Он надеялся проникнуть в мозг обоих убийц и раскрыть их чудовищные тайны.
56
Вернулся Вадим, неся в каждой руке по стаканчику кофе. Сейчас, между двумя праздниками, кабинеты уголовной бригады были почти пусты. Не самые срочные дела были отложены, сыщики подзаряжали свои аккумуляторы. Манжматен заперся у себя в кабинете, уткнувшись носом в документы; Дюпюи и Мандзато на совещании со следственным судьей и представителями лионской судебной полиции делали сообщение о последних деталях расследования. Полная хренотень, Вик был рад, что ему удалось ее избежать.
Около шести часов вечера он тоже зашел в комнату заседаний. В руке у него была копия послания, которое Дельпьер оставил им на стопке видеодисков, когда в подвале они обнаружили «изделие»: «Понравился сюрприз? А теперь мое наследство, шавки драные. Приятного просмотра».
– В переписке мы ищем вот этот почерк.
Он еще раз пробежал глазами письма, одно за другим, а затем передал их напарнику для повторной сверки.
– Клянусь тебе, эти телки совсем чокнутые. Ты только послушай: «Я знаю, что о вас говорят и что все это неправда. Когда я смотрю на ваши прекрасные фотографии, я вижу тонкого, умного и порядочного мужчину. Вы человек, и никто не смеет так обращаться с вами, вы имеете право на второй шанс». И тому подобная хрень. Как можно дойти до того, что влюбиться в такого подонка? Хорошо бы показать им фотографии трупов – вот уж это точно усмирит этих истеричек.
Вик молча пил кофе. Письма мелькали у него перед глазами, и через полчаса он понял:
– Все не так просто, я не нашел никакого сходства. Но он наверняка играл свою роль до конца и изменил почерк.
– Или же мы реально сели в лужу.
– Мы не сели в лужу. Придется прочесть все – их тут почти две сотни. Разложить сперва по отправителям, затем по датам и действовать методом исключения. Может, мы наткнемся на странные выражения или отдельные слова, выделенные жирным или заглавными буквами. Мы должны тщательно все изучить.
Вадим не скрывал своего отвращения.
– Ладно. Беру половину, но предупреждаю: через два часа все, баста. Мы с Мартиной собираемся съездить к моей племяннице, чтобы вручить ей подарки.
Вик взялся за чтение, его удручало убожество фанов Джинсона, их недоверие к власти. Ему было известно о феномене сексуального стремления женщин к самым злостным преступникам. Ландрю[16] получил восемьсот брачных предложений, прежде чем его голова скатилась с плеч. У норвежца Брейвика, с его шестьюдесятью девятью жертвами, в основном это подростки, – тысячи обожательниц. Как бороться против того, что непобедимо? Вик часто задавал себе такой вопрос, и всякий раз это наносило удар по его нравственности.
Он прочел всего пять писем, и тут в кабинет как ни в чем не бывало вошел Жослен Манжматен с папкой под мышкой.
– Нашел! Я нашел чертову связь между Джинсоном и Дельпьером!
Вадим, словно сурикат, вытянул шею, а Манжматен шлепнул на стол Вика пачку документов:
– Это копии психиатрической экспертизы Дельпьера, проведенной в ходе суда над ним в две тысячи десятом. Коротко скажу, о чем речь: тогда его судили за кражу трупов из анатомической лаборатории медицинского института в Гренобле и факты некрофилии. Психиатры сделали работу за нас, в их отчете описывается большая часть детства нашего «героя». Там достаточно бесполезной болтовни, но интересующий нас момент относится к концу восьмидесятых. В то время Дельпьеру двенадцать лет. Он очень близок с отцом – больше, чем с матерью. Все летит кувырком, когда у папаши среди лета случается сердечный приступ… В тот день, когда произошла трагедия, мать отправилась за покупками, мальчишка оказался на ферме один и долгие часы провел рядом с трупом. Вернувшаяся мать обнаружила ребенка в угнетенном состоянии, в слезах, и уже здорово раздувшегося отца – если вы понимаете, о чем я…
Вик поперхнулся последним глотком холодного кофе.
– …По мнению психологов, этот эпизод травмировал мальчика и послужил причиной настоящего перелома в его поведении. Начиная с этого времени он прогуливает школу – никто не знает, где он болтается дни напролет, – больше не помогает на ферме, замыкается в себе, становится неразговорчивым.
Манжматен испытующе взглянул на Вика:
– А вот теперь, Вик, ответь на вопрос. Догадайся, куда мать решает отправить мальчишку?
Вик пожал плечами.
– Не сечешь? В интернат для мальчиков, в часе езды от Шамбери, где подростков воспитывают в строжайшей дисциплине и глухой изоляции. Интернат в…
– Рош-Нуар. Твою мать!
Вадим поднял руки:
– Может, мне кто-нибудь объяснит, в чем дело?
