– Если я ничего не путаю, хорошенькие, худенькие блондинки с голубыми глазами.
Лин испытала такой шок, что не могла сформулировать ни одной мысли, в голове у нее все спуталось. У нее больше не было сил углубляться в эту историю, испытывать это напряжение, этот стресс, недостаток сна. Она взглянула на оружие, направленное ею на психиатра, – ею, Лин Морган, – и у нее возникло ощущение, что эта рука, эти пальцы, сжимающие рукоятку пистолета, принадлежат не ей. Она вскочила, едва снова не рухнув в кресло, и отступила назад.
– Вы… вы меня больше никогда не увидите… Если… – Она прикрыла глаза. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы подобрать слова. – Если я узнаю, что вы позвонили в полицию… Я вернусь. Я… забудьте обо мне.
Пятясь к двери, Лин держала психиатра на мушке, потом спрятала оружие под куртку и вышла, даже не взглянув на секретаршу. Она не побежала, но очень быстро пошла по улице, через двести метров свернула, села в машину и рванула на четвертой скорости. Сердце у нее бешено колотилось, как будто она мчалась уже из последних сил.
Они с Жюлианом удерживали в заточении человека, который отсидел в тюрьме за пытки и изнасилование, помимо прочих, молодой восемнадцатилетней женщины. Человека, имевшего садомазохистские связи, неравнодушного к голубоглазым блондинкам, как их Сара. Она вдруг вспомнила про Роксану с перекрашенными в черный цвет волосами. В черный – ухищрение матери, чтобы отвести от дочери влечение отца, которому было дозволено видеться с Роксаной. Защитить свое чадо от отца, Грегори Джордано, который в глубине души оставался тем, кем был всегда, – хищником.
Лин подумала про шапку, Сарину шапку, которую Джордано натянул на голову своей дочери. Ей вдруг вспомнились слова девочки: «Отцу очень нравится, когда я ее ношу». И она представила свою собственную дочь, свою взрослую девочку, свое дитятко, с ее длинными светлыми волосами, волнами спадающими на плечи. В той самой шапке. Как она, раскинув руки, конечно же в слезах, валялась в снегу перед Джордано, стоящим над ней с мерзкой искоркой в глазах и сигаретой в зубах. Перед тем самым Джордано, который высмотрел ее в веркорском захолустье.
А что, если хищник Джордано вернулся в места своих преступлений вместе с собственной дочерью, чтобы вновь пережить извращенные удовольствия? А что, если, глядя на Роксану в этой шапке, он видел Сару?
Лин так крепко вцепилась пальцами в руль, что ногти впились в резину. Теперь ни о каких совпадениях не может быть и речи. Джордано причастен, отныне Лин в этом глубоко убеждена. Необходимо, чтобы он заговорил.
Дорога вела ее все дальше на север. Лин несколько раз ловила себя на том, что клюет носом. Она нащупала в бардачке пачку жевательной резинки, вытащила пластинку и принялась энергично работать челюстями, чтобы не уснуть. Погода изменилась, потеплело, и снег превратился в дождь, который обрушился на ветровое стекло. Ей пришлось удерживать руль, как штурвал корабля во время шторма.
Наконец около 18:30 она прибыла на место. Сначала она миновала Берк-Виль, затем Берк-Пляж – мертвый, пустынный курорт, так сильно залитый холодным дождем, что создавалось впечатление, будто автомобиль уже плывет по морю. Слева вгрызался во тьму маяк, и в пучке его желтого света неистово бушевала стихия. Казалось, весь город сомкнулся над Лин, пытаясь подмять ее под себя.
Чтобы не промокнуть, она поставила машину в подвале «Дарящей вдохновение». Она собиралась вихрем влететь в дом, чтобы переодеться и что-нибудь проглотить, а потом, несмотря на дрянную погоду, стрелой мчаться в Амблетёз.
В доме горел свет.
Неужели…
Лин поспешно взбежала по лестнице, ведущей в коридор и в гостиную.
На диване сидел Жюлиан с фотоальбомом в руках.
44
Лин скинула куртку и бросилась в объятья мужа. Она тесно прижалась к нему и уткнулась лицом в его плечо. Больше ни о чем не думать, оставаться вот так, вдвоем, в безмятежности настоящего.
Она провела ладонью по его голове, осторожно обходя рану, нежно прикоснулась к ушам, затылку, поцеловала и отстранилась, чтобы рассмотреть мужа. Он надел свои старые вещи, ставшую слишком широкой рубашку. Несмотря на синяки и все еще слегка припухшее лицо, она нашла его красивым. Она всегда считала, что Жюлиан хорош собой, с морщинками или без, даже по утрам, или когда, в молодости, ему случалось забыть причесаться. С тех пор как Лин видела мужа в последний раз, перед выходом книги, он сильно исхудал. Сквозь одежду она ощущала его кости.
– Тебя отпустили?
– Да. Мне еще до обеда удалось получить документы на выписку. Поблизости оказался Бершерон, впрочем, как всегда. Он предложил отвезти меня домой. И вот я здесь. А ты где была?
– Мне пришлось сгонять в Париж. Поганая поездка – снова по поводу издательских дел. Я бы предпочла быть в больнице, чтобы…
– Да брось ты, все позади. На следующий день после Рождества я продолжу занятия с логопедом. Смотри-ка, сыщик забыл на столе бумажник. Бершерон рассказал мне про паразита. Кража со взломом два месяца назад, все, что касается нападения на меня… Он показал мне блокнот со своими записями, фотографии багажника внедорожника со словом «ЖИВА». Да еще эта история с шапкой. Что-то невероятное, просто ужас какой-то… Я…
– Ему не следовало говорить тебе, это должна была сделать я. Мне очень жаль.
