Я назвал Этвуду номера джипа и машины Мерфи и описал все прочие подробности. Этвуд не скрывал удивления и несколько раз повторил: «Что бы я без вас делал!»
Я объяснил ему, что напал на это дело случайно, но он в случайности не верил. «Как я мог узнать, — спрашивал он, — что «ягуар» принадлежит Мерфи? И откуда мне стало известно, когда именно его уведут со стоянки у «Космоса», и как я сумел выследить, куда они едут? Почему они меня не заметили?»
Поскольку Этвуд вскоре должен был принять официального представителя генерала Эспайата, который по поручению Трухильо занялся делом исчезновения Мерфи, мы разработали несколько вариантов нашей позиции в зависимости от интерпретации, которую предложит ему этот посланец.
Через полчаса после моего прихода в кабинет вошел секретарь Этвуда и положил на письменный стол визитную карточку: «д-р Мария Педро де Тапурукуара, судья».
— Мой секретарь включит в соседней комнате репродуктор, который присоединен к микрофону на письменном столе, — сказал Этвуд, — Мне хочется, чтобы вы слышали наш разговор.
Я отправился в соседнюю комнату и уселся возле маленького радиоприемника.
Я слышал, как они здоровались, как обменялись несколькими вежливыми, ничего не значащими фразами. По голосу я понял, что судья стар. Тапурукуара принялся задавать вопросы — он спрашивал, пробовал ли уже мистер Этвуд знаменитое portico — кукурузное тесто, и tortillas i barbacos — испеченную в земле свинину, пил ли comiteco — водку из агавы, и не приходилось ли ему когда-нибудь принимать участие в любимой игре доминиканцев siete у medio[7], которая не менее эмоциональна, чем покер: игроки подчас проигрывают одежду, оружие, целые ранчо, жен и дочерей…
Я слышал вежливые ответы Этвуда: он изо всех сил старался продемонстрировать интерес к местным блюдам и обычаям. Наконец, не выдержав, он прервал эту комедию:
— Господин судья, вы принесли ответ на запрос посольства относительно гибели гражданина США летчика Джеральда Лестера Мерфи?
— Неужели вы приехали к нам специально для выяснения этого незначительного происшествия, не оказывающего ни малейшего влияния на отношения, связывающие правительство Доминиканской Республики с Вашингтоном? — воскликнул Тапурукуара. — Неужели Конгресс могущественного государства создал специальную комиссию во главе с таким выдающимся деятелем, как вы, мистер Этвуд, только для того, чтобы разыскать одну-единственную мелкую сошку, не заслуживающую внимания правительства США?
— Жизнь каждого гражданина США столь же заслуживает внимания правительства, как и важнейшие внутренние и международные проблемы, — сказал Этвуд, — Конгресс ждет от полиции и следственных органов Доминиканской Республики ответа, который разъяснит причины смерти нашего гражданина.
— Ну, дать такой ответ властям Республики не составит ни малейшего труда. Наша четко действующая полиция привлекла самых способных людей для выяснения этого пустякового дела, которое внесло немало осложнений в наши официальные отношения, и так, впрочем, не блестящие последнее время.
— Я совершенно с вами согласен, — ответил Этвуд, — и хочу вас заверить, что в интересах Конгресса и Организации американских государств как можно скорее выяснить, в чем дело.
— Мистер Этвуд, по сведениям официального государственного статистического управления в Соединенных Штатах, ежегодно совершается восемнадцать тысяч самоубийств. Не станете же вы убеждать скромного судью и представителей власти, которые предложили мне вести это щекотливое дело, что из восемнадцати тысяч самоубийств Госдепартамент заинтересовало именно это? Разве в случае других самоубийств, то есть остальных семнадцати тысяч девятьсот девяноста девяти, тоже создается комиссия? С горечью и сожалением должен отметить, что такой шаг мы расцениваем как попытку дальнейшего ухудшения отношений…
— Вы хотите сказать, что молодой, способный летчик, отличающийся великолепным здоровьем и прекрасным самочувствием, перед свадьбой и через несколько дней после того, как он предупредил мать о своем приезде, внезапно решил покончить жизнь самоубийством?
— И покончил, — твердо сказал Тапурукуара. — Но вы, мистер Этвуд, требуете от меня невозможного. Я не знаю, почему мистер Мерфи принял такое решение, не знаю, что толкнуло его на этот шаг. По поручению генерала Эспайата я сообщаю вам только факты, голые факты. Установление психологических причин превышает наши возможности, а также ваши обязанности в отношении представителей Государственного департамента.
— В таком случае мы, то есть посол, я и мой секретарь, хотим осмотреть тело самоубийцы и отдать необходимые распоряжения для отправки его останков в Штаты.
