Словно поняв, о чем она думает, он придвинулся ближе и нежно поцеловал ее в губы. И Ронни вдруг поняла: она хочет одного — проводить часы и дни в его объятиях. Совсем как сейчас.
Маркус
Маркус наблюдал за ними издалека.
Значит, вот оно как?!
Ну и хрен с ним! Хрен с ней! Пора повеселиться!
Тедди и Ланс притащили выпивку, и люди уже собирались. В начале вечера он видел, как семейство отдыхающих загрузило свой дерьмовый мини-фургон, куда вместе с родителями сели уродливый пес и еще более уродливые дети, после чего развалюха отъехала от коттеджа в двух-трех домах от паршивой лачуг Ронни. Маркус был достаточно опытен, чтобы знать: следующие временные жильцы прибудут не раньше утра, после отъезда бригады уборщиков, а это означало, что, если проникнуть внутрь, дом на эту ночь будет принадлежать им.
А проникнуть не так сложно, учитывая, что у него есть ключ и код сигнализации. Отдыхающие, уходя на пляж, никогда не запирали двери. Да и зачем? Они привозили с собой только еду и, может, несколько видеоигр, поскольку большинство оставались здесь только на неделю. А владельцы дома, жившие в городке побольше, таком, как Шарлотт, устав от постоянных звонков представителей охранной фирмы, которые сообщали, что сигнализация сработала посреди ночи, были так любезны, что написали код прямо над панелью сигнализации на кухне.
Умно! Просто умно! Обладая особым чутьем, он всегда мог найти дом-другой, чтобы устроить вечеринку. Главное, не переходить границ. Тедди и Ланс всегда хотели тусоваться в подобных местах, но Маркус знал, что, если делать это слишком часто, управляющие компании что-то заподозрят. Пошлют менеджеров проверить, в чем дело, попросят полицейских делать регулярные объезды и предупредят хозяев и отдыхающих. И что потом? Останется только «Боуэрс-Поинт», где они обычно собирались.
Раз в год. Один раз за лето. Таково его правило, и этого было достаточно... Разве что потом устроить пожар?
Маркус улыбнулся.
Сделаешь это — и проблема решена. Никто никогда не заподозрит, что здесь была вечеринка. Нет ничего величественнее большого пожара, потому что огонь живой. Пламя, особенно высокое, двигается, пляшет, уничтожает и пожирает.
Он вспомнил, как в двенадцать лет поджег сарай и долго наблюдал за языками огня, думая, что в жизни не видел зрелища чудеснее. Поэтому он снова устроил пожар, на этот раз на заброшенном складе. Все эти годы он предавался любимому занятию снова и снова. На свете нет ничего лучше. И он чувствует в себе невероятную силу, когда в его руках оказывается зажигалка.
Но сегодня этому не бывать. Потому что его прошлое — не то, что следует знать Лансу или Тедди. Кроме того, вечеринка сегодня особенная. Выпивка, наркота и музыка. И девочки. Пьяные обдолбанные девочки. Сначала он поимеет Блейз, а потом и парочку других, если накачает Блейз до отключки. А может, трахнет какую-то маленькую горячую дурочку, даже если Блейз будет достаточно трезва, чтобы понимать, что происходит. Тоже забавно... по-своему. Она, конечно, устроит сцену, но можно наплевать и заставить Тедди или Ланса вышвырнуть ее из дома пинками. Она все равно вернется. Как возвращается всегда, рыдая и умоляя.
Она так чертовски предсказуема. И постоянно ноет.
Не то что Мисс Тугое Тело там, на пляже.
Он изо всех сил старался не думать о Ронни. Ну и пусть она его не любит и желает проводить время с Богатеньким Ричи, принцем мастерской по починке тормозов. Возможно, она и ему не даст. Фригидная маленькая динамистка. Черт с ней. Если бы только понять, что сделал не так и почему она, похоже, видит его насквозь.
Ничего, ему лучше без нее. Он в ней не нуждается. И ни в ком. Так почему же продолжает следить за ней и почему ему небезразлично, что она ходит с Уиллом?
Конечно, это делает всю интригу еще интереснее, поскольку он знает слабое место Уилла.
Можно неплохо позабавиться. Совсем как сегодня вечером...
Уилл
Для Уилла лето проходило слишком быстро. С утра он работал в мастерской, свободное время проводил с Ронни, и дни летели незаметно. Вот-вот настанет август. И он со страхом думал о том, что Ронни придется вернуться в Нью-Йорк, а ему ехать в университет.
Она стала частью его жизни, и во многих отношениях — лучшей частью. Пусть он не всегда ее понимал, несходство характеров только укрепляло отношения. Они поспорили, когда Уилл настаивал на том, чтобы проводить ее в суд, от чего она решительно отказалась. Но он помнил ее удивление, когда встретил после завершения процесса с букетом цветов. Уилл знал, как расстроил ее отказ судьи снять обвинение. Следующее слушание было назначено на двадцать восьмое августа, через три дня после того, как он уедет. Но Уилл понял, что поступил правильно, когда она приняла букет и застенчиво поцеловала его в щеку.
