роны крышки, прямо напротив дырки. Суй пальчик, приемщик! Чувствуешь, как плотно рыбка лежит?
Варенцов расхохотался:
— Я в вас не ошибся, вы молодец, даже больше, вы — талант.
— Я польщен, — пробормотал Валентин, глядя в сторону. — Но знаете, как-то неловко слушать комплименты за дела давно минувших дней.
— Вы полагаете?
— Полагаю.
— Но разве не восхищаемся мы годы и десятилетия спустя работами художников или творениями композиторов?
Валентин задумался. Потом честно сказал:
— Не знаю.
Варенцов снова рассмеялся:
— Вы меня снова удивляете. Вот эта ваша история про рыбу, с моей точки зрения, маленький шедевр, — но это не важно, важно то, что я был удивлен, изумлен. А ведь если человек повергнут в изумление, он доволен: ничего более необычного ему увидеть не дано. Наша беда в том, что люди обычно не удовлетворяются содержанием феномена, им подавай то, что кроется за ним, в этом они похожи на детей, которые, глянув в зеркало, тотчас же переворачивают его — посмотреть, что с другой стороны.
— Только быть человеком одаренным недостаточно, — возразил Валентин. — Чтобы набраться ума, нужно еще многое, например жить в полном достатке. Уметь заглядывать в карты тех, кто ведет крупную игру, самому быть готовым к большому выигрышу и такому же проигрышу…
Вечером после своей смены Валентин пошел в центр — на углу улицы Радищева и площади Ильича в «Прибамбасах для настоящих мужчин» купил себе бельгийский нож за тринадцать тысяч рублей. Потом зашел в Интернет-кафе, взял в баре кофе и увидел там Аллу. Она сидела перед монитором, на котором было какое-то упражнение по английской грамматике.
— Ты же говорила, что можешь по-английски, — сказал он, подобравшись сзади.
— Фу, напугал… Я им соврала, чтобы на работу взяли.
— Ну и как, нужен тебе английский?
— Говорят, скоро понадобится, — отчего-то вздохнула она.
— Тогда вот что. — Он присел рядом. — Ты мне сейчас поможешь. — Он ввел какой-то адрес и прошел значительное количество ссылок, выключая назойливо выпирающую рекламу.
— Лихо ты управляешься, — не удержалась она.
Он молчал, закусив губу. Он оказался на каком-то порносайте. Алла посмотрела на него внимательно, потом снова на экран. Там на фотографии была обнаженная девушка, в непристойной позе демонстрирующая свои прелести. Рядом небольшой текст по-английски, с указанием ее возраста, имени и еще каких-то данных.
— Красивая, — осторожно заметила Алла, ничего больше не комментируя.
Валентин вытер вспотевший лоб.
— Зачем тебе это? — все-таки не удержалась она.
— Надо по работе, — пробормотал он.
— Неужели?
— Сделай перевод, детка, — попросил Валентин.
— Я же не знаю по-английски, — сказала Алла.
— Но компьютер-то знает?
— Тут должна быть программа, но предупреждаю, это будет просто подстрочник, понимаешь, слово в слово.
— Ладно.
— Что ладно? Делать, что ли?
— Да.
Она запустила программу перевода, выбрала функцию «направление перевода: английский — русский», затем — «перевести текущий абзац». И через несколько секунд компьютер выдал нечто малограмотное, но достаточно вразумительное по своей страшной, уродливой сути, при этом некоторые слова продолжали оставаться английскими:
«Hi, мое имя — Carly. Я приношу Вам абсолютный лучший любительский секс на сети. Это — место, чтобы быть для окончательного в реальной женской эякуляции. Я некоторый, вы будете наслаждаться этим. Вы добираетесь, чтобы наблюдать мой очень интенсивный, очень влажный orgasms, поскольку я иду штормовым в течение моей фотографии, снимает. Я имею много забавы и действительно позволяю, идут при покрывающемся пленкой. Вы будете видеть мой реальный orgasms, который ничто не укладывало трос в бухту или поставило (надевало) для камеры здесь. Мой orgasms настолько мощен и взрывчатый, что я случайно пропитываю камеру расстояние три ног далеко».
Валентину стало нехорошо. Зачем? Зачем?! Дался ему этот перевод…
— Сохранить? — спросила она.
— Стереть немедленно.
— Что с тобой? — Она внимательно посмотрела на него.
— Потом объясню. Это… непросто. И… пожалуйста, распечатай мне фотографию.
— Ты серьезно?! — поразилась Алла.
Он кивнул, а в голове возникло море и тоненькая девушка… девушка и море…
Он вышел в туалет и умыл лицо холодной водой. Когда он вернулся, Аллы не было.
Не оказалось ее и дома. Ночевать она не пришла.
Гордеев остановил машину возле загородной шашлычной. До Зеленогорска было километров десять. Тут у него была назначена встреча. Он не сомневался, что человек, с которым он договорился, придет. Он не сразу заметил его, Простужаев неплохо загримировался.
— Рад встрече, — сказал Гордеев, присаживаясь за столик и знаком показывая официанту, что есть не будет, а вот минералочка не повредит.
— Прямо уж, — фыркнул Простужаев. — Чего надо, начальник? Я в завязке.
— Да? А почему прячешься?
