Отдельно… Отдельно необходимо было попрощаться с Майсфельдом. Маркграфа не спешили сжигать вместе с прочими – было решено, что до рассвета следующего дня с ним должны будут попрощаться все желающие.
Вот, наконец, из черного зева храма вынесли Одо. Служитель Верховного – единственный, кто выхватил оружие под сенью храма и пытался защитить себя и людей с ним рядом. Остальные погибли бесславно – тратя мгновения жизни на молитвы.
Четверо дюжих ополченцев несли Одо на одной из павез – а заметив, как встрепенулся Хелдор уложили того прямо перед капитаном.
- Это твое, дружище – я сделал так, чтобы твоя булава наконец достигла своей цели - с этими словами он положил окровавленную булаву прямо на грудь павшего, после чего сложил на ней безвольные руки. Начали собираться жители города, оплакивая своих родичей и друзей. Хелдор хотел постоять и молча уйти, но на него смотрели. С ожиданием. С надеждой.
- Верховный Отец, быть может, способен позаботиться о вашей душе. - взял он слово - Свечи, благовония, изображения святых – все это может успокоить, наставить, заставить поразмыслить. Храм убережет от нечистой силы и ночных страхов. Но в город пришли люди. Чужие люди, из плоти и крови. Которые хотели убить вас. Стены храма здесь – бессильны. Как и молитвы.
Послышался удивленный гомон, люди стали напирать, пытаясь его расслышать.
- Одо слишком поздно понял, - продолжил Хелдор громче - что крепкая рука, сжимающая оружие –вот что может защитить от напасти. Но он пал для того, чтобы это усвоили вы.
- Они… если бы они уверовали, то, ни за что не посмели бы… - Голос подала девушка, которая чудом уцелела за алтарем.
Хелдор умолк, подошел к ней, всматриваясь в юное, наивное личики. Едва ли он бы сильно ее старше, но… какими они были разными.
- Смотри, милое создание, что тут у нас? – Хелдор сделал несколько шагов в сторону, где рядком укладывали погибших стюрангардцев. Кажется, это был один из латников - его уже освободили от доспехов, перевязи, сапог, но на шее все еще была…
- Это ладанка. – Толпа испуганно вздохнула, увидев, как Хелдор срывает с шеи кожаный мешочек – Такую носят те из вас, кто ходил в храм. Такую носил Одо. Такую носил этот закованный в железо мерзавец, что обагрил священное для вас место кровью.
Повисла тишина.
- Гусары шли со знаменами, на которых был вышит Лик Отца. Некоторые напевали молитвы, идя в бой. Пели молитвы, взывая к Верховному, пытаясь убить нас. Молитвы были у них на губах, когда в Грозде под их копытами гибли женщины и дети. Не обманывайте себя. Если Верховный увидел происходящее сегодня, то он в ужасе отвел глаза.
- Так и что теперь… Да как же это?! – Воскликнул ополченец, чья не то жена, не то сестра погибла в храме – мы носим те же ладанки, что эти… Звери? Почитаем тех же святых?
- Ваши святые не виноваты в том, что их ликами кто-то прикрывает свои гнусные дела… Не виноват и Верховный в том, что мерзавцы просят у него защиты. Приведите свой храм в порядок. Зажгите свечи… Поразмышляйте, помяните Одо добрым словом…. – Хелдор взял небольшую паузу – но как только опасность вернется – будьте готовы драться. Как это сделал ваш капеллан.
… В следующую ночь и все последующие на смену смертельно уставшим стражникам и дружинникам заступали все, кто мог держать оружие в руках, и как нельзя вовремя – ведь никто не знал, когда враг решится на еще один приступ. Однако, предстояло еще одно важное дело.
Простые дрова никак не годились для того, чтобы проститься с Майсфельдом. Маркграф умело командовал войсками, бесстрашно сражаясь в первых рядах – и враг был бы разбит у городских ворот, если бы не тот подлый удар отравленного ножа. Он так и не был побежден в бою – а Теодорик так и не сумел обставить его в искусстве ведения сражений.
Городская площадь была пуста, за исключением осиротевшего без Одо храма. Там же, где сначала были оживленные торговые ряды, а потом кипела злая сеча – сложили внушительных размеров погребальный костер. Лишь для одного человека.
Топливом ему не были ни поленья, ни тем более разбитая деревянная рухлядь – мудрого правителя должно было проводить так, чтобы он, несомненно, оказался в Чертоге. Погребальным костром ему были обломки вражеского тарана, расколотые щиты, расщепленные топоры и стрелы, обломанные пики.
За обустройством погребального костра наблюдал Хелдор. Площадь и улицы к ней была запружена дружиной, стражей и жителями города. Мальчишки, как водится, облепили ближайшие крыши – те, что были целыми.
Последнее ложе, на котором из Цитадели несли Майсфельда, было тоже под стать: несколько павез, сколоченных вместе. Несли его с десяток воинов, чтобы с ним с самого начала – Карви в их числе.
Маркграф безмятежно покоился на расстеленной шкуре ледяного медведя, а у его ног была утверждена голова волколака. Его верный меч остался при, как и нагрудник с чеканкой. На последнем была вмятина и следы крови после того сражения, но решили оставить, как есть. На голове ему утвердили широкий обруч из серебра, который ему полагалось носить - но надевал он его нечасто.
