Всё шло у нас складно, да вот кончилось время передовой, и нужно было возвращаться обратно в пьяную берлогу Сочи. Откуда до нас изредка долетали слухи о «боевых буднях» макеевского отряда: «Да вчера опять ездили шлюх охранять…», «Лежим на кроватях.», «Пьяный караульный сам в „роботы“ сдался.», «Сочи себе новое звание присвоил – полковник.»
Как можно было добровольно возвращаться в этот кошмар? И Орда ежедневно отправлял в ту сторону сказки, что мы скоро вернемся, вот только закончим одну операцию. А с той стороны кипел в приемной у Сочи Находка – мелкокалиберный интриган, что остался без славы: «Это измена! Они специально сбежали, чтобы предать! Это всё черт их седой – Орда! Он у Севера сидит на ушах, а тот его слушает. Они скоро весь твой отряд к себе перетащат. Тебе некем будет командовать… Надо их срочно вернуть! Оружие отобрать! Арестовать, если что!..» И всё в таком духе.
И Сочи под напором непьющего оратора потихоньку и сам начал подозревать нас в измене. «Подождем еще, – ворочал он пересохшим с похмела языком (всю неделю обмывали „полковника“). – Значит, нужны. Я Северу верю».
Тогда Находка разливал свое бешенство среди оставшихся россиян: «Мне передали, что они там говорят: мол, мы-то парни крутые на передке, а там, в тылах, захудалые дрянь мужичонки сидят!» И скоро с нами перестали общаться, звонить и писать оставшиеся на базе интернационалисты. А затем мы и сами махнули на них рукой: извините, ребята, мы в Донбасс не шалав ехали охранять. У нас получилось уйти от Сочи, и вы сами хозяева своих судеб.
Не дождались разгрома колонны, пропали с шахты Алекс и Че Гевара. Говорят, вернулись к себе в отряд, и там их приняли заново.
Через нейтралку туда-сюда весь день ездят местные – кто на машине, кто на велосипеде, а кто и пешком из Новороссии в Украину и обратно. К ним все привыкли, и мало кто обращает внимание. У людей работа в соседних поселках, родственники, дела. Ни мы, ни укропы не делаем им препятствий. Лишь иногда просим открыть паспорта.
Пришел один местный прямо к Орде: «Дай телефон. Поговорить с тобою хотят». Уже вечером позвонили с той линии фронта. На проводе командир роты майор ВСУ, что напротив. Смеется:
– Мы вас знаем! Видели, как вы у нас под носом лазите… Слушай, я тут сейчас по нацикам минами долбану. Вы не вмешивайтесь, если что. Ну, по нам не стреляйте. Идет?
– Идет! – тоже смеется Орда. – Встретиться надо, командир.
– Завтра на дамбе.
– Значит, созвонимся.
И вот через полчаса украинский «Правый сектор», что окопался вправо по фронту, ловит с небес украинские мины. Откуда им знать от кого. Наконец и от правосеков вышла ответка: пошли в белый свет как в копеечку нацистские мины. Летит где-то над городом, летит прямо в город, летит и свистит. Бомбят как картошку солят.
Утром пораньше Орда появился на передовой дамбе – насыпи между ставком и оврагом, – прихватив с собой пулеметчика Архана. По дамбе до войны шла дорога, сейчас в середине гигантская воронка – взорвали, чтоб не проехала техника. За дамбою поле нейтралки, дальше поселок, где уже вражеская земля. В поле уже с утра, к нам и от нас, ходят люди. Архан на дамбе заговаривал с каждым по-азербайджански и делал страшное лицо. Протоптались они с полчаса и ушли.
Укропы прикатили в обед. На БТРе, с пехотой поддержки, с двумя флагами на броне – «жовто-блакитным» и белым. Оставили технику с края поселка, спрятали в кустах снайперов и «утес». Это мы со Связистом всё точно видели с высоты шахты, где под прицелом две стороны. Нас оставил наблюдать Орда, сам же подался на встречу с Доком и Сапогом.
Втроем они идут через поле, по черной дороге в желтой, как масло, степи. Навстречу шагает украинский ротный с двумя своими бойцами. Две сотни метров меж ними, и садится у обочин прикрытие. Орда с ротным идут навстречу друг другу, с поднятыми руками, давно сложив на землю оружие. Оба в зеленых ношеных камуфляжах, в черных вязаных шапках, в голубых десантных тельняшках… Оба молятся одному Богу, оба говорят на одном языке. «Что ж вы, славяне, наделали?…» – гляжу я с высоты голубого неба под ноги, в желтую степь. А они идут, идут и идут. Длинные, с поднятыми руками, всматриваясь в лица друг друга.
И вот подошли. И вот сразу с размаху обнялись.
– Ну!.. – отступило у нас со Связистом от сердца. – Встретились русские! Хорошо, что не будем своих убивать!
Связист снимает бинокль и перебрасывает в руку с плеча автомат.
– Приказ Орды. – смотрит он на меня и тянет резину. – Приказ Орды, который тебе велено не говорить. Если что-то пойдет не так, валить всю группу. Его и Сапожника с Доком. Чтоб в плен не попали, – наконец выдыхает Связист.
– Врешь! – сразу поверил я напарнику. – Может, что перепутал? Может, только Орду?
Он сидит с испариной на лбу.
– Может, правда, попутал немного… Может, только его. – проводит ладонью по лицу бывший старлей.
– Я буду бить по укропам. И по тебе, если станешь стрелять по своим, – выставляю я в окно автомат.
