– Я тоже из Красноярска, – стоит, автомат в землю, какой-то «ботаник» – длинный, худой, круглые дымчатые очки на переносице.
Называю район, а он вместо дома – одно мое бывшее место работы.
– Но там только три квартиры, – перечисляю я номера исправительных колоний.
– Так я в тех квартирах и сидел, – сразу равняет он нас в прошлой жизни. – Только зэком, – не проводя и в этом границы.
– А там все сидят. И те, кто работает, – соглашаюсь я с ним.
На «Пристани отчаяния» зачехляют пулеметы и грузят в машину свой хлам бойцы Синего. Теперь другие будут жить и тужить в нашем тереме, в холодной туманной гавани, на ледяных глухих берегах.
Бог найдет виноватого. Другие здесь спустятся в лодку Харона.
Уже сумерки на дворе, и из степи – черной щели между небом и землей – дует ветер. Солдаты глушат последнюю технику, и в тишине слышно, как хлопают двери кабин. Все, кого сменили в окопах, собрались в городском местном пансионате, недавно перешедшем в распоряжение «Беркута».
Вся группа Севера – восемь десятков бойцов. На первом этаже в обеденном зале свалены друг на друга мешки и боеприпасы, бушлаты и рюкзаки. Отдельными шеренгами стоят у столов минометы, тяжелые пулеметы, станковые гранатометы, сложены на брезент ПТУРы, «мухи», «шмели». На стволе АГС Синего висят мохнатые розовые наушники. Кто-то проходит мимо: «Лишь бы не голубые». В коридоре тусклые лампы, вдоль стен – ящики с крупой и тушенкой, и на них курят военные. На кухне две женщины в форме швыряют в чугунную ванну замерзшую рыбу.
Короткое построение в зале. В дверях оглядывает строй заместитель командира Родник, с сумерками в глубоко посаженных глазах, с черно-белой бородой по обводу лица. Знает все болезни отряда: «Я уже чую душок!.. Так вот, можете себе в жопу бутылки забить!.. Я одному ногу здесь уже прострелил».
Уже собирают ночной караул, и за столом у парадного пишет наряды Хомяк. Мимо, как вынутый из воды, мотается по этажам уставший ком – взвода Роща – крайний за новоселье. Ночью мы спим в комнатах на двух человек; кому не выпало номеров, лежат на полу в холле на коврах и матрасах.
Утром Роща уводит разведку. Мы идем по осенней пустой дороге, засыпанной гнилым орехом и листьями. Пансионат – последняя пятиэтажка на окраине города. Дальше улочка дачных домов, угольная шахта «Комсомолец Донбасса», окопы, а там и укропы. Весь путь-то до первых траншей всего лишь десяток минут.
Шахта безлюдствует с лета, и здесь небывалая тишина. Стоит вхолостую железо, а из полутора тысяч трудяг осталось двенадцать: мастер-фломастер, кочегар-перегар и компания… По коридорам и лестницам ходят с оружием ополченцы. Шахта занята каким-то отрядом из Крыма, добровольцами-россиянами. Дальше в окопах под самым забором другие из местных, стрелковцы – остатки какого-то батальона еще с обороны Славянска. Всех сил на шахте – полсотни штыков. Плюс мы – группа Севера, – рота Ольхона по линии фронта да плюс в городе какой-то Михалыч со своей полусотней.
Против нас за полем две тысячи Национальной гвардии и столько же солдат ВСУ, плюс «грады», и танки, и вся бронетехника… Да хоть еще столько же – нам плевать. Победа зависит от доблести легионов.
Находка, чертов разведчик, пока торчал здесь на прошлой неделе, выдумал план нападения на врага, где одним из пунктов стояло: «Подойти на бросок гранаты и закидать…» Это притом что до нациков два километра по голому полю нейтралки. А их там как мух осенью… А никого не смутило! Последний пункт сообщал: «Захватить технику и на ней отступать». Затея была принята на ура. Находке не хватило лишь времени.
Высоко над землей мы с разной оптикой сидим в стволе шахты, на верхних ее этажах. Вокруг бетон и железо, и со всех дыр бьют в лицо и затылок ледяные ветра. Но открыты для наблюдения вражеские дела. Перед нами степь, лесополосы, два «их» поселка, три террикона, ставок, блок – пост, такая же шахта, неубранное поле подсолнуха. Над полем тянется дым – где-то в лесу стоит кухня, и варят обед. По поселкам ходят пешком солдаты. Расслабленные, без оружия, руки в карманах. Через блокпост без препятствий проходят машины. Меж двух поселков катается джип с украинским флагом – чем-то заняты господа офицеры.
– Вон кого надо брать. Ездят друг к другу в гости, – отрываю я от бинокля переставшие гнуться пальцы.
– Не кухня у них там варит, – разглядел в теодолит дымовую завесу Сапожник. – Листву подожгли.
Днем проходит в поселок колонна: два ЗИЛа с двумя БТРами, с «шахидкой» прикрытия – «газель» с открытой площадкой кузова, где самоделкины привинтили «утес».
Вечером колонна обратно… Завтра снова в поселок… Потом из поселка…
У!.. Действует же на нервы! Что-то надо с ней делать…
Связист, самый ленивый, первым нашел теплое место – рабочий балок со столом и огонь-батареей, куда тут же сложили сухпай. А чайник заранее взяли с собой.
Под самой крышей наблюдательный пункт крымчан. С нами их командир Алекс – снайпер из Феодосии. Дома жена да годовалая дочь. Сидит у стола и держит двумя руками стакан – густой кирпичный чай. Рядом винтовка.
