Так с передовой, что раньше скрепляла отряд, «Беркут» сел с разгона на мель. Попал в тыл, где всё зашаталось и начало сыпаться. Не нужно стало ходить в наряды, смотреть за оружием, следить за укропами, искать задачи разведке, и потянулись к стакану ослабленные бойцы. Дошло до них, что свой дом арестован судом, а сами они – бродяги без паспорта, и взялись за бутыль сраженные командиры. И полетел в пропасть наш «Беркут», теряя перья…
Первой покатилась в запой разведка. Сели на нектар чертей оба ее командира – Ива да Арчи.
– Где? – на построении о двоих спросил Север Орду.
– Ранены из подствольника, – сообщил тот понятно.
– Ты что хлещешь там, Ванька? – сидит уже в комнате с Ивой и по имени называет его Орда.
– Напиток храбрецов! – трясет тот спиртом в литровой банке.
– Ты б в город вышел, на баб поглядел, может, отпустит, – предлагаю я известный рецепт.
– Мне бабы до фени, – сознается Иван. – У меня только на жену встает и когда я стреляю!
Но где-то познакомился Ива с местной девчонкой. Она его, как защитника из России, вывела в город, показала Донецк, какой-то музей и «Донбасс Арену». Вдобавок еще позвала в гости в ближайшее время. И вот к концу прогулки Ива совсем заскучал. Но тут же девку дернуло рассказать, что у нее дома пятьдесят литров сливового самогона.
Ива, вернувшись в казарму, теперь каждое утро вставал в этим полтинником в голове.
– Она ж не за самогоном звала, для другого… А я-то за самогоном, – объяснял он нам, почему не в гостях.
– Пятьдесят литров! Сколь дней назад это было? – спрашивал сразу Орда.
– Шесть дней назад, – считал Ива.
– Сорок четыре литра осталось, – тоже считал Орда.
Ива покинул семью – жену и трех дочерей. Оставил им на жили-были машину – «Продайте, как станет невмоготу» – да и сюда за новыми песнями. А жене – мол, на заработки. И вот прошло уж три месяца, в семье продали машину, жрет всё ипотека, и скоро, если не разбогатеешь, надо воз – вращаться назад.
Однажды дозвонилась жена: «Ну что, заработал? Когда уж вернешься?» И хоть телефон сразу в спирте топи. «Скоро вернусь. С миллионом. – замирает Иван с трубкой в руке. – Историй.» – выдыхает он перегар.
– Мне б танк у укропов угнать. Продал бы республике за немножко. Да где теперь взять-то укропов? – по пьянке делится Ива больною мечтой.
– У самого тоска дома, еще и сюда покатился, – сижу я с ним рядом.
– Да здесь-то важней, Ангара, – смотрит он в спирт голубыми глазами.
Арчи ушел в запой молча, почти не появляясь из комнаты. «Болею…» – вставал он с кровати, когда напарник забывал закрыть двери.
– Порядок у себя наведи! – однажды ткнул ему Север за взвод.
Арчи собрал в классе разведку.
– Я не могу вами командовать по уставу. Вы все добровольцы, – понял он, что не может приказывать.
– Тогда голосуем, – встают его замы. – Кто за то, чтоб жить по уставу? Что слово Арчи – приказ?
И вся разведка ответила да. И, выйдя из класса, покатилась дальше заглядывать в кружки.
Разведчик Семен. Горе-разведчик, как смеялся я с ним после засады. Собрался с Тулой, что из «Семерки», куда-то поближе к боям, да тоже сорвалось. И тоже покатился с бутылкой. И вечно попадется кому-нибудь на глаза, и вечно вляпается в историю.
Однажды, хлебнув, пришел до Японца:
– А можно, не вступая в казаки, папаху носить?
– Эти церемонии необязательны, – спокойно объясняет казак. – Лишь бы ты в душе казаком был. И это не то, что объяснял Карабах.
Карабах в боевом настроении объяснил как-то суть звания казака: «Казак умеет три вещи: воевать, водку жрать и баб драть! Умеешь – казак! Не умеешь – говно между пальцами!»
– Ему же не для души, – показываю я на Семена. – Ему надо пить и нагайкой не получать. Казаку по совести – нагайка за пьянку во весь хребет, а он вроде и пьян, и в папахе, а отлупить не за что: не казак.
– Не вовремя я пришел, – показывает Семен на меня.
– А пьешь почему?
– Да дома проблемы. И денег нет, и заработать некому, кроме меня…
– Чего ехал-то? – уже о серьезном Японец.
– Помочь здесь хотел.
Семен попил еще пару дней и вот снялся с якоря, погреб в сторону дома. Помог он республике? Да кто ж теперь знает.
Шайтан. Тоже собрался в казаки.
– Ты-то куда, сынок? – не уговаривает, не отговаривает Орда.
– Я раньше тоже в одном православном собрании состоял, там научили, что за веру и жизнь можно отдать, – сам не знает, что это было, Шайтан. – И казачество тоже ведь православие, – понадобилась ему вдруг папаха.
– А! – сразу в точку Орда. – Был в секте самоубийц, теперь решил из секты в казаки вступить. В новую секту.
– Здесь я остаться решил. Домой не поеду. Пусть укропы убьют, – зло отрезал Шайтан.
– А хрен тебе, не укропы! Тебя твои же казачки шлепнут, – тоже злой пророчит Орда. разглядевший здесь пропасть между казаком и казачеством. – А ты почему не вступаешь? – поворачивает он ко мне свою белую голову.
– Да какой из меня казак?… – не собираюсь я тут фальшивить.