– С ума сошел, – негромко проговаривает Связист, давая понять, что сам не исполнит приказа.
В середине поля стоят два офицера. Нашли же где встретиться.
– Тельняшку по праву носишь? – первое, что спрашивает Орда.
– По праву… – вдруг сразу захлебнулся майор.
– Ладно. Давай к делу, – круто сворачивает Орда. – Сдавайтесь!
Мы уже владеем кое-какой информацией на – счет врагов. Ровно против шахты стоит территориальный батальон «Волынь» ВСУ. Укропы вышли в поле не просто так. Местные соглядатаи, что носятся через фронт, доложили еще с первых дней: «К ополченцам зашла рота русского спецназа!» Это про нас, пятерых интернационалистов. А нам в свою очередь передали: «Там не хотят с вами драться. Там вообще не хотят воевать. Понимаете?» И Орда верно предложил сразу плен.
– Я буду разговаривать только с россиянином. С командиром роты спецназа. Ни с кем из местных, – медленно приходит в себя майор, сразу сбитый с катушек наглым противником.
– Я командир. Я россиянин, – спокойно достает Орда паспорт. – Сдавайтесь. Ну что мы, свои в своих, будем стрелять, что ли?… Всем обещаю сохранить жизнь, вывезти отсюда в Донецк или переправить в Россию. Это по желанию каждого. А кто не сдастся, тех перебьем, – уверенно глядит он в глаза.
– С вами чеченцы? – уточняет майор.
В точку сработал визит Архана на дамбу четыре часа назад!
– Да, взвод кадыровцев, – врет как часы Орда.
– Не надо резать ребят, слышишь? У нас ребята не хотят с вами драться, – говорит командир за всю роту. – Так и молвят: «Зачем воевать?» У меня пацаны по восемнадцать лет. Нам бы только месяц этот достоять до ротации, и мы уйдем. Мы стрелять в вас не будем. Но и сдаваться тоже дело серьезное. Конечно, многие бы пошли, но дома семьи. Что после с ними нацики сделают, пока мы в плену?… Мы без боя тоже сдаться не можем. Ты человек военный, понимать должен.
– В твоей роте тоже нацики есть! И замполит у тебя – дерьмо! – точно всё знает Орда. – Сколько их? Человек восемь-десять с замполитом?
– Ну да… – удивлен верностью ротный. – А откуда ты в курсе про замполита?
– А все замполиты – дерьмо! – знает про всех них Орда. – Ты ставь его в караул, а на посты – всех этих десятерых с национальностью. Мы придем ночью и вырежем всю компашку, а роту в плен заберем. Ну, постреляем в воздух, для отвода глаз. Так идет?
Они стоят уже боком друг к другу, словно друзья, и вместе смотрят на один горизонт. И нет для них никакой войны. Курят на мерзлом ветру, поднимают воротники, один чешет в ширинке, другой отряхивает ватный рукав…
– Ты подожди. – не может решиться майор. – Не всё сразу, нужно подумать. Нужно роте сказать. Там ведь не против. Просто ребята не хотят обмануться. Возьмите в плен, только не убивайте. И еще. Мы ополченцам сдаваться не будем: не доверяем. Только России. Но нужно точно план обсудить. Я не могу тебе прямо ответить. Мне нужно время. Хотя бы парочка дней.
– Через пару дней может быть уже поздно, – качает головою Орда. – Утечет информация.
– Не обману. Можешь в залог взять поселок. Давай мы подвинемся. Отдадим тебе весь поселок. Занимай прямо завтра, – без боя сдает он землю со своей линии фронта. – Никто не будет стрелять. Слово офицера!
Вот снова обнялись, махнули своим, что всё кончено, и пошли друг от друга, не оборачиваясь, с поднятыми к небу руками. Не оборачиваясь, пока не встают из жухлой травы им навстречу обе разведки.
Есть верная в жизни примета: обернешься – не вернешься…
Утром на шахте скопилась штурмовая группа «Беркута». Всего ничего – пятнадцать бойцов. Брали самых проверенных, из-за чего в колхозе случился скандал. Демонстративно расплевались с другими и хлопнули дверью пансионата те, кто считал себя мастером Иоганом Кнастером, а его не позвали с собой.
– Они же все спецы и все рейнджеры, – ходит во дворе шахты, руки в карманы, на затылке папаха, Японец. – Только вот почему-то одна гранатка упадет с неба, и после опять Японец будет бегать по подвалам их собирать. Как уже было.
– Опять АГС?! – возмущается, выбирая для расчета позицию, Синий, подвижный как ртуть. – Я что, всю войну на нем просижу?
Настрой небывалый – идем отжимать украинский поселок! Ломать фронт. На ура! По-русски! По прямой дороге, по голому полю, без техники, с собою только пулеметы и огнеметы, а с шахты прикрывают «утес» Архана и АГС Синего. Впереди украинский батальон «Волынь». Триста каких-то там западенцев! Что уже завтра будут у нас в плену.
У смелого сорок дорог, у труса – всегда одна, и по той волки бегают.
Но взлома фронта не состоялось. Ночью на шахту прилетали орлы какого-то там отряда: подкатили на «газели» втроем, привезли с собой фугасов и мин и растыкали их на дамбе да по дороге. А рота «Лавина» полночи еще дружески помогала таскать из машины взрывчатку.
– А кто такие, мы не спросили. Вроде из штаба армии, – хлопает глазами Колобок, командир из «Лавины». – Сказали, свои. Шевроны вроде Донецкой Республики… Да и видать, что свои…