лице картошка растет!»
Наш «Беркут» доживает последние дни. Скоро, как и за Сочи, прикатят танки «Оплота». У нас новая тактическая задача – рыть поглубже окопы. Только не в сторону фронта, а в сторону тыла. Откуда приедут с нами кончать.
Бойцы с утра на окопах. Швыряют лопатами землю.
– Сначала рыли против укропов, теперь против «Оплота» и против «Востока».
Порыли, и сразу разминка – учебная атака «Оплота». Бах-бах с главной дороги – и все, кто в окопах, убиты. Эге, что-то не то накопали. Сидим, передумываем план обороны. После опять за лопаты.
– Мы воевать не будем. Что за херня с командирами?! Кладут друг у друга бойцов! – собрались россияне на заднем дворе.
С нами Японец.
– Мне наплевать, где нынче служить и с кем. Лишь бы я по фашистам, – показывает он на Украину, – стрелять не перестал.
Какая теперь нам колонна укропов, когда вокруг сумасшедший дом?… Словно почуяв конец, стали даже кончаться продукты: с трехразового перешли на двухразовое питание в день.
Подлить в стакан яда прибыл из Донецка какой-то командир Клуни с парой бойцов. Сам как старый лохматый лев – седой, тяжелый, в клетчатой арафатке. Расселся по-царски за нашим столом. Давний друг Севера. Этот ему сознался, что готова засада и надо обсудить последние мелочи.
Оба командира, с ними Орда и Родник, долго сидят в столовой над моей картой. Долго спорят и ничего не могут решить.
– А почему не накрыть колонну минометами? – откидывается Клуни на стуле.
– А нам это неинтересно, – усмехается с превосходством Орда. – Нам нужно навязать бой.
– Но у нас перемирие! – не забывает о главном Клуни.
– А как они, суки, через день город бомбят? – хриплым негромким голосом спрашивает Родник.
– А нам нельзя. У нас перемирие. И мы его соблюдаем. А за нарушение, сами знаете, расстрел. Провокация… – сложив руки, улыбается гость.
– И что теперь, колонну не брать? – стоит над ним, руки в карманы, Орда.
– Берите. Но как только возьмете, я вас расстреляю, – сидит он с той же холодной улыбкой. – Или повешу.
Ну не было печали – черти накачали!
Этой осенью Клуни уже штурмовал поселок, что перед нами. Он шел со своими бойцами под чужим командованием, и у тех не сделала дела разведка. Укропы накрыли всю колонну своей артиллерией. Результат – срыв наступления, несколько десятков убитых, из них и солдаты Клуни, и линия фронта снова у города.
– Ну и командирчик у вас, – стоим мы с бойцами Клуни.
Один достает из ранца какую-то папку, кладет рядом на стол.
– Посмотри, – зовет он меня. – Их всех по этой дороге, мимо вашей казармы, Клуни провез. Ногами вперед.
Боец высыпает из папки фото. Все на едином зеленом фоне. Семь фотографий, на всех одна дата, под каждою имя:
Планов Ростислав Игоревич 1984 г. р., «Викинг», г. Санкт-Петербург, Россия
Мартынкевич Юрий Валерьевич 1975 г. р., «Гвоздь», г. Фастов, Украина
Терешкин Николай Витальевич 1982 г. р., «Кипяток», г. Макевка, Украина
Мусиенко Сергей Александрович 1969 г. р., «Художник», г. Макеевка, Украина
Митюшкина Татьяна Сергеевна 1989 г. р, «Мыша», г. Шахтерск, Украина
Хара Вадим Александрович 1987 г. р., «Тезка», г. Донецк, Украина
Кравченко Максим Владимирович 1985 г. р, «Кальмар», г. Екатеринбург, Россия
Под фото газетные вырезки со стихами. Не – сколько рукописных листков, тоже с четверостишиями. Два вырваны из самого сердца:
Прощай, Украина, страна палачей!
Ворота открыты, теперь я ничей…
Прощай, и не надо мне в спину смотреть,
Твою диктатуру не смог я терпеть.
Прощай, озверевший от крови Майдан,
Я с шеи Донбасса срываю аркан.
Прощай и не жди, я назад не вернусь.
Свой путь выбирает ДОНЕЦКАЯ РУСЬ!!!
Клуни не стал обедать, махнул седой гривой, умчался в Донецк.
– Что будем делать с колонной? – стоим мы с Севером, проводив гостей.
– Руками будем душить. Без звука, – отметает все сомнения командир.
Хмель на похмелье
Стояла в синем глухом лесу, на синей лесной опушке, за синим забором синяя-синяя база.
И был над ней командир – Хмель.
За синим забором… Оттого и название – «Синяя база». Третий в Макеевке после «Семерки» Сочи и «Пансионата» Севера отряд «Беркута» с казачьим командиром по имени Хмель. Если двое первых служили республике (даже Сочи и тот раньше под пули ходил), то за Хмелем таких заслуг не водилось. И откуда он сам вырос на этой базе, тоже черт знает. Потому что ополчение на базе в большинстве из распавшихся боевых отрядов, с хорошим военным опытом. А командир – прямо противовес. Еще с нулевым составом отряда, а уже со свиным рылом в калашный ряд, он называл себя не иначе как комбатом. «Самозванец!» – сразу окрестил его Карабах.
