Да!
Свиридов рванулся на кровати так, что зазвенела цепь наручника. Таких совпадений не бывает! Как же он раньше не вспомнил, что тот случай, как давняя боль, – занозой сидит в нем, хотя никогда, никогда не отличался он чувствительностью и переизбытком совести.
Еще бы. …Восемь с половиной лет назад отдел спецназа ГРУ «Капелла» был закрыт согласно указу за личной подписью президента. Сотрудники его были переброшены в Чечню, а потом, по выполнении поставленной перед ними задачи, уволены в запас. Владимир – комиссован по состоянию здоровья. Так, будучи двадцати восьми лет от роду, не умея практически ничего делать, Свиридов оказался на задворках цивилизации и практически без средств к существованию. В период пребывания в Москве он встретился со своим старым сослуживцем Зауром Дауровым, бывшим сотрудником ГРУ, а теперь известным криминальным авторитетом по прозвищу Гриб. Влад проработал с Грибом только месяц. За это время он заработал около пятидесяти тысяч долларов, больше половины из которых получил от следующего весьма грязного дела.
Гриб, имевший широкий спектр приложения своих криминальных способностей и профессиональных навыков, не ограничивался банальным вымогательством и «стрижкой» бизнесменов на предмет налога. Он собирал компромат.
Владу Свиридову было поручено раскрутить одну преуспевающую даму на крупную сумму. Свиридов располагал информацией, согласно которой муж дамочки, кстати, тоже бандит, но корчащий из себя интеллигента, мог загреметь лет этак на пятнадцать или вообще получить «зеленку», то есть высшую меру наказания. Конечно, при условии, что компромат попадет куда надо. А уж экс-сотрудники спецслужб Дауров и Свиридов знали, куда сливать компру.
Дамочку звали Ирина Алексеевна или Инна Александровна, насколько мог помнить Влад по прошествии стольких лет. Таких денег у нее не оказалось, и она месяца полтора проработала элитной проституткой в одной из соответствующих контор Гриба. Впрочем, вскоре она стала полноценной сотрудницей агентства с соответствующим окладом, потому что ее мужа к тому времени посадили за какое-то другое прегрешение, и у Инны Алексеевны, или Ирины Александровны, не оставалось средств к существованию. К тому же на руках у нее был сын-школьник, то ли пятнадцати, то ли шестнадцати лет, примерный мальчик, аккуратист и отличник, тянущий на золотую медаль.
Который и не подозревал, чем занимается его мамочка.
Равно как не знал, что его папочка, прекрасно разбирающийся в Рембрандте, Веласкесе, Шопенгауэре, Рембо, Хайдеггере, Лосеве и Владимире Соловьеве, интеллигент-самоучка, – вовсе никакой не капитан дальнего плавания, как говорила ему мама, а вор-рецидивист.
Потом Гриб погиб в какой-то разборке, Свиридов же с тяжелым сердцем вернулся из Москвы на родину, в Саратов, где хладнокровно реализовал свои доходы от грязных делишек. В Саратове жизнь завертелась по-иному, еще более жутко и кроваво, и Владимир забыл об этой истории.
Теперь она всплыла сквозь толщи памятных наслоений. Тогда, восемь лет назад, ему было все равно. Он не понимал, что такое семья, что такое сын и что такое позор и страх бесчестия. Теперь, кажется, – понял.
Владимир снова вытянулся на кровати, мысли его внезапно приобрели губительную стройность.
Внезапно – прямо за стенкой – послышался грохот падающей мебели, а потом хриплый матерный вопль, зависший на самой пронзительной ноте и оборвавшийся не чем-нибудь, а сухим треском двух выстрелов. Через секунду раздался нечеловеческий рык:
– А-а-а… Каррррраганда, перемать твою!!
Влад вскинулся на постели и сел, широко раскрыв от изумления глаза. Буквально в паре метров от него, кажется, происходило что-то необъяснимое и жуткое.
Он дернул наручник, и тут на всю квартиру раздался полный ужаса и боли вопль. Дверь свиридовской темницы распахнулась, и влетел с выкаченными от ужаса глазами Резо, а за ним высокий и лысый круглоголовый человек в разорванной на спине рубашке, обтягивающей массивные плечи, и босиком.
В руке босого был перехваченный за дуло пистолет. С диким ревом он настиг Резо и, перехватив его горло короткими толстыми пальцами, нацеленно ударил рукоятью пистолета в темя.
Тот конвульсивно вытянул руки, вцепился в ворот рваной рубашки своего противника и, коротко простонав, осел на пол.
И вслед за ним сел и лысый. Сел и вытаращил на Влада маленькие глаза, в которых было не меньше изумления, чем в ответном взгляде Свиридова.
– Михал Иваныч… – пробормотал Владимир.
Круглоголовый прошелся широченной ладонью по своей огромной, от лба до затылка, лысине и выдохнул ответное:
– Зятек… Володька!
Глава 13ПОБЕГ
– Михал Иваныч, – остолбенело повторил Влад. – Ты что тут делаешь?
Буркин уставился на него взглядом, в котором было не меньше потрясения, чем воды в озере Байкал, и проговорил:
– В-ве… вероятно, то же, что и ты.
– Тебя тоже эти уроды сюда?.. Значит, Наташка там одна? Да с Димкой на руках?!