— Как бы мы хотели проделать все это за наш счет! Но увы, увы… — вздохнул судья. — По данным предварительного следствия, Мерфи в состоянии сильного опьянения и, очевидно, глубокой депрессии, которую вызывает у молодых людей злоупотребление алкоголем, направился по шоссе в сторону так называемой Бухты Акул и остановил свой автомобиль над самым обрывом. Мы можем немедленно туда поехать. По всей вероятности, если Государственный департамент не удовлетворяет версия самоубийства, он упал в бухту, высунувшись из открытой дверцы машины. В машине мы нашли бутылки от виски, его фуражку…
— И зеленые перчатки, — перебил его Этвуд, — Я знаю об этом. И я знаю также, кто и в котором часу ехал в автомобиле мистера Мерфи — белом «ягуаре». Я знаю что этот человек вернулся в Сьюдад-Трухильо на военном джипе, на котором перед тем ехали два офицера… Я знаю также…
Слушая ответ Этвуда, я представлял себе выражение лица Тапурукуары.
И на самом деле — как мне позже сказал Этвуд — эффект был потрясающим, хотя на морщинистой физиономии старика не дрогнул ни один мускул.
Через секунду я услышал немного охрипший голос Тапурукуары:
— Это действительно поразительно. Не могли бы ли вы назвать источник столь сенсационной информации?
— А не могли бы ли вы назвать имя баснописца, который выдумал эту фантастическую и, простите, анекдотическую историю о самоубийстве Мерфи и его беспричинной тоске по желудкам акул? — последовал вопрос Этвуда.
— Я всего лишь беспристрастный посредник, которому поручено передать вам слова генерала Эспайата, — ответил Тапурукуара. — Если не возражаете, я как можно точнее повторю ему все, что вы сказали.
— Прошу вас довести до сведения генерала, что, по всей вероятности, его неверно информировали. Мы же со своей стороны готовы счесть это странное недоразумение не имевшим места.
— Дело в том, что все, о чем я говорил — результат предварительного следствия. Возможно, кто-нибудь из полиции в своем рвении как можно лучше выполнить приказ генерала, поспешил и представил недостаточно тщательно проверенные факты…
Я тоже так думаю, господин судья, — сказал в ответ Этвуд, — И очень прошу вас представлять только тщательно проверенные факты.
Я услышал приглушенные ковром шаги: это Этвуд провожал Тапурукуару до двери. Передо мной стоял магнитофон, на котором был записан весь разговор. Сидящий рядом секретарь по фамилии Гордон выключил его.
Я не сомневался, что теперь они выдумают новую, не менее лживую версию. Я понимал, что нам никогда уже не скажут правды о смерти Мерфи и что мы должны установить эту правду сами.
Этвуд допускал, что Мерфи может быть жив. «Ведь иначе, — утверждал он, — им ничего не стоило бы показать нам его тело с якобы простреленным пулей самоубийцы виском. Сокрытие тела наводит на подозрение, и доминиканской полиции следовало бы с этим считаться».
Однако Этвуд не читал тех книжек и публикаций, которые дал мне когда-то сенатор Флинн. Этвуд не знал, как убивает доминиканская полиция и сколько находит в этом удовольствия. Уильям Крем писал о Трухильо, что его система правления «…основывается на превращении преступления в искусство… Трухильо обдумывает кровавые злодеяния и наслаждается ими с поистине флорентийской утонченностью». Его полиции настолько приелись убийства, что она старается совершать их как можно изощреннее, давая волю своему извращенному воображению.
Теперь нашей главной задачей было предупредить следующие маневры полиции и подготовить контрудар против новой вымышленной версии, которую она представит. В этом деле, кроме Этвуда, принимали участие еще несколько агентов разведки, которых я не знал: мне не сочли нужным их представить. Они также ничего не знали друг о друге — каждый был связан только еще с одним человеком. Руководителем группы был некто Ван Оппенс.
Я должен был действовать самостоятельно, не прибегая пока к помощи Моники Гонсалес. Бисли предупреждал меня, что воспользоваться этой связью следует только в крайнем случае, и лучше всего ни перед кем не открываться. Один только Этвуд знал мою истинную роль, но в его сдержанности я не сомневался.
Тем временем Бисли в Нью-Йорке с нетерпением ждал известий от Этвуда. Уинн через агентов в Майами передал ему все, что Мерфи успел рассказать Гарриэт относительно похищения Галиндеса. Не хватало самого важного: названия местности, из которой «феникс» вывез Галиндеса. Допросили обслуживающий персонал свыше десятка аэродромов, но никаких следов не нашлось.
Бисли знал, что разыскать этот аэродром — значит, Раскрыть и уничтожить нью-йоркских агентов доминиканской разведки, а также, как он предполагал, главную ветвь тайного «Союза Белой Розы», объединяющего агентов. Трухильо, Батисты и даже генерала Франко и финансируемого как находящимися у власти, так и свергнутыми диктаторами. Именно пистольерос из «Белой Розы», центр которой находится в Сьюдад-Трухильо, совершали убийства из-за угла и преследовали политических эмигрантов.
Бисли не сомневался, что появление на аэродроме санитарной машины, той самой санитарной машины, из которой вынесли на носилках прикрытого простыней человека — так Мерфи рассказывал Гарриэт — должно было привлечь внимание служащих любого маленького аэродрома, для которых подобная