Мы сидим с ним вдвоем, со старым Ордой, в холодной его комнате, где бумагой заклеены окна. Сидим на цветных одеялах кроватей, и он смолит десятую сигарету в желтых зубах. Всё потерялось для нас в этой войне.
– Ну что, замполит, кончилась твоя разведка? – показывает на пустые литровые банки за тумбочкой Ивы Орда. – Куда нам теперь-то идти?
Я на неделе ходил в милицию – спрашивать место. Себе и ему. Небось пригодимся здесь со ста – рым опытом. Да вот отказали: приказ министра МВД – до Нового года закончен набор.
– Знаешь, что понял я? – Кончается жизнь, а он не нашел себе берега, лютый старик. – Что мы не нужны здесь. Они думают, что справятся здесь без нас, все эти Северы, все Сочи и Родники, другие князья… Все их отряды, все эти банды. Я же не о войне, Ангара. О том, что будет потом. Они ведь не могут ничего здесь построить. Они двадцать три года только грабили друг друга, только разворовывали страну. Они ничего здесь не создали. Ни Киев, ни Львов, ни Донецк. Смотри, какое здесь старое, какое здесь нищее… Куда им в Россию? Им нужно сначала в голове повернуть. Они же отстали от нас лет на двадцать. И в плане цивилизации, и в плане интеллекта. Здесь девяностые никогда не кончались. У них смысл жизни – украсть. Это хохлы, Ангара. Это менталитет их. Они оттого и начали эту драку, что делят последнее, а больше не будет. Ты видел их города? Их ветры шатают! У нас иные деревни богаче построены.
Я спрашивал здесь: «Кто у вас был лучший из президентов?» Почти все: «Янукович». «Почему он?» Ответ потрясающий: «А он прямо нам говорил: „Я не только сам ворую, я и другим воровать даю“». Но ведь когда-нибудь кончится то, что воруешь! А мне снова, как в глаз: «Нам хватит еще!» «А дети ваши как будут жить?» Тут уж на мгновение задумаются, а потом в ту же колею: «Небось и им трошки останутся. Всё же не украдем.»
Куда с ними дальше идти? Помнишь кафе «Шоколадка» в Макеевке? Сочи, Алик и вся их компания. Что они за столом там сидели, рядили-делили? Киев хотели грабить. Кому что достанется. Бойцы за Новороссию в бой пойдут и в поле до Киева лягут, а им вся столица на золотом блюдце перепадет. Ты для этого сюда ехал?
– Нет, – и сам я всё вижу.
– Мы из России всё по-другому здесь видели, – обидно говорит, как развелись тут сон с явью, Орда. – Я ехал помочь. Ты ехал помочь. А что мы услышали? «Мы сами всё знаем. Мы сами умеем»… А может, мы просто пришли не туда? Просто не в тот отряд? Не верю. Я бывший военный, я офицер, говорю им у карты: так нужно и так! А мне, ты же знаешь: «Мы на Грабском воевали. Мы сами умеем.» А если я свои «Грабские» в жизни стану считать?…
– Я слышал поговорку в отряде: «Слышь, говно?! Ты на Грабском был? Я не был».
– От кого слышал?
– Сначала от россиян. А после от всех остальных.
Но кончился день, и снова дымится багровое небо. И снова грохочет Аэропорт. Откуда, сорвав на луну голоса, с обледеневших лафетов на город тявкают пушки. Оттуда, где встала армия Зла, несут сюда ветры дурную чуму. Летят на город снаряды, и нет в окнах стекол, и нет в домах света, и нет воды. Как нет уже многих домов.
Но есть еще город. И ходит по городу вечер, развешивая на окнах красные занавески. Нет в домах света, и, как фонари, светят на улицах мины и бомбы. Нет в трубах воды – живые нальют себе водки, а мертвые напьются из Леты.
Когда-нибудь и мы будем стоять у развалин Донецка, как раньше стояли у могилы Грозного. Это всего лишь будущий Грозный – Донецк. Это всего лишь повтор истрепанной киноленты. В том же холодном зале, через несколько долгих лет.
И мы сидим со старым Ордой на цветных одеялах кроватей в этом холодном зале, в Донецке – и в Грозном. Снова сидим на пепелище прошлых миров, где в полном безмолвии с пустого серого неба медленно падает на руки пепел.
После Украины мы больше не верим в СССР…
В соседней комнате совещание двух военных – Ивы и Родника. Два металлических стула, маленький стол, на столе шпроты, учебник «Экономическая теория», на учебнике коньяк «Кастель», по столу, как шашки, ходят стаканы.
– Родник! Танк у укропов тебе украду! Сам украду!
– От меня-то что надо?
– Команду мне дай!
– Не, Ива. Я бойцов класть не стану…
Провалилось к дьяволу всё совещание. Ива у нас на пороге, маленький и синеглазый, с танковой раной в душе.
– И вечный бой! Покой нам только снится, – проходит он, падает на кровать.
– Ваня, что пьешь-то? – вторую неделю выясняет Орда.
– Я или воюю, или я пью, – глаза в стену, отворачивается разведчик.
– Подъем, разведка! – однажды пришел в себя Арчи. – Хватит уже! Теперь каждое утро всем взводом оббегаем квартал.
И мы правда бегали несколько дней. По улицам и рынкам Донецка, изумляя прохожих. И вроде стали меньше пить. Да много ль набегаешь, когда едва ешь по одному разу в день? Приходишь с зарядки в восемь утра, а жрать можно лишь в два часа дня. И корчишься с голоду полдня до обеда да полдня после него. Какой уж тут спорт? Бери назад кружку, друг. Помянем кого-нибудь, раз нет больше повода.