Была еще одна вещь, что принадлежала Маркграфу, но она была остро необходима живым – Рог Арн- Дейла.
Когда покойного утвердили на погребальный костер, Хелдор приблизился к нему, после чего положил возле Майсфельда еще одну драгоценную вещь – шлем с серебряной, искусно отделанной личиной, которую преемник маркграфа снял с вождя горцев. Он хотел, вернувшись из похода, вручить этот трофей лично но… Хелдору помешали.
Вот последний подарок оказался на положенном ему месте, Хелдор, сходя с небольшого помоста, кинул факел точно на залитые маслом обломки штурмовых лестниц, после чего к занимавшемуся костру тоже стали швырять головни.
Пламя сначала прижалось к низу, придавленное тяжелым, сырым воздухом, но затем, напитавшись силой, взревело, взметнулось вверх, стреляя искрами. Вместе с этим в небо взметнулись громкие, раскатистые слова, напоминавшие о том, что все здесь присутствующие еще живы и будут сражаться:
-Арн-Дейл! Черный Ворон!
Тут же воины закричали, затопали, стали бить древками пик и алебард о мостовую, загремели щиты, после чего Хелдор с благоговением взял в руки массивный медный рог, выдав сильный, раскатистый звук, зависший на одной ноте.
Рейдеры Бакха перевернули вверх дном все окрестные деревни в дневном переходе от города. Те словно вымерли, но стало очевидно, что к приходу незваных гостей подготовились очень и очень хорошо - крестьяне не просто бежали, все бросив - они унесли весь провиант, что могли.
Налетчики, рассредоточенные по всей округе, едва могли прокормить себя, находя те крохи, что оставили местные жители. Каждый амбар разбирался по бревнышку в надежде найти хоть несколько горстей зерна по углам. Одно было хорошо – колодцы не отравили: хотели вскоре вернуться обратно.
Из лагеря осаждающих отправляли одного вестового за другим, требуя прислать провизию, но слать было нечего. Найденного зерна, подмерзших ягод и того немногого, что удавалось добыть охотой, едва хватало им самим.
Облазав все окрестности, пришлось двигаться дальше – тем более, что в отдаленных деревнях иным ясным вечером удавалось разглядеть даже дымок из труб.
Молодой боец, завербованный из числа охотников, сообщил об одной особенно большом поселке - и сообщил, что жители были на своих местах. Что это было за большое поселение они узнали уже в сумерках, и щека Бакха предательски дернулась, памятуя о старом провале – Это были Пять Деревень.
Бакх со своим отрядом засел в почти голом подлеске – с собой бойцов у него было не более полутора сотен и как знать, не подготовят ли ему и на сей раз крестьяне горячий прием. Пришлось послать за остальными. Заночевать пришлось прямо в лесу - лишь к ночи к ним подоспело две дюжины фуражиров, а под утро – еще три десятка. Плюнув, Бакх решил действовать.
Нечего сказать, троим часовым удалось разместиться с комфортом – крыша, которая раньше была просто из наброшенных веток, теперь обмазана глиной - а сверху ее еще переложили мхом, теперь и осенний дождь был не страшен. Щели в стенах тоже были вымазаны изнутри, а выкопанная на метр земля, от которой тянуло холодом, теперь была переложена лапником – а сверху еще и шкур старых набросали.
Стоять… Нет, лежать на часах было одно удовольствие. Односельчане вчера до ночи занимались тем, что убирали остатки урожая, снимали в зиму яблоки… Хорошо, что удалось махнуться сменами именно сейчас, когда дел было невпроворот.
Трое молодых парней оставались в одних поддоспешниках – наручи были отстегнуты едва они вышли за околицу, шлемы сейчас беззаботно лежали в углу, равно как и щиты. Топоры, тесаки и лук их старшего тоже были задвинуты за угол, потому как мешали отдыхать - в центре полуземлянки грел небольшой костерок, на нем медленно поджаривалось мясо. Предыдущая смена оставила тут пару бутылок вина, и надобно их добить прежде, чем отправляться обратно. В полдень их сменят.
- Слушай, и как Ян согласился с нами сменами поменяться? – Паренек, поковыряв ножом в ногтях, снова отпил из оплетенной бутыли. – Он же теперь в праздник стеречь.
- Да мы и в праздники тут с ним будем – улыбнулся старший, потрепав оперение на стреле. На ней он держал краюху хлеба, поджаривая на огне.
- Это как это? Пирушку пропускать? – парень обиженно отбросил тесак в сторону – мне так с Иллет и не потанцевать, ее этот здоровый, с кривыми ногами, себе захапает.
- Не беспокойся – отмахнулся лучник, пробуя на вкус поджаренный хлеб – сначала потанцуешь, потом наберем снеди, выпивки, девок – и сюда.
- И тут где-нибудь ее заодно поваляешь – оживился третий, отрываясь от бутыли с вином и вытирая рот рукавом.
- Что? Да нет! Она не такая! Сказала, значит, оголится лишь когда мы перед Верховным станем мужем и женой…
- Я тебе такую вещь скажу – хмыкнул лучник – намякни, что ведь можно и не раздеваться, можно и юбку задрать.