почестей. Они приходили к нему сами по себе.
Он взглянул на часы и набрал номер Берга.
— Мистер Берг?
— Да, это я, мистер Бартон.
— Как дела с нашим вопросником?
— Должен вас огорчить, сэр. Я показал его послу, и он категорически запретил мне заполнять его. Он сказал, что некоторые вопросы весьма деликатного свойства и ответы на них содержали бы конфиденциальную информацию, которую мы предоставить вам не можем — во всяком случае, без разрешения министра иностранных дел и соответствующих служб. Я полагаю, вы понимаете, о чем речь.
— Вы записываете этот разговор, Берг?
— Не понимаю, о чем вы говорите.
— Понимаете. Так вот, не останавливайте запись. Ваш посол не может не знать, что среди лиц, приславших меня сюда, есть и министр, которому он подчиняется, и что я приехал исключительно для доследования дела, которое министр считает крайне важным. Мое почтение.
Бартон выключил телефон, сунул его в карман и отправился в номер. Его опасения получали все больше подтверждений.
Он налил в ванну горячей воды, вылил туда содержимое флакона, который привез с собой из Лондона, и улегся в ванну. Он вспомнил о том, что писательница Агата Кристи обожала писать в ванной. А он, следователь, раскрывший десятки сложнейших дел, всегда любил анализировать подходы к решению этих дел, тоже забравшись в горячую ванну.
Все-таки в чем-то мы были родственные души, сказал он себе…
XVII
Бартон приехал ко входу в ресторан «Индиго на крыше» за двадцать минут до назначенного времени, но выяснилось, что его «американские коллеги» уже ждали его. Их было не двое, как сообщил ему Бейлис, а трое. Они сидели на скамейке у небольшого фонтана и вместе являли собой удивительно гротескную картину. Двое были в темно-синих блейзерах с золотыми пуговицами, но один был невысокого роста, седой и лысоватый, с ярко-желтым галстуком, а другой — длинный и худощавый, причем на шее у него был невероятного размера голубой шарф. Третий персонаж мог бы быть отрицательным кинематографическим героем: он был атлетически сложен, одет в длинное голубое пальто и все время принимал такие позы, какие принимают начинающие актеры, которых снимают для журналов.
Все трое встали ему навстречу, из чего Бартон заключил, что его физиономия была затребована ФБР у Скотленд-Ярда — якобы для того, чтобы избежать ошибки в идентификации. Они по очереди протянули ему руки для пожатия и представились: Бейлисом оказался длинный худощавый субъект, лысоватый назвал себя Кронином, а «актер» в голубом пальто отрекомендовался как Марк Мандини.
Среди сотрудников Скотленд-Ярда были разные люди: встречались субъекты с ограниченными способностями, и такие, как правило, расставались с Ярдом довольно быстро; попадались пижонистые типы и даже офицеры, которые быстро росли в званиях и должностях благодаря поддержке сильных мира сего. Но за тридцать с лишним лет службы ему не приходилось общаться с людьми из спецслужб, которые более всего напоминали бы ему комедиантов или даже клоунов, как те три человека, которые пригласили его на обед.