Кляйнерт рывком оттащил Ивану назад, она задохнулась, закашлялась, брызжа слюной. То еще зрелище… Немец толкнул ее на диван со свирепым выражением лица: будь благоразумна!
– Прошу извинить мою французскую коллегу, – подхалимским тоном произнес он. – У нас очень сложное расследование…
Франц отъехал от камина, его лицо осталось мраморно-белым, как будто он не чувствовал жара огня.
– Прежде чем мы уйдем, – продолжил Кляйнерт, – я хочу поблагодарить вас за то, что не отказались встретиться с нами, несмотря на печальные обстоятельства, и…
Ивана вскочила на ноги и закричала:
– Мы никуда не уходим, потому что мы не закончили!
– Ивана!
Кляйнерт шагнул к ней, но она выкинула в его сторону руку с раскрытой ладонью, давая понять: «Стой, где стоишь!»
– Вы знакомы с Иоганном Брохом?
– Впервые слышу эту фамилию.
– Он работает на «Черную кровь».
– Там трудится не меньше сотни человек.
– Ничего подобного, ассоциация платит горстке людей. И все они – бывшие уголовники-рецидивисты.
Старый филин поудобнее угнездился в коляске. Ископаемое в каменной оболочке.
– Этот человек нарушил закон?
– Иоганн Брох разводит рёткенов – породу, запрещенную в Европе, вплоть до искоренения.
– Вы – сотрудник уголовного розыска или WWF?
– Так вы его знали? – повторила Ивана, не ослабляя давления.
Старик снова пожал плечами, будто поежился: все-таки придется срезать ярлык с воротника его рубашки, чтобы не натирал!
– Повторяю, я не знаком с этим человеком, – властным тоном уронил Франц. – Но не считаю незаконное разведение псов концом света и уж точно не вижу связи со смертью Юргена и Макса.
– Два дня назад рёткен напал на Лауру фон Гейерсберг.
Франц вздернул бровь:
– Вы о собаке из парка?
– Не прикидывайтесь слабоумным.
Ивана стояла перед графом, уперев руки в бока и широко расставив ноги. Такую позу сочли бы угрожающей в любом комиссариате в центре Парижа. Долой бархатные перчатки!
– Не понимаю, о чем вы.
Фон Гейерсберг попробовал повернуть кресло, чтобы покинуть гостиную, но Ивана заступила ему дорогу. Кляйнерт не вмешивался. Он был неприятно удивлен ее поведением, но резонно полагал, что грубостью она вытрясет из старика хоть какую-то информацию.
– Чем конкретно занимается «Черная кровь»?
– Заботится о флоре и фауне наших лесов и…
– Я говорю об истинной деятельности ассоциации.
– Поясните…
– Я имею в виду преступников, которые под видом байкеров разъезжают на «нортонах». О мерзавцах, спустивших собак на малышку Марию.
Франц устало отмахнулся:
– Вы мне надоели…
– Эти люди вас защищают. Или угрожают вам. Или и то и другое одновременно. Чем они вас шантажируют, а?
Ивана наклонилась к старику и, сама того не осознавая, выкрикнула вопрос в лицо графу. Ярость молодой женщины впечатлила его не сильнее жара от огня в камине.
– Дайте мне проехать, – спокойно сказал он. – Мне больше нечего вам сказать.
Ивана не сдвинулась с места:
– Вы и о Черных охотниках ничего не знаете?
Старик исчез в темном коридоре.
Кляйнерт шепнул ей на ухо:
– Ладно, идем…
Она не стала упрямиться – не желала, чтобы комиссар начал увещевать ее, как санитар в доме призрения скорбных духом.
57
– Спасибо за помощь. Классная у нас команда. Правда классная!
– Ты совершенно не понимаешь Германию.
– Но умею делать свою работу!
Они сидели в машине Кляйнерта, воздух пах стиркой и сандаловой отдушкой.
– Я – офицер полиции, и это главное.
Ивана вдруг поняла, что они перешли на «ты», и ее ярость угасла.
– На камине стояла фотография трех молодых людей, – сказал наконец комиссар. – Я узнал Франца – каким он был до несчастного случая. Двое других, скорее всего, Фердинанд и Петер.
– И что?
– Все трое держали правую руку на бедре. Вот так. – Он положил левую руку на правую. – Вглядевшись, я заметил скрещенные пальцы.
– Это знак.
– Символ Черных охотников. Перекрещенные гранаты.
– Хочешь сказать…
– Братья всегда считали себя наследниками эсэсовской элиты. Они специально освобождали браконьеров, насильников, уголовников – наверное, выкупали их – и командовали этой… братией. Гейерсберги – продолжатели дела зондеркоманд.
– И поэтому изображают нацистских байкеров?
– Нет. Они считают себя защитниками порядка.
– Мы должны положить этому конец. VG производит электронные компоненты. Чтобы защитить патенты и схемы, армия не требуется.
– Согласен. Судя по всему, несчастье с Марией осталось единственным случаем, иначе мы нашли бы следы. Значит, у Черных охотников другое назначение.
– Уничтожать приемных детей?
– Так считает Ньеман. Думаю, он ошибается. Они защищают Гейерсбергов от убийцы многоразового использования. Бессмертного убийцы.
– Ты сам-то себя слышишь?
– Да знаю я, знаю, как дико это звучит, но…
– Не очень хорошие из них защитники – наследники-то исчезают.
