– Скажу несколько ласковых слов графине, она с первого дня водит нас за нос, – через плечо каркнул Ньеман и вышел, хлопнув дверью.
Он испытывал извращенное удовольствие, бросая свою помощницу и комиссара на произвол судьбы с печальной перспективой сложного брифинга.
Ивана и Кляйнерт улыбнулись друг другу, вполне довольные тем, как все устроилось.
43
Он воображал семью, готовую пожертвовать одним из наследников во исполнение договора с дьяволом. Он воображал Черных стрелков – тех, которые появились в семнадцатом веке, а может, раньше. Он воображал графа Зароффа, охотившегося на людей. Он воображал…
Ньеман сосредоточился на дороге. Над лесом простиралось небо немыслимой серой гаммы – железное, стальное, «нержавеечное». Солнце подсвечивало его из-за завесы облаков, и оно сверкало тысячами блесток.
Ему вдруг стало зябко. Он вспомнил, как бежал вниз по долине за домом бабушки с дедушкой. Реглис наступал ему на пятки, сердце билось в такт грозовым раскатам…
Ньеману пришлось предъявить беджик новым охранникам, и только после этого его пропустили на подъездную дорогу, ведущую к вилле Лауры. Он увидел двор, дом-аквариум, газоны… Святилище. Серые камни напоминали гравий кладбищенских аллей, а строгие линии здания делали его похожим на мавзолей. Сыщик вспомнил ужин с двумя братьями-дебилами, мертвое тело на опавшей листве и голову с дубовой веточкой в зубах, пристроенную рядом с трупом…
Внедорожник Лауры на парковке – уже хорошо.
Он позвонил, ожидая, что она сама откроет дверь, но на пороге возник слуга и, шамкая, сообщил на приблизительном английском, что «госпожа графиня отсутствует». Ньеман прижал беднягу к двери и мгновенно услышал уточнение: «Лаура фон Гейерсберг отправилась помолиться в часовню, стоящую в глубине парка».
Миновав опушку, сыщик пошел по тропинке, петлявшей между елями. Его окутал аромат коры и листьев, смолой пахло так сильно, как будто рядом была делянка свежесрубленных деревьев. Он представлял, как сок стекает на мох и папоротники, оставляя на листьях крошки стружки. Сквозь ветки проглядывало глухое, замкнутое на себя небо, удерживающее запахи под гигантским ржавым куполом.
Воздух был пропитан росой, и Ньеман чувствовал себя вымокшим изнутри и как губка впитывал дыхание окружающего мира. Он поднял воротник, сунул руки в карманы и начал тревожно озираться по сторонам. Черные стволы обернулись мраморными столбами, подлесок ощерился гранитными иглами. Ньеман поежился. Не от холода – от страха. И в этот момент понял, что шагает по дороге рёткенов, и оказался в окружении чудовищ с горячим смрадным дыханием. Кровавый пес бежал рядом, неуловимый, но вездесущий, как прозрачный иней.
Застреленный пес и вся остальная стая пробрались в него, чтобы выесть мозг и вырвать внутренности. Он прибавил ходу, задыхаясь от страха. Реглис не отставал.
Его спасла церковь. Не каменное строение, а ставкирка, один из тех деревянных, каркасных храмов, которых много было в средневековой Норвегии, а сейчас осталось всего двадцать восемь.
Казалось, здание строили из гигантского детского конструктора «KAPLA»[37] – оно состояло из нескольких ярусов-церквей, уменьшающихся кверху. Венчала все колокольня в форме тонко заостренного карандаша.
Ньеману всегда хотелось устроить себе путешествие, чтобы увидеть такие достопримечательности. «Ну что же, лучше поздно, чем никогда, любуйся на здоровье…» Дыхание успокоилось, в голове прояснилось, и он медленно подошел ближе. В узких окнах мерцали свечи.
Дверь оказалась не заперта. Он толкнул створку, ожидая услышать скрип, но она отворилась бесшумно. В ноздри ударил запах сосновой хвои, дурманя мозг. Пол, потолок, стены – все было белым и чистым, как свежеструганое дерево.
Еще несколько шагов.
Деревянные скамьи прочерчивали пространство, заставляя думать о простой и суровой лютеранской вере. Коленопреклоненные души, горделивые сердца… В глубине, слева от алтаря, стояла подставка с зажженными свечами, чей свет окрашивал каждую деталь обстановки в медовый цвет. Ньеман ощущал тонкое противоречие, тайный разлад между деревом и пламенем. Стоит упасть одной свече, и все превратится в пепел…
Лаура стояла на коленях справа от алтаря, напоминая женщину у ручья, подставившую кувшин под живительную струю, дар земли. Лаура молилась, в этом не могло быть сомнений, и сыщику показалось, что он подглядывает за зверем в его логове.
Скрипнувшая половица нарушила очарование момента. Лаура обернулась, застигнутая врасплох. И Ньеман прочел на ее лице удивление, враждебность и невыразимое словами огорчение.
Все, кроме удовольствия от встречи с ним.
Она встала, и ее высокий силуэт выплыл из тени, в очередной раз напомнив сыщику образ дикого животного. Возможно, оленихи или косули, стройной, с золотистой шкурой, одной из тех, кого графиня хладнокровно убивала из своего винчестера самодельными пулями.