– Летают по ночам беспилотники. Я всё пытаюсь сбить, да у нас самое большое ружье – пулемет. С патронами туговато…
– Нам туда, – показываем мы сразу ту сторону фронта.
– Проведу по зеленке. Мин там натыкано. – хватается за слово Алекс.
В зеленку пустили не всех, Орда нарядил лишь друзей-дембелей Дока с Сапожником. С шахты мы наблюдаем, как летит к лесу, пригибаясь на ходу до волка, наша разведка.
На наблюдательном посту у крымчан заместитель Алекса Че Гевара. «С ним осторожнее, – уходя, предупредил заранее командир. – Сам сумасшедшим станешь».
– А моего героя убили. И за эту войну уже двух-трех Че Гевар шлепнули. Неудачно я выбрал. Все пули летят в героев – это аксиома победы, – сидит против меня Че Гевара, обнимая узкие худые колени.
– Чтоб захватить Капитолий, нужно сначала напасть на гусей, – сам здесь сумасшедший, вывожу я законы победы.
– Да, вот мои пули, – уже сам с собой говорит Че Гевара, задирая штанину. На икре – зажившие дыры сквозного ранения. – Летела вот так, – крутит он пальцем в воздухе, тыкая в раны. – Вылетела туда, полетела дальше и где-то упала… – смотрит он сквозь меня тоскливыми глазами поэта.
– Слышь, Че Гевара, в вашем лесу грибы растут? – вспоминаю я, как несколько лет назад собирался отравить пару хороших людей. – Поганые такие. Покушаешь – и сразу того.
– Я грибам предпочитаю траву… От нее весь мир лучше делается. А раньше не понимал, водку водой запивал, – знает он все вехи солдатчины.
– Душевный ты, человек, Че Гевара. – нашли мы друг друга.
Я второй день с карандашом и биноклем, рисую в альбоме картинку – линию фронта. Сначала с высоты шахтенного ствола, после – на границе дикого поля. Сидел в школе на последней парте, в ущерб всем предметам писал походные карты чудовищ истории – Македонского, Чингисхана, Наполеона… Припомнилось через двадцать лет после школы. На шахте еще ничего – можно сбегать до батареи, а вот на улице, где минус с ветром, ложишься на землю и через час не можешь язык во рту повернуть, только мычишь, как туполобое быдло с Майдана.
– Ммммм… Мммай… Майдауны поганы!.. – матерюсь я, валяясь в траве.
Сапог с Доктором сходили в разведку лишь пару раз – «Лазили по кушерям», как выражался Сапожник. На втором выходе им на хвост села разведгруппа укропов – видно, не разевали рты наблюдатели на вражеских терриконах. Засекли, как наши перебежали дорогу, и через десять минут на передок вылетела БРДМ с десантом по всем бортам – снимать сепаратистские шкуры. Но Связист с шахты вовремя заметил десант, который к тому же еще рано спешился, завяз в кушерях. И наши, прижав уши, обратно летели уже не таясь.
Сидят в углу с батареей, дергают чай и вертятся, как на шпиле.
– Да, еще бы немного, и весь ставок захватили бы! – хохочет Сапог.
– Еще пять минут, и флот бы построили! – вмазывает Док кулаком по столу.
– Шашлык бы из вас сделали, – сидит на краю лавки мрачный, как Сатана, Орда.
Перед нами лежит нарисованная карта. Я таскаю ее по столу от одного к другому:
– Куда уходит дорога?! Откуда пришли укропы? Глубина зеленки?…
– Та! – совсем по-хохляцки отмахивается Сапог. – Там всё по-другому видно, чем здесь.
– Мы в картах двоечники, – сознается Доктор начистоту.
Собирались и мы со Связистом в разведку, да показал кукиш Орда:
– Некоторые всю контору спалили… Давай свою карту, покажу командиру. А вместо разведки пойдете на спецзадание – брать диверсанта в нашем тылу.
За день до этого приходили в отряд две местные девки – дворянская кровь, собачья бровь! Ростом под метр восемьдесят, плюс каблуки, малеванные глазища и губы. Маститые! Пришли и сразу: «Кто командир?» И тут же нашлись кроме Севера еще два – Орда и Родник. А другие стояли, вытянув шеи, смотрели и сокрушались, что не командуют в этот день. Девки говорили недолго, время – одна сигарета. «Дам я вам двух орлов!» – мигнул им напоследок старый Орда.
Дело такое: повадился шляться куда-то их странный сосед. При прежней власти открыто сочувствовал Украине, но нынче притих. И вот что ни вечер, то за порог и возвращается только к утру. И всё ползком да тишком, ни одна калитка не скрипнет. И как-то боятся девчонки, что кто-то узнает про этот донос.
– Будете в огороде сидеть, как капуста. Постарайтесь принять живым. Если не получится – шлепнете, – собирает нас со Связистом в засаду Орда. – Нормальное возмещение вам за укропов?
– Пойдет, – по-своему я вижу задачу. – Укропов еще без счета, а таких красавиц на всю Украину не сыщешь.
– Мне первым делом дьявола! – обрывает Орда.
– Это мы и сами понимаем…
Мы трижды собирались туда и трижды откладывали. А скоро Север сказал, что это дело комендатуры, хозяйствующей в тылу, а на передовой и без того хватает задач. А в комендатуре послали этих девчонок куда подальше, это я узнавал точно.
Так и не помогли мы им, увлеченным нашей идеей – борьбой за свободу. Мы часто их вспоминали. За то потрясение, за смелость, за красоту. Они больше ни разу не появлялись в отряде, и никто не знает, что с ними стало потом. Одну звали Катя, а вторую, кажется, Лена.