— Да потому что мой родной городок — это какое-то осиное гнездо. Мне тут делать больше нечего и, если бы не наша встреча, еще вчера бы уехал.
— Ладно, — вздохнул Гордеев. — Расскажи, что у вас с Малафеевым случилось.
— Понятия не имею, кто его грохнул, — быстро сказал Простужаев. — Наверно, дотошный опер наступил кому-то на хвост, это единственное, что в голову приходит.
— Например?
— Он мне не докладывал. У ментов местных спрашивайте. Я что, справочное бюро?
Гордеев принялся его уговаривать:
— Это ж дело прошлое, верно? Чего тебе бояться? Ты покороче, на пальцах разжуй мне — кто кого подставил и так далее.
Простужаев отложил недоеденный шашлык, вытер свои длинные музыкальные пальцы, которые еще не так давно были главным его достоянием, и рассказал, что с Малафеевым встречался время от времени и базарил за жизнь. Что опер, по его разумению, что-то такое важное искал и был жутко напряжен последнее время, правда, всякой мелкой шушере все равно спуску не давал. Но самое интересное, что вся эта криминальная суета заслонила другое событие.
— Какое же? — поинтересовался Гордеев.
— Культурное. Высококультурное.
— То есть?
— В городе открылась радиостанция.
— Знаю, я там был по делам. И что же в этом такого важного?
— Заметьте, что Малафеева это очень заинтересовало.
— Ничего не понимаю, — признался Гордеев.
— Сами соображайте.
— Так не получается же, — пожаловался Гордеев. — Хочешь, я тебе с работой помогу? Мне в офисе в Химках человек нужен — на звонки отвечать, почту разбирать и все такое. Секретаршей, короче, поработать не хочешь?
— Издеваетесь?
— От всей души предлагаю, — заверил Гордеев.
— Ценю, — после паузы сказал Простужаев. — Будет надо — обращусь.
— Так что же все-таки заинтересовало Малафеева в той радиостанции?
— Я думаю, владелец. Он же — хозяин химической фабрики Полторак. Наверно, оперу показалось, что это — странное сочетание.
— Почему? И воровать, и делать честный бизнес можно по-всякому.
— Стебаться будем или слушать?
— Извини.
— Как учил меня в юности один знакомый медвежатник, — обойдемся без имен, — хочешь кое-что иметь — никогда не бери, что попало, а только самое хорошее, а самое хорошее начинается там, где кончается просто хорошее, и смотреть при этом надо наверх, а не вниз.
— Ничего не понял, — сознался Гордеев.
— Что же тут непонятного? Лучшее начинается там, где можно сказать про хорошую женщину, хорошую квартиру и хорошую машину, что это — мое. Так вот, лучшее начинается там, где еще лучшую женщину, или даже нескольких, еще лучшую квартиру и более шикарное авто, или несколько, называют своими. И если ты все это имеешь, значит, ты принадлежишь к лучшему меньшинству общества, а не к тому большинству, которое гораздо хуже его. Вот поэтому-то, когда ищешь цель, смотреть при этом надо наверх, а не вниз.
— Интересно.
— Жизненно, — возразил Простужаев. — Тогда ты автоматически входишь в лучшие круги общества. Сознание того, что ты собственник материальных ценностей, приносит радость, так же приносит ее и ощущение, что ты собственник людей. Ну если уж нет химического завода, где можно заставить кого-то работать на себя, то наверняка есть собственный уклад домашней жизни, при котором найдутся такие люди, в основном особы женского пола, вот их-то и можно заставить работать на себя. И не только собственных жен, конечно. Или есть информационное пространство, где можно эти свои идейки оглашать. Или есть и то, и другое, и третье…
Гордеев вспомнил эмансипированную москвичку Грушницкую. Ей бы такие речи показались весьма примечательными. Впрочем, бог с ней, с Грушницкой, тут, похоже, дела серьезные закручиваются.
— Ты это все к чему мне говорил?
— Все, мне это больше не с руки и так уже наболтал — себе дороже, — объявил Простужаев и поднялся на ноги.
Гордеев понял, что это действительно конец разговора. Тут в кармане завибрировал мобильный телефон.
— Привет, — сказал Гордеев, глянув на дисплей: это звонил Денис Грязнов.
— В магазине «Ле Футюр» появилась настоящая находка для начинающих шпионов — миниатюрное фоторужье весом всего сто пятьдесят пять граммов, оно совмещает в себе цифровую камеру, видеокамеру и микрофон!
— И сколько стоит?
— Не спрашивай. А еще там есть водонепроницаемые чехлы для мобильных телефонов.
— Денис, — разозлился Гордеев, — ты зачем мне голову морочишь?!
— Звоню сообщить, что нашли мы твоего злодея.
— Которого? — быстро спросил Гордеев.
— Ого, — оценил Денис, — вижу, ты весь в делах. Похвально, старик, похвально. Знаешь, я тут недавно по радио слышал забавное выраженьице: у верблюда два горба, потому что жизнь — борьба.
— И что?
— Это про тебя. У тебя вся жизнь борьба. Совершенно разучился удовольствие от простых вещей получать.
— Иди ты.
— Сам иди, — сказал Денис и отключился.
Гордеев вздохнул и набрал его номер.