Женщина шла по центральному проходу, и ее глаза сверкали в темноте, как две свечи. Хозяйка Стеклянного Дома пришла помолиться, но французский легавый в дурацких, как у водолаза, ботинках нарушил таинство момента.
– Знаете, майор, поиск убийц – важное дело, – произнесла она скрипучим голосом. – Но и мертвых нужно уважать.
44
Ньеман не собирался просить прощения.
– Уважение начинается с искренности, Лаура. Прекратите лгать нам, иначе станете подозреваемой номер один.
Слезы на глазах женщины мгновенно высохли, как будто в часовню ворвался ветер.
– Думайте, что говорите, майор!
– А какого черта вы морочили мне голову байками об охоте с подхода?
Лаура скользнула между скамьями левого ряда, и Ньеману пришлось последовать за ней. Оказавшись рядом со свечами, графиня обернулась: нарисованные на стене ангелы тянули руки к ее темным, струящимся по спине волосам.
– Я не понимаю.
Ньеман шагнул вперед, и аромат Лауры окутал его, как наваждение.
– Вы заявили, что Гейерсберги не интересовались этой охотой, якобы недостаточно щегольской для них. В действительности все иначе, это благороднейшая из охот, и ваша семья уже много веков практикует ее.
Лаура облегченно выдохнула, словно боялась, что Ньеман заговорит о другом.
– Я никогда вас не обманывала. Юрген охотился с подхода, Макс и Удо тоже, а у меня нет на это времени. Ваш упрек безоснователен.
Сыщик пропустил возражения мимо ушей – его сейчас интересовало совсем другое.
– Что насчет ассоциации вашего дядюшки Франца? Я имею в виду «Черную кровь»…
– Это экологическая ассоциация.
– Вы продлеваете жизнь вашим лесам, ухаживаете за деревьями и заботитесь о дичи – с одной-единственной целью. Ради удачной охоты. Лес – ваше королевство, причем в гораздо большей степени, чем промышленная группа VG.
– Повторяю: я не понимаю, почему это так сильно вас интересует.
– Убийца имитирует ритуал убийства с подхода.
– Ну и что? Вы ходите по кругу, Ньеман!
Всплеск Лауры не впечатлил майора, он не собирался оправдываться и задал следующий вопрос:
– А как насчет Черных охотников? Все люди, нанятые вашим дядей, рецидивисты или браконьеры, он платит за них залог, добивается оправдания – уж не знаю как! – то есть следует примеру Гиммлера, который комплектовал из уголовников зондеркоманды. Каждый работающий на Франца негодяй считает себя реинкарнацией солдата, служившего под началом Оскара Дирлевангера!
Поникшая Лаура скользнула вдоль стены, ведя пальцами по панели, и пламя свечей потянулось следом, освещая руки женщины, ангелов и королей, чьи примитивно выписанные лица поражали живостью выражения.
– То, что вы говорите, больше всего напоминает замшелую легенду.
– Я сегодня встречался с ениши, для которых эта легенда более чем конкретна.
Она резко обернулась, вжалась спиной в угол стены:
– Виновники того происшествия заплатили за свою ошибку!
В то время ей было лет десять – как и дочери Вадоче, но она знала все детали дела, пятна́ на репутации Гейерсбергов.
– Семье щедро заплатили, – продолжила графиня, как будто лично этим занималась. – Малышку лечили в лучшей больнице Фрайбурга.
«Интересно, что она понимает под словом „щедро“? Жозеф изображал перед нами крутого, но деньги за молчание наверняка взял!» – подумал сыщик.
– Может, и так, но выглядит она сейчас не слишком привлекательно.
Лаура как-то вдруг лишилась сил, Ньеман загнал ее в тупик последним аргументом. Стена у нее за спиной «сменила ориентацию»: вместо ангелов появились драконы и другие чудища прямиком из скандинавских саг…
– И что с того? – возмутилась Лаура. – Как эта старая история связана с убийствами?
– Почему вы не рассказали о загадочных смертях, регулярно случающихся в вашем семействе?
– Происходили несчастные случаи, страна воевала, ничего особенного…
– И ни одного трупа?
– Что вам об этом известно?
– Если бы находили тела, все бы об этом помнили. Мне почему-то кажется, что семейный склеп Гейерсбергов пустует.
Лаура замахнулась для пощечины, но сумела удержаться – не потому, что боялась ударить полицейского при исполнении, просто не хотела опускаться до рукоприкладства. «Много чести этому плебею!»
Она закусила нижнюю губу и в несколько шагов оказалась у двери. Послеполуденный свет затекал в часовню расплавленной ртутной массой. Природное серебро смешивалось с золотом убранства, являя глазам великолепную красоту, но Ньеману было не до эстетических восторгов.
Дверь захлопнулась, и он кинулся догонять Лауру, думая, что она курит на крыльце или уходит по тропе в сторону Стеклянного Дома, но женщина стояла, спрятав руки в карманы, и жадно дышала влажным воздухом.
Ньеман приблизился, обошел ее, остановился. Вслушался в птичий щебет, пробивавшийся сквозь моросящий дождь: мир не желал мириться с безмолвием и сопротивлялся серому небу, глушившему цвета жизни и самое жизнь. Больше всего он сейчас восхищался профилем Лауры. Дневной свет обычно безжалостно жесток и выискивает малейшие дефекты кожи, но красота графини пересиливала, лицо без капли грима было идеально чистым и уникально тонким: ни одной расширенной поры, сухой морщинки, темного пятна.