Кляйнерт придвинулся ближе к хорватке, и она уловила его запах. Оттенки пряностей и ладана. Напоминает тибетский чай. Бравый мушкетер превратился в тибетского монаха. Успокойся, девочка.
– Одно бесспорно, – продолжил он. – Ньеман ошибается насчет ночи в парке. Собака защищала графиню, ее для того и привели. Рёткен напал на вашего шефа, потому что хозяин принял его за убийцу.
Ивана почувствовала приближение мигрени. Мысли путались, смутным эхом отскакивали от стенок ведущего в никуда лабиринта.
– Охота с подхода, – начал перечислять Кляйнерт, поворачивая ключ в зажигании. – Черные охотники. Усыновление. Найдем связь между тремя этими полюсами, найдем убийцу. Или хоть поймем, что им движет.
Ивана достала сигарету и опустила стекло. Закурила и уселась поудобнее. Машина набрала скорость, и из-под колес полетел гравий. Холодный воздух овевал лицо Иваны, она чувствовала, что Кляйнерт то и дело поглядывает на нее, и эта мысль согревала ей душу. Она прикрыла глаза и стала Спящей красавицей. Прекрасной и недоступной принцессой…
Некоторое время они ехали молча, скованные холодом, тревогой и внутренним несогласием друг с другом. И все-таки хорошо чувствовать себя затерянными на этой большой и не слишком гостеприимной земле.
Внезапно Ивана поняла, что Кляйнерт притормаживает, и открыла глаза: они въехали в лес. Хорватка запаниковала.
Она потянулась за пистолетом, и немец нежно накрыл ладонью ее сведенные судорогой пальцы. Машина стояла на поляне, окруженной соснами и осинами. Желтый свет фар смешивался с темной зеленью хвои, ласкался к стволам деревьев.
Руки никак не хотели согреваться, и Кляйнерт шепнул:
– Не бойся…
– Я и не боюсь. Никогда…
– А я думаю, тебе всегда страшно, и ты прикладываешь чертовски много усилий, чтобы скрыть это.
Немец говорил, как чревовещатель, не разжимая губ. Руку он убрал, и Ивана сразу ощутила это как утрату.
– Зачем мы остановились? – пролепетала она.
– Нужно подвести итог.
– Я начинаю уставать от подведения промежуточных итогов – о Черных охотниках, о…
– Я о другом. О нас с тобой.
Он уйдет от жены. Она пережила войну, не погибла от рук отца-убийцы, не сдохла от крэка в грязных подвалах, не села за убийство дилера, выучилась на полицейского, насилие стало частью ее повседневной жизни – и до сих пор не избавилась от пустых мечтаний. Бедняжка…
– Я не рассказал штутгартцам о Черных охотниках. Пусть изучают результаты вскрытия и проверяют алиби окружения Макса. Ньеман будет расспрашивать свою графиню и до завтрашнего утра выпадет из игры. Вся ночь наша, Ивана. Можем задержать всех членов «Черной крови» и подвергнуть их допросу с пристрастием.
Еще одно разочарование. Впрочем, так лучше. Работа – единственная надежная ценность.
– И по какому же обвинению мы их возьмем?
– При чем тут законность? У нас есть несколько часов, чтобы выбить из парней все тайны богов.
Приборная доска разукрасила лицо комиссара в гранатовый, лимонный, мятно-зеленый цвета, салон стал похож на караоке-бар. Как тут устоять…
Она судорожным движением выдернула из кармана мобильный – сработал инстинкт самосохранения.
– Что ты делаешь?
– Звоню Ньеману.
– Решила позвать на помощь папочку?
Огрызнуться Иване помешал вздрогнувший телефон.
Ньеман, решила она, но, взглянув на экран, поняла, что ошиблась. Горло свело судорогой.
Лейтенант сбросила вызов.
– Снова меланхолический красавец?
Ивана не ответила и даже глаз на него не подняла.
– Кто тебя достает?
Он повернулся, поставил локоть на спинку ее сиденья, подпер ладонью подбородок и сразу стал похож на пляжного волокиту.
Ивана молчала, перехватывая трубку то одной, то другой рукой, как будто надеялась избавиться таким образом от груза отчаяния.
– Мой сын… – глухо отозвалась она, ожидая увидеть на его лице изумление, разочарование, отвращение, но Кляйнерт даже не удивился.
Настоящий легавый всегда готов к худшему.
– Когда тебя нет, им занимается отец?
– У него нет отца.
– Сколько ему лет?
– Семнадцать.
– Так кто же заботится о мальчике?
– Люди.
– То есть?
– Ну а сам-то ты как думаешь?! – взорвалась она. – Я родила его в пятнадцать лет. Никогда им не занималась. Он рос в интернатах и приемных семьях.
– А что сейчас?
– Сейчас он меня ненавидит. Звонит и молчит, а я слышу в его дыхании семнадцать лет гнева и желание отомстить.
Кляйнерт чуть отодвинулся, словно хотел дать ей выдохнуть, остыть, прийти в себя. Он отреагировал, как боксер, пережидающий отсчет нокдауна соперника.
– Хочешь знать, почему я никогда не занималась сыном?
– Я ни о чем тебя не спрашиваю.
– Но мог бы! – хохотнула она сорвавшимся голосом. – Хочешь знать, как можно быть такой матерью? Как…
Молча, не дав ей времени отреагировать, открыть дверь и укрыться среди деревьев, немец поцеловал ее. Губы Иваны оказались горячими – магия Черного леса на них не действовала.