Ронни удивила его, устроившись в «Аквариум» на неполный рабочий день. Она не рассказывала о своих планах и не просила замолвить за нее словечко. Честно говоря, Уилл даже не знал, что ей нужна работа. Когда потом он стал ее расспрашивать, она объяснила:
— Днем ты работаешь, а па и Джона делают витраж. Мне нечего делать, и, кроме того, я сама хочу заплатить адвокату. У отца денег не так уж много.
Однако когда заехал за ней после первого дня работы, он заметил, что ее лицо приобрело зеленоватый оттенок.
— Пришлось кормить выдр, — пояснила она. — Ты когда-нибудь совал руку в ведро со скользкой дохлой рыбой? Бррр!
Они могли говорить бесконечно. Казалось, целой вечности не хватит, чтобы обсудить все интересовавшие их темы. Иногда они просто болтали, чтобы заполнить время между серьезными разговорами: например, обсуждали любимые фильмы. Как-то она сказала, что хоть и сделалась вегетарианкой, все же не решила, позволены ли при этом молоко и яйца. Но иногда Ронни рассказывала ему о тех временах, когда всерьез занималась музыкой, об отношениях с отцом. Уилл со своей стороны признавался, что иногда очень тяжело держаться в рамках и быть именно тем человеком, каким его хотела видеть мать. Они разговаривали о Джоне и Меган и мечтали о том, кем станут в жизни. Для него будущее казалось строго распланированным. Четыре года в университете, после чего будет набираться опыта, работая в другой фирме, прежде чем вернуться домой и управлять отцовским бизнесом. И все же, когда он рассказывал об этом Ронни, невольно слыша материнский голос, шепчущий одобрительные слова, постоянно задавался вопросом, действительно ли хочет именно этого. Ронни же честно признавалась, что не знает, как сложится ее дальнейшая жизнь. Но неопределенность, похоже, не пугала ее, отчего Уилл восхищался ею еще больше. Позже, вспоминая их разговор, он вдруг осознал, что она более независима и увереннее идет по жизни, чем он сам.
Несмотря на клетки, ограждающие черепашьи гнезда, еноты ухитрились прорыть ходы под сетками и разорили шесть гнезд. Узнав об этом, Ронни настояла на том, чтобы по очереди охранять гнездо за ее домом. Им обоим не было нужды оставаться там до утра, но все же они проводили там ночи, целуясь и тихо разговаривая.
Скотт, разумеется, не мог этого понять. Очень часто Уилл опаздывал на тренировки и, приходя, видел, как Скотт возбужденно мечется по полю и гадает, что случилось с другом. Сколько ни спрашивал Скотт, что у них с Ронни, Уилл не откровенничал, зная, что, по правде говоря, Скотта не слишком это интересует.
Скотт делал все, чтобы привлечь внимание Уилла к соревнованиям по пляжному волейболу, либо надеясь, что Уилл скоро опомнится и порвет с Ронни, либо делая вид, что последней не существует вообще.
Ронни оказалась права насчет его матери. Хотя та ничего не говорила сыну напрямик, все же он видел, как она вымучивает улыбку при упоминании имени Ронни и как сухо общалась с девушкой, когда та приходила к ним в дом. Она никогда не спрашивала сына о Ронни, а если Уилл что-то говорил о девушке том, как они здорово провели время, как она умна и как с ней
весело, ма говорила что-нибудь вроде: «Ты скоро едешь в университет, а отношения на расстоянии поддерживать трудно».
Или спрашивала, не находит ли Уилл, что они слишком много времени проводят вместе. Он ненавидел, когда мать говорила подобные вещи. С трудом сдерживался, чтобы не прикрикнуть на нее, потому что понимал, насколько она несправедлива. В отличие почти от всех знакомых Уилла Ронни не пила, не ругалась, не курила и не сплетничала. И они не зашли дальше поцелуев, но Уилл инстинктивно чувствовал, что для матери это значения не имеет. Она была так предубеждена против Ронни, что любые попытки переубедить ее были бесполезны. Раздраженный ее упрямством, Уилл изобретал различные предлоги, чтобы находиться дома как можно меньше. Не только из-за отношения матери к Ронни, но еще из-за того, что его отношение к матери переменилось.
Вдобавок он презирал себя за неспособность восстать против нее.
Второе, что омрачало летнюю идиллию, если не считать предстоящего судебного заседания, на которое должна была явиться Ронни, было постоянное присутствие Маркуса. Хотя обычно им удавалось избегать его, иногда это было невозможно. Когда они натыкались на него, Маркус обычно находил способ спровоцировать Уилла, упомянув о Скотте. Уилл не знал, что делать. Если он вспылит, Маркус может обратиться в полицию, если промолчит — будет опозорен. Ведь сам он встречается с девушкой, которая не боится признать свою вину в суде, и его не на шутку мучило, что он не может набраться храбрости сделать то же самое. Он пытался уговорить Скотта пойти и признаться, но тот наотрез отказался. Мало того, умел напомнить Уиллу, не напрямую, конечно, что сделал для него и его семьи в тот ужасный день, когда погиб Майки. Уилл понимал, что тогда Скотт вел себя героически. Но теперь стал задаваться вопросом, значит ли, что доброе деяние в прошлом покрывает все будущие грехи, и сможет ли он сам выносить все бремя дружбы со Скоттом.