— Как такое могло случиться?
— Лют сам ориентировал часовых стрелять после первого предупреждения, не переспрашивая.
Тело Капитана цур зее перенесли обратно в шпортхалле. Доктор констатировал смерть. Оставалось самое трудное — опознание тела женой Ильзе… Лют — человек великого духа, но Ильзе и семья — его ахиллесова пята. Ильзе повела себя как истинная арийка… Она молча стояла несколько минут над тем, что считалось телом ее мужа, медленно дотронулась до его руки. «Я хочу уйти» — вот все, что она сказала. Может быть, она что-то заподозрила? Больше не было никого, кто мог бы помешать подмене.
Лют был слишком заметной фигурой, чтобы просто так исчезнуть в никуда. Не позаботились в свое время о том, чтобы у него, как у Ройтера, возникла запасная жизнь, в виде какого-нибудь Щульца или Бауэра. Дёниц не знал, достиг ли базы 211 Ройтер, но то, что Топп ее не достиг и никогда уже не достигнет, не вызывало сомнений. Хорошо, если Эрих успел уничтожить секретную документацию и компоненты системы «Ипсилон». Нужен был еще шанс. Нужен был человек в базе 211. Его, Дёница человек. Таким мог быть только Лют. Им пришлось разыграть весь этот жестокий спектакль. Для Ильзе и детей он найдет слова. Обязательно. Потом. А пока самое главное сделано — в ночь с 14 на 15 мая лодка Люта взяла курс на базу 211. Другой Лют был похоронен еще спустя сутки со всеми воинскими почестями и ритуалами, принятыми в III Империи. Расследование, проведенное союзниками, остановилось на версии «несчастный случай».
Глава 15АМЕРИКАНСКИЙ ПАССАЖИР
Встреча с самим собой принадлежит к самым неприятным.
…Очаг мировой агрессии на западе был ликвидирован четыре месяца назад, в результате чего Германия оказалась вынужденной капитулировать. Через четыре месяца после этого был ликвидирован очаг мировой агрессии на востоке, в результате чего Япония, главная союзница Германии, также оказалась вынужденной подписать акт капитуляции. <…> Японские захватчики нанесли ущерб не только нашим союзникам — Китаю, Соединенным Штатам Америки, Великобритании. Они нанесли серьезнейший ущерб также и нашей стране. Поэтому у нас есть еще свой особый счет к Японии. Свою агрессию против нашей страны Япония начала еще в 1904 году во время русско-японской войны. Как известно, в феврале 1904 года, когда переговоры между Японией и Россией еще продолжались. Япония, воспользовавшись слабостью царского правительства, неожиданно и вероломно, без объявления войны, напала на нашу страну и атаковала русскую эскадру в районе Порт-Артура. <…> Характерно, что через 37 лет после этого Япония в точности повторила этот вероломный прием в отношении Соединенных Штатов Америки, когда она в 1941 году напала на военно-морскую базу Соединенных Штатов Америки в Пирл-Харборе и вывела из строя ряд линейных кораблей этого государства. <…> Поражение русских войск в 1904 году в период Русско-японской войны оставило в сознании народа тяжелые воспоминания. Оно легло на нашу страну черным пятном. Наш народ верил и ждал, что наступит день, когда Япония будет разбита и пятно будет ликвидировано. Сорок лет ждали мы, люди старого поколения, этого дня. И вот этот день наступил. Сегодня!
<…> Наш советский народ не жалел сил и труда во имя победы. Мы пережили тяжелые годы. Но теперь каждый из нас может сказать: мы победили. Отныне мы можем считать нашу отчизну избавленной от угрозы немецкого нашествия на западе и японского нашествия на востоке.
Наступил долгожданный мир для народов всего мира.
Плотный человек в модном кремовом костюме сразу привлек внимание Сезара Родригеса — боцмана китобойной шхуны Afortunado («Удачливая»), Он не был похож на обычного туриста, которых в это время года в Мар-дель-Плата пруд пруди. Было в нем что-то особенное. Возможно, взгляд — тяжелый, изучающий, взгляд дотошного капризного покупателя. Испанский, на котором он общался с грузчиками на пирсе, оставлял желать лучшего. Акцент, очень похожий на техасский, выдавал в нем гринго. Но даже для гринго он вел себя как-то чересчур по-хозяйски. После того, как к городу подтянули трассу № 2, соединившую его с Буэнос-Айресом, эти богатеи тут как будто прописались. В порт-то они не особо захаживали, а вот центр города, где их привлекал комплекс казино, недавно построенный по проекту модного столичного архитектора, и фешенебельные отели, был их настоящей вотчиной. Этот что-то искал в порту. Родригес был хваткий малый. Он спинным мозгом почуял сделку. Он еще не понимал какую. Было бы неплохо, если бы этот гринго арендовал их шхуну на выходные для какого-нибудь банкета. Вряд ли он китопромышленник, так что серьезного контракта от него не получишь, но кто же откажется от пары лишних сотен песо в качестве небольшой премии?
— Эй, на «Удачливом!» — отрывисто выкрикнул гринго.
— Что угодно сеньору? — лениво отозвался Родригес.