– Я пошел за пивом, – пробормотал Михал Иваныч. – А ко мне подошел мент, предъявил удостоверение и предложил проехать с ним. Я подумал, что вот оно… все. Мы в последнее время много покуролесили, взял я грехи на душу… Но такого, как сейчас, никогда!
– А что тут такого? – передернул плечами Свиридов. – Подумаешь, врезал этому черножопому козлу. Ему уже перепало за его вздорный характер, так что, Иваныч, дай мне сюда пистолет. Я цепочку перестрелю.
Буркин затряс головой, но вопреки ожиданию пистолет Свиридову протянул, причем с таким видом, словно избавлялся от ядовитой змеи. Все понятно. Эти два выстрела… Видимо, Михал Иванычу удалось дотянуться до чьего-то пистолета. Вспылил, он человек раздражительный, гневливый. И под влиянием этой вспышки расправился со всеми, кто охранял их в этой квартире.
А теперь, как видно, жалеет о содеянном.
Конечно, он же не киллер. Не привык убивать и даже просто – бить людей. Несмотря на широченные плечи, красную морду и свирепую ухмылку. Но размякающую в добродушную улыбочку сразу после того, как Михал Иваныч примет на грудь этак пол-литра.
Влад легко перестрелил цепочку и, тряхнув рукой, пробормотал:
– Надо поискать ключи от наручников. Где они все, Иваныч? Эти ребята.
– Они сказали, что мою рожу менты выставили как фоторобот главного подозреваемого в деле о взрыве какого-то там Гоги… Синагоги… Нагоги, – бессмысленно отозвался тот, не думая подниматься в пола. – А потом сказали, что Наташу… В общем, они про нее говорили всякие гадости.
– Понятно, – механически сказал Владимир, подумав, что тесть едва ли адекватно воспринимает действительность. Поскольку эта действительность наверняка окрашена для него сейчас в багровые тона. – Вот что, Иваныч. Вот тебе водка, вот тебе стакан. Выпей и успокойся. Мокруха – это, конечно, плохо, но еще хуже будет, если мы задержимся здесь. Причем хуже не нам, а Наташке.
Свиридов вышел из комнаты и направился туда, откуда несколькими минутами раньше раздались вопли и выстрелы. Михал Иваныч тупо посмотрел ему вслед и механически поднес к губам горлышко водочной бутылки.
В помещении, где содержали Михал Иваныча, Влад невольно вздрогнул.
Зрелище в самом деле было не для слабонервных.
В двух метрах от порога, широко раскинув ноги, лежал Кабан. Возле старого шрама на его лбу темнел багровый кружок пулевого пробоя. Вторая пуля, очевидно, не попала в цель (позже оказалось, что она застряла в дверном косяке).
Неподалеку лежал второй. Этот второй, судя по всему, был жив – с его губ сочились тихие стоны. Видимо, парень был в полузабытьи. Несчастный был придавлен здоровенным столом, а из свежей раны на сиротливо торчащей из-под стола голове вяло стекала темная струйка крови.
Дело ясное: в ярости Михал Иваныч использовал всю богатырскую силушку, которой его наделила природа.
– Да, – пробормотал Свиридов, перешагивая через труп Кабана. – Разошелся старичок… Нашли ребята, с кем шуточки шутить.
Он пошарил по карманам убитого, выудил ключи от наручников и отомкнул кольцо, перетягивающее его запястье. Потом прошел в туалет и швырнул ключи в унитаз. Оглядел свою измурзанную одежду и скептически хмыкнул, чувствуя, как тело пронизывает нервная дрожь.
Когда Свиридов с ворохом одежды вернулся в комнату, где сидел Михал Иваныч, то увидел, что тесть уже допил водку и теперь диким взглядом таращится на стену.
– Значит, я теперь в розыске? – тупо выдавил он.
– Главное, кто быстрее тебя разыщет, – ответил Влад. – Вот, одевайся. Хорошо, в шкафу было немного одежды. Правда, она может оказаться маловата, но ничего – лучше, чем в твоей.
– А что такое? – машинально спросил Буркин.
– А ты сам полюбуйся: вся в клочья. Раздевайся и складывай все в пакет! Да побыстрее, а то мало ли что. Еще, того гляди, придут с минуты на минуту!
– Да я…
– Быстррро!
Валентин Адамович Горин, втянув голову в массивные плечи, мрачно пил кофе с коньяком и раскладывал пасьянс. Азартный игрок, он ни на секунду не расставался с картами, имея при себе особенный, эксклюзивный комплект – карты, выполненные из пластика, со светящимися зелеными рубашками и известными картинами Рембрандта, Тинторетто, Веронезе, Микеланджело, Веласкеса и других великих живописцев. Все картины были выполнены в стиле «ню», то есть содержали изображения обнаженных Венер, Юдифей и прочих Каллисто и Галатей.
Валентин Адамович был мрачен. Он смотрел на сидевшего перед ним человека, шевелил бровями и, перекладывая карты, говорил:
– Чем же ты, Красный, недоволен-то? По-моему, все чисто сработано. Как договорились.
– Да всем я доволен, Адамыч, только… Не пора ли прекращать это измывательство над девчонкой, а? Сорвется ведь, и все твои усилия прахом пойдут. Устроил тут игрища, прямо граф Монте-Кристо какой-то, е-кэ-лэ-мэ-нэ! Не надо ждать еще две недели.
– Не парься, – перебил его Горин, – все путем. Я просто так ничего не делаю. Последний штрих – и все. Можно будет брать тепленькой.