Лин рассердилась на Колена, он, разумеется, хотел действовать напролом, чтобы растормошить память Жюлиана. Тот сел и обхватил голову руками.
– Это мне жаль. Жаль, что я ничего не могу вспомнить, что бросил тебя вот так, в полной неопределенности. Поверь, мне очень тяжело. Мне бы так хотелось понять, что произошло, что могло со мной случиться, что… что я делал в этом доме в то время, когда мы с тобой не были вместе. Наверняка есть какое-то объяснение всему происходящему.
Лин уселась возле мужа, прижалась к нему плечом. Она пристально смотрела на экран телевизора, где замерла картинка старого видео, на котором она запечатлела Жюлиана, дурачившегося на берегу, наверное где-то возле Вимрё.
– Мы скоро поймем, мы оба скоро узнаем правду. Я уверена.
– Ты думаешь, правда спрятана в моей голове?
– Я на это надеюсь, Жюлиан. Всем сердцем надеюсь.
Под черепицу задувал ветер, дождь стучал по стеклам. Жюлиан направился к бару, взял стакан и помахал им:
– Я даже не знаю, чего тебе налить. Я не знаю, что тебе нравится, что ты ненавидишь. Я больше ничего о тебе не знаю.
– Относительно того, что мне нравится, это виски. Писатель не мог бы пить ничего другого. А ненавижу я водку, пиво и джин с тоником.
Жюлиан плеснул виски и себе. Они выпили, и в тот момент, когда их стаканы стукнулись один о другой, у обоих в глазах появились грустные и одновременно веселые огоньки. Эта кромешная пустота вокруг них, отсутствие Сары, тоска по ней. Лин хотелось взять мужа за руку, посадить в машину и отвезти в форт, устроить ему очную ставку с Джордано, рассказать ему все. Но это означало бы взять его в заложники, сделать врагом самого себя. Да и какое решение он мог бы принять, оказавшись лицом к лицу с закованным в наручники человеком?
Жюлиан поднялся с дивана, прошелся вдоль книжных шкафов, затем возле широкого окна. Снаружи совсем стемнело. Сквозь бегущие по стеклу капли еще можно было различить неясные очертания дюн и длинную полосу сумерек, повисшую над исхлестанным ветром заливом.
– Какое чудесное место! Такое чистое и нетронутое. И эта вилла… Мне так хорошо здесь. Как странно: с одной стороны, у меня складывается впечатление, что все мне знакомо – расположение предметов, атмосфера. Да, я жил в этих комнатах, прикасался к этой мебели – в глубине души я совершенно уверен. Но с другой стороны, я как будто бы впервые попал сюда.
Лин поджала губы и молчала. Как тут не вспомнить о Джордано и не подумать о том, что они всего лишь получили отсрочку и пребывают в ожидании неизбежного? Рано или поздно им придется освободить своего узника, чтобы в один прекрасный день восстановить справедливость, и тут-то их как раз возьмут под стражу.
Если только он невиновен, если он не причинил зла Саре.
У Лин зазвонил телефон и прервал рассуждения Жюлиана. С ней хотел связаться Даниэль Эврар, ее контакт в судебной полиции Лилля. Она сомневалась, стоит ли отвечать на звонок, но это было важно. Лин сделала мужу знак:
– Мой издатель…
Уединившись в глубине кухни, она ответила:
– Да, Даниэль.
– Я нашел твоего Натана Мирора, вот передо мной его дело. Хотя, по правде сказать, это не тема для обсуждения по телефону. Нам бы надо поговорить тет-а-тет и…
Лин издали следила за Жюлианом. Он просматривал содержимое книжных шкафов, перебирал предметы, стоявшие на стеллажах и столиках, порой обращая потухший взгляд куда-то за окно, словно пытаясь вспомнить. Она прошептала:
– Пожалуйста, поподробней. Мне сейчас не очень просто приехать в Лилль. Уже поздно, и мой муж только что вернулся из больницы…
– Вообще-то, разговор не телефонный, ну да ладно… Дело было в девяносто первом году…
Лин подтянула к себе стул и присела. В душе постепенно росла тревога.
– Натан Мирор, девятнадцатилетний безработный из Кале. В феврале девяносто первого года его посадили за изнасилование и спустя неделю обнаружили в камере повесившимся на простыне. Он покончил с собой.
– Ты… посадили за изнасилование, ты говоришь?
– Да, за изнасилование Барбары Вюйар, в то время ей было шестнадцать, как и тебе, судя по документам… Вы дружили.
Лин словно угодили в грудь футбольным мячом – от такого удара обычно перехватывает дыхание и человек валится на землю. Барбара была ее лучшей подругой в коллеже, а потом в начале первого курса лицея. Их постоянно видели вместе, пока подружка не переехала, – впрочем, теперь Лин была не способна вспомнить, куда именно.
– …Это случилось в феврале, во время карнавала Дюнкерка. В тот день, посвященный группе из Мало, вы, пять девочек, пошли в кафе, и там Барбара познакомилась с Мирором. Праздничная атмосфера, алкоголь, толпа… Трех подружек вы потеряли из виду, хотя договорились держаться вместе. Компания раскололась, ты осталась вдвоем с Барбарой. Весельчак Натан Мирор прилип к вам на всю ночь. Он предлагает проводить вас домой по пляжу, через дюны. Он ждет, когда вы останетесь одни, и становится чересчур смелым с твоей подругой. Она сопротивляется, ты пытаешься вмешаться, и тогда он достает нож… Он запрещает тебе пошевельнуться, крикнуть, требует, чтобы ты села на песок. И все это время насилует Барбару у тебя на глазах. У меня есть фотографии… на них видно, в каком состоянии была твоя подруга. Я избавлю тебя от подробностей. Спустя несколько дней полиция задержала его.