— Сеньору угодно зафрахтовать ваше судно сроком на две недели. Даю полторы стандартные цены. Оплата — наличные доллары. Кстати, вы говорите по-английски?
— Я — почти нет, но вот капитан вполне прилично трещит по-вашему. Его сейчас нет. Будет к вечеру.
— С удовольствием познакомлюсь с вашим капитаном.
На открытой веранде дома бывшего атташе по культуре посольства Германии «американец» вел беседу следующего содержания:
— Значит, вы теперь Густав, — гражданин Аргентины? — прищурился человек, который называл себя Зигмундом Штумпфом, потягивая маленькими глотками матэ через трубочку искусно декорированной бомбильи.
— Увы, мой друг, — развел руками бывший дипломат. — Меня вызывали в Германию, но я не нашел ничего лучше, как стать невозвращенцем. Что меня там ждет? Я же член Партии…
— Да, Германия сейчас переживает не лучшие дни… — вздохнул гость. — Но сделано великое дело…
— Только не уподобляйтесь моему новому знакомому Мигелю Кармен-Фернандесу. Он считает фюрера не более не менее как бодхисатвой.
— Что за Мигель?
— Да есть тут один молодой человек. Журналист. Очень, кстати, хочет попасть в Антарктиду. По-моему, он немного с приветом… Помешан на всякой мистике. Не желаете себе попутчика?
— На мистике, говорите? Ну-ну… Может быть, он не так уж и не прав?
Бывший атташе по культуре лишь закатил глаза к небу, давая понять, что все эти разговоры, об оккультных корнях национал-социализма ему порядком надоели.
— Помните, что говорил фюрер? «Те, кто видит в национал-социализме только политическое движение, слишком мало знают о нем…»
— Да уж сейчас появится видимо-невидимо вырванных из контекста цитат фюрера. И вы туда же… Он имел в виду, возможно, что национал-социалисты не просто политика, а духовное движение, воины духа, фигурально, так сказать… — Бывший атташе по культуре устремил взгляд куда-то за горизонт, как будто что-то разглядел в небольшом кучевом облачке, одиноко проплывавшем над заливом. — Война проиграна. Германия в руинах. Второй раз на памяти одного поколения… Извините, Зигмунд, но после известия об аресте правительства я уже полностью потерял веру… Во все. Арест правительства… Вы подумайте только! С кем они собираются строить мир? Да, на любых условиях, но мир-то заключать надо… получается капитуляция не легитимна… Я в шоке.
— Что ж, это понятно для человека вашего склада, Густав. Были бы вы способны немного помечтать, я бы вам многое мог рассказать. Вот, — Штумпф достал из нагрудного кармана золотой партийный значок. — Это мне передала Магда Геббельс. Это значок фюрера. Понимаете, что это значит?
— Что это может значить? Наше движение разгромлено, Германия представляет собой пепелище. Вот, все, что осталось от великой идеи, — это, вот забава для фалериста через пару десятков лет. Возможно, вы его выгодно продадите. Нужно только доказать, что он действительно принадлежал фюреру. — Бывший атташе по культуре горько усмехнулся. Штумпф просто перевернул в пальцах значок и протянул его собеседнику. На реверсе была выбита цифра «1».
— Эта война продлится еще не один год. И Германия в ней еще скажет свое слово. Вот-вот начнется схватка между бывшими союзниками. Последний общий враг, враг, который заставлял их держаться вместе, ликвидирован. По всем законам должна начаться драка за дележ пирога. Вы же опытный дипломат…
— Я уже не дипломат, а скромный управляющий фермой. Кстати, сам господин Демански не собирается в наши края?
— Боюсь, он уже никуда не собирается. Он на пиру у Вотана, а там, знаете ли, не принято брать увольнительные.
— Боже мой, боже мой… Все это просто ужасно.
— Он погиб как герой, с автоматом в руках в здании министерства финансов.
— Ужасно… — еще раз повторил бывший атташе по культуре.
— Но его дочь и внук здесь.
— Вот как?
— Ну я не знаю, когда они соберутся в Мар-Дель-Плата, но в Буэнос-Айресе они точно были, и были совсем недавно. Так что в скором времени, я надеюсь, вы познакомитесь с наследницей. Достойная смена старому Вальтеру, уверяю вас.
— Таких, как Вальтер, — один на сто тысяч…
— Да, соглашусь. Он и так сделал все, что мог, и даже больше. Даже его смерть — это сам по себе, безусловно, героический акт, но и большая военная хитрость! Сотни миллионов рейхсмарок ушли от союзников. Где их сейчас искать, если неизвестно, чьи они? Был бы он жив, его можно было бы арестовать, шантажировать, а так — нет его. И денег нет.
— Ну как, как могло так все получиться? Дёниц сдался, ведь была же атомная бомба, «Фау-5», летающие диски… Почему все это не применили?
— Да потому что это бы ни на что не повлияло. Ну, свалите вы бомбу на Москву, ну даже убьете Сталина, что, война бы от этого закончилась? Да даже близко — нет! Нет Сталина, войска-то есть, думаю, в таком случае немедленно власть захватил бы Жуков. Это было бы лучше? Сталин, увы, тоже себя серьезным политиком не показал, но этот — психопат и германофоб. Более того, его известная германофобия имеет одно вполне понятное объяснение.