Распалившийся Филатов замолчал и потянулся к пачке «Беломора». Прикурив папиросу, он выпустил к потолку густой клуб дыма, бросил на стол коробок спичек и подвел итог:
— Я не собираюсь скрывать от общественности ваши мелкие доносы, поэтому после ближайших перевыборов вы вряд ли останетесь на должности парторга. Такие партийные руководители нам ни к чему. Летчик вы тоже никакой, так что придется начальнику отдела кадров ВВС армии подумать, куда вас определять. Пора переизбрать…
Когда за Соболенко закрылась массивная дверь, командующий затянулся папироской последний раз, затушил в пепельнице окурок и откинулся на спинку кресла.
— Ну вот, Андрей Николаевич, мы и разобрались с нашими недругами, — улыбнувшись, проговорил он. — Теперь можно спокойно поработать, зная, что никто не всадит нож в спину. Выздоровеешь, отдохнешь, вернешься, и мы с тобой еще полетаем. Высоко полетаем!
Эпилог
ДРА; Кабул
Этой ночью по отделению старших офицеров дежурил опытный сорокалетний хирург — полковник медицинской службы Владислав Столетов.
Если кто-то решит, что в относительно теплых странах наши советские бухмейстеры переходили на воду и квас, то их ожидает жуткое разочарование. Вода для помывки, квас для окрошки. А переменчивость капризной погоды основанием для завязки не является.
Вот и Столетов, выпив за скромным ужином сто двадцать пять миллилитров сэкономленного спирта, стоял в тени внутреннего дворика и сокращал себе жизнь дымом советской «Примы».
Солнце недавно опустилось за горизонт, вокруг стемнело. Несколько декоративных деревьев, посаженых в квадратном дворике, покачивались в такт слабому ветру.
Хирург смотрел в звездное небо, тихо икал и думал о высоком. А точнее о том, где он устроится почивать: на кушетке в ординаторской или на нормальной кровати в освободившейся двухместной палате.
Внезапно на плечо легла чья-то ладонь.
Доктор вздрогнул и услышал слабый мужской голос:
— Дружище, проводи до кабинета начальника отделения.
— Сейчас я тебя провожу, дружочек, — мстительно пообещал хирург, поворачиваясь к неизвестному наглецу.
Вообще-то в ЦКВГ между медперсоналом и ранеными выстроились уважительные и очень доброжелательные отношения. Военные врачи всегда пользовались у военных других специальностей большим уважением. Отвечая взаимностью, офицеры медицинской службы отдавали должное стойкости, духу и героизму своих подопечных. Подчиняясь воинским уставам и оставаясь верными клятве Гиппократа, они искусно совмещали в себе человеческую гуманность и служебную субординацию. Любой из военных докторов был готов позволить больным несколько больше, чем позволил бы своим подчиненным полевой офицер.
Столетов носил полковничьи погоны и числился ветераном в отделении старших офицеров. Он был таким же циником и добряком, как и большинство местных медиков. Однако фамильярностей со стороны младших по званию не терпел и в довольно резкой форме ставил таких товарищей на место.
Обернувшись, он не сразу узнал пациента из одноместной палаты. Эта палата, как правило, пустовала. Обустроена она была для генералов, но таковые в Центральный клинический госпиталь не попадали, поэтому в редких случаях в нее заселяли полковников. Основным же контингентом отделения были майоры и подполковники.
— Стоять тяжело, дружище, — поторопил «наглец». — Проводи до кабинета с телефоном. У тебя же есть ключи?..
— Ты вообще кем себя возомнил?.. — начал было Столетов.
Но в эту секунду они двинулись к входу в здание, и свет из окна ординаторской упал на бледное лицо раненого.
— Товарищ генерал?! — удивленно пролепетал доктор. — Простите. Я вас не узнал.
— Ничего страшного. Так ты откроешь мне кабинет?
— Вы же лежачий, Андрей Николаевич! Зачем вы встали?
