– Ну что вы так вцепились в эту паранойю?
– Мы? А может, вы?
Ну вот, пошло-поехало: мы, вы...
– Нет, признайтесь,– выспрашиваю я,– вы просто валяли дурака. Ведь все было слишком очевидно. В ситуации, когда никто на слепоту права не имел. А тем более права валять этакого янки-ваньку! Мол, пусть осторожничает, отступает-уступает тот, кто бездну разглядел, видит под ногами, а я, подняв глаза к небу, буду переть напролом! Это в одной-то связке? А ведь, если по совести, перли-то, рассчитывая на подстраховку, на благоразумие тех, кто на другом конце связки. Такое положение не могло продолжаться без конца.
– Зато на вашей стороне чувство нашей вины. Это чего-то да стоит!
– Перестаньте хоть сейчас.
– Как вам кажется, что сказала бы вот Она, если бы теперь слышала нас? – спохватился гость.
Мы глядим вверх, на скалу, а там прямо-таки подпрыгивают, как крышка на кипящем чайнике.
– Сказала бы: Всекаины! – соображаю я.
– Как-как? – восторженно захохотал гость.– Нет, с такой женщиной – хоть на необитаемый остров.
– Для необитаемого один из нас лишний.
9
Сколько бы камня ни обтесала нация, он идет большей частью на ее гробницу.
Я все-таки решил сделать шаг навстречу цивилизации. Она в великолепном трико, он хотя бы в трусиках, а я прикрыт одним лишь загаром да полинезийскими волосами до плеч. Пора и мне цивилизоваться. Пока они у моря собирают водоросли, я, оставленный готовить обед (мы с Третьим ввели «мужской день» по собственной инициативе), изучаю скафандр астронавта, нет ли здесь ткани, пригодной для набедренной повязки. А что, неплохо – ярко-оранжевая. Что-то твердое нащупал: металлическая тяжесть в одном из бесчисленных карманов с замками-»молниями». Да это же пистолет! Давно не виделись, привет, парень! Небольшой, ноздрястый, старой системы – астронавт мог бы иметь машинку и посовершеннее. Патроны в рукоятке, поискал в карманах запасные и нащупал еще что-то. Курительная трубка, какая-то странная, металлическая, но сработанная под дерево. Ну ясно: пуф-пуф – и ваших нет! Пистолет-игрушка, патрончики в утолщении-барабане, ага, нажимать вот здесь.
Находку отложил в сторону на видное место и принялся чистить рыбу. Лучше бы ножик хороший принес в кармане гость, а то приходится действовать острыми раковинами. Без ножа сложно будет распороть жесткую ткань скафандра. А хорошо бы: они появятся, а их встретит некто в оранжевом – знай наших! Впрочем, сюрприз я приготовил: лежат голубки, на самом виду. Он что, забыл про пистолеты свои?
А в этом кармашке что, в верхнем? Карточка астронавта, что ли? Сколько набрал миллибэр? А может, и не милли? Что?! Цифра эта и слона свалит! Что-то понаписано разным почерком. Да нет, не всерьез это, просто развлекались в своем космосе. «Репродуктивность–ноль (не восстановлена). Сексуальная составляющая – ниже нормы». Другой рукой приписано: «Ниже всякой критики. Вместо – принимать три порции виски».
Ладно, пусть лежит где лежала. Нехорошо, однако, получилось – будто обыскал «мундир врага». Но пистолеты он обязан был показать. Мы-то его приняли с открытыми ладонями.
Уже голоса слышны, смех, поднимаются сюда. Я не выдержал, встал и наблюдаю: Третий тащит ношу за двоих, Она же налегке идет впереди, а в руке у Нее (это уже мне сюрприз!) цветок. Взмахивает им, весело дирижирует, кажется, даже понюхала. Я чуть не упал от удивления. Будто проснувшись или вспомнив, отшвырнула цветок и даже посмотрела вслед испуганно, точно змею вместо палки по ошибке подняла. Но факт был: и несла и нюхала. Ну и что из этого следует? Не знаю, но сердце у меня колотится. Я отошел на шаг, отступил от края скалы, почему-то не хочется, чтобы меня сразу заметили.
– Привет! Ой, что это? – Она первая увидела пистолет и «курительную трубку».
А Третий освободился от своей ноши и только потом разглядел, о чем речь. Он смутился, даже покраснел.
– Я и забыл про свою коллекцию. Точно, лежали в скафандре.
– Можно мне пострелять? – Женщина находке очень рада.
А почему бы и нет? Теперь это действительно игрушки, мы тоже оживились, как-никак соревнование. Игры доброй воли. Ничто так не выделяет, не красит мужчину, как стреляющая игрушка в твердой руке.
Женщина все не может решить, из какого Ей стрелять, оживилась, точно в ювелирный магазин вошла. А мы, как услужливые продавцы, наперебой советуем: вот из этого, нет, этот удобнее. Один показывает, как держать, другой – как правильно стоять: вот так, развернувшись. Нажимать на это. Но я ничего не забываю. Схватил в сторонке, сорвал цветок, который утром не скосил, не сбросил в ущелье, и, мокрый, тяжелый, прихлопнул к скале: вот и мишень! Держится, как резиновая присоска. (Я невольно понюхал ладонь: нет, не пахнет, только сырость грибная.)
Она целится, так хочется Ей попасть, а мы поддерживаем Ее за локотки и похихикиваем снисходительно и с умилением. Конечно, промажет, знаем заранее, зато мы покажем, как надо – что-что, а это показать мы мастера.