Надменный, заносчивый, прославившись не в боях, а в грязных делах, Хмель первым делом, как стал командиром, ограбил республику. Отряд стоял тогда на шахте на фронте. Хмель вывез оттуда всё железо и уголь, какие мог, а деньги – в карман. Была у него одна отличительная черта, поганая даже для вора – Хмель никогда ни с кем не делился. Воровал он что-то еще, тырил где-то еще, но больше по мелочи, потому как поначалу часто не давали разжиться бойцы, что пришли в «Беркут» умирать за республику.
Но понемногу уходили идейные, и больше уже не стреляли без суда и следствия за мародерство, и стал Хмель заворовываться совсем… На него начали коситься даже в штабах. Последней каплей стал расстрел «Оплотом» его блокпоста. На переговоры с «Оплотом» он не поехал, послал туда своего заместителя, которого тоже послали: «Тащите сюда Хмеля!» Затем базу взяли в осаду двести бойцов с бронетехникой, «Оплот» и городская комендатура. Затем ушли.
«Беркут» с самого начала и создавался от Донского казачьего берега. Однако истинных казаков в нем было полтора человека. Что там говорить, когда Север и тот только недавно примерил папаху, а Сочи не надевал до сих пор. И все бойцы «Беркута» стали казаками лишь на войне. Зато пришлый Хмель в ней, видно, родился.
И вот в Макеевке собрание атаманов у Бати – казачьего генерала области Войска Донского. На повестке дня вагон и маленькая тележка проблем, а до кучи – Хмель. Его, как почетного гостя, пригласили особым распоряжением.
Рано темнеет осенью, и на дворе у Бати давно горят фонари. Ходят вооруженные люди, собираются вместе, мельтешат фонарями, закуривают. Совсем не казаки. В брезентовых «горках», в зеленых бушлатах, в вязаных шапках на головах. Редко встретишь папаху. Во тьме силуэты техники. Бронированный ЗИЛ с зенитной установкой в кузове, на бортах надписи: «За Русь Святую!», «Донское казачество», «За Н. Гоголя и родную речь!» Новый БТР-80 с черной летучей мышью – знаком разведки.
Во дворе столовая. На раздаче горячий чай, на столах печенье, масло и хлеб. Сидят, автоматы на коленях, старые аксакалы казаки – три белобородых, в огромных лохматых папахах, деда. Воюют еще со Славянска. Смотришь всегда на бойцов и думаешь: «Что же у них впереди?» А на этих глянул и сразу: «Сколько ж у вас позади?»
В приемной у Бати атаманов – не продохнуть. Мелькает и «Беркут»: Север, чудовище это Сармат да два «генерала» без армии – Сочи и Кобра. Во дворе джип Кобры, надпись на капоте: «За доброго Гудвина!» Нет Хмеля. Его, как почетного гостя, пригласили особым распоряжением. И он, как трус, не поехал.
Перед дверьми пост с часовым – на тумбе белое знамя с золотыми буквами «Область Войска Донского. Казачий Союз», в центре флага на коне Георгий Победоносец убивает змия. Недалеко от поста ходит по коридору бородатый военный, на кепке красно-белый железный крест «Участник боевых действий в Чечне». Черная борода, белые зубы.
– Россиянин? – показываю я на значок.
– Участвовал? – сразу понимает он тему.
– Семьдесят четвертая Юргинская…
– Двести сорок пятый Гнезненский Краснознаменный. Слышал?
– Песню, – вспоминаю я эти слова. – «Двести сорок пятый – битый и помятый. По дороге мы на Ханкалу…»
До этого совещания Хмеля уже вызывали сюда на разборки. И даже хотели арестовать. И вот, что он тогда, прослышав про жребий, учудил. Уезжая на совещание, распорядился на базе: «Ворота – на замок! На ворота – БТР. Бойцов – по бойницам. А если я не вернусь, „градом“ лупануть по Донецку!» Такой мерзавец, что без молитвы мимо не пройдешь! Здесь за одни только слова – к стенке.
Но тогда миновало. Простили. А в этот раз Бог не спас.
– Приказ Бати: Хмеля снять, базу прикрыть, оружие отобрать, – выходит Север от генерала.
Ночью мы вчетвером – я, Север, Сармат и Сочи – приезжаем на «Синюю базу», разоружать Хмеля и триста его бойцов. Ворота открывают невидимые во тьме часовые. Мы поднимаемся на второй этаж в королевские покои Хмеля.
Пока еще ехали, Сочи с Сарматом:
– Да, да… Никудышный он командир. Правильно Батя сказал. Сейчас справимся.
А доехали – другой разговор. Обоих как подменили:
– Ну, подумаешь, сняли с командования?… Ну оставайся пока. Ну пошумят, и пройдет. Ну кто тебя снимет, Хмель?…
Самозванец жрет кофе и спирт. Разбросав короткие толстые ноги, он сидит в глубоком кожаном кресле и торчит из этого кресла. Не мужчина – облако в штанах.
– Погоди, Хмель, – не соглашается Север. – Сегодня запротестуешь, а завтра «Оплот» тебе новый блокпост с трупами сделает. Только уже не в городе, а здесь, на «Синей базе».
Вращается на стуле заместитель Мирон. «Без характера человек. Но хоть дров, как Хмель, не наломает», – сказал о нем Север.
– Оставайся, Хмель… Одному мне не справиться, – давит на жалость Мирон.
Хмель, подогретый поддержкой и спиртом, сидит ворчит, как испуганная собака:
– Чего это я, атаман, буду кого-то слушать?… Что они могут?… У меня «град». А бойцы за меня лягут все до последнего. Разве не отобьюсь?…
Уходим мы уже за полночь. Хмель так и не сдал власть.