— Ничего-ничего. Прошу, пойдем. Тут же недалеко?
— Кабинет начальника отделения рядом. Вы точно нормально себя чувствуете?
— Да-да, вполне.
— Хорошо, я помогу…
Осторожно взяв раненого генерала под руку, Столетов медленно повел его по внутреннему коридору.
Дозвониться из Афганистана до телефонного абонента, территориально расположенного в Советском Союзе, в представлении обычного человека было делом практически невозможным. Это все равно что, играя в лотерею «Спортлото», угадать шесть номеров из сорока девяти.
Если же человек знал позывные узловых станций связи, а сам был внесен в специальный список, то задача многократно упрощалась.
— Десна? — постучав по рычажкам аппарата, спросил Воронов.
— Десна слушает, — заученно ответила телефонистка.
— Добрый вечер. Два ноля второй. Соедините с Иволгой.
— Соединяю…
В тяжелой эбонитовой трубке послышались щелчки. Затем заспанный голос произнес:
— Иволга слушает.
— Добрый вечер. Два ноля второй из Андижана. Соедините с Пирсом.
— Соединяю…
И снова действие повторилось, в трубке трещало, шипело, щелкало…
— Пирс на связи.
— Здравствуйте. Это Два ноля второй из Андижана. Мне нужен добавочный 53–04.
— Набираю…
— Алле! 53–04?
— Да-да, слушаем вас.
— Два ноля второй из Андижана. Пожалуйста, наберите городской: 949-87-42.
— Минутку…
Все эти хитрые штучки Воронов проделывал, сидя за столом начальника отделения. Хирург Столетов стоял чуть поодаль, наблюдал за пациентом и походил при этом на заядлого футбольного болельщика, следившего за отчаянным рейдом нападающего родной команды. «Забьет или не забьет?» — было написано на его лице.
Забил.
Ровно через минуту в трубке послышался приятный женский голос.
— Да, я слушаю.
— Привет, Оксана, — улыбнулся Воронов.
— Андрей! — выдохнула супруга.
Столетов вдохнул полной грудью, тихо выдохнул и осторожно покинул кабинет. Вид у него был такой, будто любимая футбольная команда только что выиграла Кубок европейских чемпионов.
— Иришке мы ничего не говорили, а сами с Алешей не находили себе места, — всхлипывала в трубку супруга.
— Успокойся, любимая, все уже позади, — успокаивал Андрей. — Я уже четверо суток в госпитале; врачи обещают скоро выписать.
Оксана обмерла:
— Как четверо суток?! Почему же этот твой… однокашник не позвонил нам? Не сказал?..
— Я выясню это. Успокойся. Расскажи лучше, как ты, как дети?
— Да что я… Хожу на работу, вечером забираю из садика Иришку, иду домой… Все как всегда. Ребятишки слушаются, они у нас замечательные.
— Замечательные, — улыбнулся Воронов. — Уже спят?
— Иришка спит, а Леша… Андрей, тут наш сын…
— Что «наш сын»? — насторожился тот.
— Он хочет что-то тебе сказать.
— А… Конечно! Дай ему трубку.
— Привет, пап! Ты как? — раздался счастливый голос повзрослевшего Алексея.
— Привет! Нормально. Теперь уже нормально.
— Значит, тебя нашли?!
— Нашли. Я уже у своих.
— Ух ты! Как же я рад, папа!
— У тебя-то как дела?
— И у меня все в порядке — каждый день готовлюсь к экзаменам за восьмой класс.
— Это правильно, сын. Взрослость человека измеряется ответственностью.
— Согласен. Пап, мне надо тебе сказать кое-что важное.
— Важное? — переспросил Воронов, и лицо его вновь стало серьезным. — Ну, давай. Слушаю.
— Все, папа, я решил! — выпалил Алексей. — Буду летчиком, и точка!
Отец снова улыбнулся:
— Вот это другое дело. Теперь верю, сынок. Из тебя получится отличный летчик.