Щелчок выстрела заполнил эхом все пространство меж черными стенами: точно одну из молний вдруг озвучили.
– Хватит, мадам, очередь наша,– голос мужа.
– Попала? Я попала?
– В белый свет – как в копеечку! – Вспомнившаяся присказка прозвучала двусмысленно: произнесена впервые с тех пор, как действительно врезали по белу свету, да так, что черным стал.
Теперь стрелять нам.
– Сударь, оружие выбираете вы,– предлагаю гостю.
– Нет, оружие мое – выбирать вам.
– Ой, как интересно! – вплеснула руками Женщина. А я буду секундантом.
Разобрались, кому из чего стрелять. Третий камнем нацарапал мишень – крестик поставил. Цветка моего будто не заметил.
Я выстрелил в цветок. Он – в свой крестик. И оба удачно. Нам поаплодировали. И потребовали:
– Вы и так умеете, дайте я еще раз!
Третий глянул в мою сторону, я отозвался согласным взглядом, просто здорово, как легко мы друг друга поняли: одновременно швырнули наши игрушки за скалу, туда, где море.
– Умники! Вы бы чуть раньше за ум взялись.
А нам все равно хорошо, радуемся, будто и впрямь что-то значит, что-то решает наш поступок. Мы отсюда кому-то демонстрируем, как легко и просто такое сделать.
– Когда нас уже трое, лучше без этих штучек,– весело поясняю Женщине.
– Именно! – подтвердил мой партнер по успешному разоружению. – Я подозреваю, что и там первым выстрелил третий. По вашему реактору, по нашему...
– Тем более что в каждом человеке тоже трое запрятаны.
– Ну вот, пошла арифметика,– заскучала наша Женщина.
Нет, это совсем не скучная материя. Мой пом, общительный, как все одесситы, часами просвещал тех, кто готов был слушать, когда подлодка наша подремывала в энном квадрате, развивал спасительные, как ему казалось, идеи о «многоотсечном человеке». Которого, если правильно, научно разгадать и просветить, высветить изнутри, можно подтолкнуть в спасительном направлении.
В каждом человеке, говорил мой одессит, размещаются три команды, по одной в каждом из трех отсеков. Три командира со своими послушными, преданными соратниками. И каждый хотел бы, чтобы остальные команды тоже шли его курсом к его цели. А курс и цели у каждой команды свои и разные. Отсек номер один – «песни и пляски» (это если огрублять). Этим – чтобы все сразу и тотчас: однова живем! – самое лучшее, вкусное, приятное и всего от пуза. Немедленно плыть к острову, где молочные реки и кисельные берега!
– Это вот ты! – показал я на нашу Женщину.
– Согласна! Кто со мной?
– Подожди, разберемся дальше. В отсеке номер два «чадолюбцы».
– Это ты! – спешит Она, не теряя улыбки.
– Допустим. На стенке, на механизмах, даже на корпусе ракеты или торпеды – везде семейные фотографии, мордашки-кудряшки. Ради них готовы хоть в ад. Туда, туда, куда мы укажем,– ради детей, счастья потомков, даже с подтянутым брюхом!
– Что же останется мне? – поинтересовался Третий.
– Ну а третий отсек – это Некто. Самый таинственный, позже других объявившийся, но уже много успевший. Возможно, больше остальных. Человек-идея! И команда соответствующая – фанатики из фанатиков. Кисельные берега, мордашки-кудряшки – это если и интересует, то лишь как «идея киселя», «идея мордашек». Выбирать между идеей и киселем не будет. Он давно и навсегда выбрал: не суббота для человека, а человек для субботы!
– Ну нет, это не я! – запротестовал Третий.– Это какой-то фюрер.
– Зря отказываетесь. Первых двух в любом кролике отыщете, они – реликты. Именно третий, «идеолог» делает людей людьми. Удерживает и поднимает. С четверенек на ноги. Обязывает заботиться, думать не только о себе и не только о своем – это он. Жить мечтой о всеобщем счастье и благе – это он. Не будь его, шагу бы не сделали от гнезда-лежбища. Он и только он научил, учит заботиться об общем благе, интересе. О благе не только рода (тут и реликты что-то значат), но и любых других человеческих сообществ именно как человеческих. Иное дело, насколько то или иное сообщество действительно ради общего блага. Вот вы о фюрерах упомянули. Да, что получится – это не сразу угадаешь: храм братства или пирамида, памятник до небес во славу «организатора работ»? Вот здесь и зарыта собака – в жажде, азарте полной власти (и обязательно нераздельной) у каждого из командиров отсеков. А ее, нераздельную, даже весь человек долго нести не в состоянии, не становясь черт знает чем. Это еще Рим засвидетельствовал. Плутарх говорил. Тем более не по зубам она для одной трети нашей природы и породы. Но кого это и когда останавливало, удерживало? Ни первого, ни второго, а третьего и подавно. И – постоянная борьба, соперничество, подсиживания, неустойчивые союзы – весь набор, именуемый историей человека на Земле!
– Ничего себе красавчики, если не наврал твой одессит! – Женщина разглядывает нас как-то особенно пристально.– Значит, вас было не шесть миллиардов, а три раза по шесть. Нет, больше: там еще и команды. Теперь понятно, почему никак не могли ужиться. Если в себе никакого мира, какой же – с другими?