Кивнув, Манжматен протянул ему цветную распечатку. Школа на фотографии представляла собой постройку из холодного камня под черепичной крышей, окруженную черными соснами и высокой темной оградой. Не слишком приветливое местечко. Вик пояснил:
– Энди Джинсон тоже прошел через этот интернат. Он находился здесь с восемьдесят шестого по восемьдесят восьмой год как Энди Мортье, под фамилией своей матери. Это черным по белому записано в его деле. В момент поступления в учебное заведение ему четырнадцать лет. Мать воспитывает его одна, четырьмя годами ранее отец ушел к другой женщине, не потребовав права на опеку и ограничиваясь лишь выплатой алиментов. Юный Энди, несмотря на незаурядный ум, в школе столкнулся с трудностями из-за своей внешности: у него избыточный вес, он часто болеет, его рвет. Мать, имеющая проблемы с алкоголем, не знает, как изменить ситуацию, и отправляет его в Рош-Нуар.
Манжматен согласно кивнул.
– Дельпьер проводит в интернате три долгих года, с восемьдесят седьмого до конца восемьдесят девятого, из которых два – одновременно с Джинсоном. Мы не знаем, что там произошло, ни один отчет не описывает никаких деталей, а возможно, этим никто по-настоящему не интересовался. Известно только, что на выходе оттуда Дельпьеру пятнадцать лет. В восемнадцать он находит работу подручного в морге Гренобля. Продолжение нам известно. Тяга к смерти, работа на бойнях, в лаборатории медицинского института, некрофилия. Короче, интернат не исправил ситуацию, даже наоборот…
– …Она стала хуже, чем прежде. Двое вышедших оттуда подростков, которые росли, зацикленные на своих наваждениях, годы спустя ставят на поток похищение и убийство молодых женщин.
Вик снова всмотрелся в здание на фотографии.
– Интернат еще работает?
– Интерната как такового не существует уже семь лет. Теперь там летний лагерь. Зимой он закрыт, но на территории постоянно находится сторож, он же обеспечивает техническое обслуживание объекта. Я связался с ним по телефону. Его зовут Фелисьен Жакоб. Старая гвардия, мастер на все руки, он там с семидесятых, в свое время занимался садом, уборкой, мелким ремонтом… Можно сказать, он память тех мест и мог бы многое нам сообщить…
– Ты его расспросил?
– Попытался, но мужик не из болтливых. Утверждает, что не любит говорить по телефону… Так что я его предупредил, что мы подъедем, чтобы задать ему пару вопросов. Ах да, вот еще последнее, но немаловажное. Дней десять назад на нашего сторожа напали.
Вик выпучил глаза:
– Как?
– Избили, когда он возвращался после обхода территории… Очнувшись, он обнаружил отсутствие связки ключей. Ничего не было украдено или повреждено. Однако произошла одна очень странная штука… Держитесь за что-нибудь.
В предвкушении эффекта от своих слов Манжматен пристально глянул в две пары устремленных на него глаз.
– Жакоб живет прямо в здании интерната. Он принес заявление о нападении в тамошнюю жандармерию, и ребята сразу выехали на место. А там он сообщил им, что все нормально, только, по его мнению, в книжном шкафу появились четыре лишние книги.
Вадим нахмурился:
– Какие книги? Это что еще за бред?
– Вот именно – какие. Это четыре тома Нила Мирора.
57
Автомобиль Вика все глубже погружался в бескрайнюю темноту между застывшими соснами, закладывая все более крутые виражи, словно поездка в интернат представляла собой испытание, ожесточенное сражение с силами природы. Сыщик переносил дорожные тяготы в одиночку, под тихонько журчащее радио. Вадим не хотел пропустить вручение подарков племяннице, а Жослен Манжматен должен был встречать на вокзале своих родителей, прибывающих из Бретани.
Вик миновал белые заснеженные озера, проехал мимо серых оврагов и, с трудом преодолев последние километры из-за чертова выпавшего снега, прибыл на место только около десяти вечера. Решетка ворот оказалась открытой – Фелисьена Жакоба предупредили о его визите. Увидев просверлившие мрак фары, старик вышел на крыльцо и стоял там, точно людоед, охраняющий свое логово. Едва высунув нос наружу и шагнув на белесую ледяную корку, Вик ощутил жестокий укол холода. Он поприветствовал сторожа и помахал перед ним полицейским удостоверением.
– Вы говорили по телефону с моим коллегой.
Жакоб посторонился, чтобы пропустить сыщика. У него были огромные ручищи, на старую вязаную фуфайку спадала густая борода. Дыхание отшельника сильно отдавало крепким алкоголем, – очевидно, это был единственный способ выдержать нескончаемые зимние ночи в глухом одиночестве. Ближайшая деревня находилась в двадцати минутах езды на автомобиле.
– Милости прошу.
Они вошли в дом. Ледяные коридоры, высокие потолки. Их шаги отдавались гулко, как в соборе. Хоровод оставшихся с прошлого лета детских рисунков все еще красовался на стене над вешалками для одежды. Вик смотрел на гигантские силуэты елей за окном и различал прямо за ними горы. Он представлял себе давнишних обитателей интерната, воспитанных в строгости, отрезанных от своих семей. Между ними в свободное от уроков время возникали симпатии, они поверяли друг другу свои секреты, заключали какие-то пакты. Интересно, были ли друзьями Джинсон и Дельпьер?
Мужчины оказались в расположенной в западном крыле здания квартире, где жил Жакоб. В гостиной потрескивало отопление, от п