Последняя схватка. Армагеддон 2000. Ребенок Розмари — страница 2 из 7

Глава десятая

Группа демонстрантов на площади Гросвенор, такая малочисленная с утра, постепенно росла и превратилась к обеду в толпу, так что были вызваны дополнительные отряды полиции. Сюда же прибыли репортеры, а за ними и телевизионщики. Как только установили камеры, толпа еще более пополнила свои ряды, а отдельные выкрики можно было слышать уже и на Оксфорд-Стрит и на Парк- Лейн.

Когда к посольству подкатил автомобиль Торна, из толпы вырвались несколько человек, но их тут же задержали полицейские. Дэмьен вышел из лимузина и повернулся к толпе, задерживая взгляд то на одном, то на другом плакате.

«Осудить израильских зачинщиков кровавой бойни!»

«Где же твой голос, Америка?»

«Прекратите поддержку еврейских подонков!»

Никаких эмоций не отразилось на лице Дэмьена. Сквозь толпу репортеров он продирался ко входу в посольство.

— Как вы себя чувствуете, господин посол? — прозвучал первый вопрос.

— Как никогда хорошо.

— А не находите ли вы, что между тем, что произошло на Би-Би-Си, и сегодняшними событиями существует какая-то связь?

— Никакой связи.

Торн, окруженный репортерами и телеоператорами, протиснулся к двери. В это время отчетливо и громко прозвучал вопрос:

— Как бы вы прокомментировали заявление Шрёдера, будто за взрыв Асуанской плотины несут ответственность израильтяне?

— Если это так в действительности, — заявил Дэмьен, — то это удар по миру на всем земном шаре.

— Можно считать это официальным заявлением? — выкрикнул другой репортер.

— Я осуждаю всякое насилие, но делать выводы еще слишком рано.

Раздались многочисленные голоса, но Дэмьен, как бы извиняясь, развел руками и поспешил к дверям, которые один из его охранников услужливо распахнул перед ним.

Он уже заходил в здание посольства, когда услышал голос Кейт, позвавшей его. Дэмьен обернулся и увидел журналистку, сквозь толпу проталкивающуюся к нему.

— Доброе утро, мисс Рейнолдс, — Дэмьен кивнул телохранителю, и Кейт вошла в здание, не обращая внимания на возмущавшуюся сзади толпу репортеров.

Следом за Дэмьеном она добралась до лифтов и перевела дыхание.

— Я вчера пыталась вам дозвониться, но телефон не отвечал. — Кейт взглянула на посла. В ее взгляде еще сквозило тревожное воспоминание о случившейся трагедии.

— Сможем ли мы хоть как-нибудь исправиться?

— Ну а как, например? — полюбопытствовал Дэмьен, останавливаясь у лифта и нажимая на кнопку вызова.

Кейт пожала плечами. А что она могла сделать, кроме как извиниться? Пока она в уме лихорадочно перебирала все возможные варианты, Дэмьен сам пришел ей на помощь.

— Ну, к примеру, можно закончить интервью.

Кейт благодарно взглянула на него.

— Однако, на этот раз я бы предпочел встретиться у меня, — продолжал Дэмьен, — ваши апартаменты меня не очень-то устраивают.

Кейт облегченно вздохнула.

Дэмьен стоял перед разошедшимися створками лифта.

— Вы можете потом остаться и на обед, если захотите. — Он вошел в лифт. — Мы будем втроем.

Кейт в недоумении захлопала ресницами.

— Вы, я и Питер.

Питер, — подумала Кейт. — Но почему Питер? Не успев как следует обдумать, она скороговоркой выпалила:

— Спасибо, но мне кажется, что Питеру не обязательно присутствовать.

— Мне бы хотелось, чтобы он пришел, — бросил на прощание Дэмьен, прежде чем дверцы лифта сомкнулись.

Кейт отошла, испытывая раздражение. Кто дернул ее за язык, когда она заикнулась про Питера? Получалось так, будто она вешалась ему на шею: «Ах, нет-нет, не нужно Питера, — сама себя передразнила Кейт. — Обед на двоих. И никого больше». Внезапно она осознала, что действительно ревнует Дэмьена к собственному сыну, к тому, как легко сошелся тот с послом, будто сплотила их какая- то незримая, тайная связь. Да нет же, все это смешно. Кейт отругала себя, заметив, как внимательно наблюдает за ней охранник, и поняла, что она не очень хорошо выглядит со стороны: разъяренная и что-то бубнящая себе под нос. Она улыбнулась и лукаво взглянула на охранника. В следующий раз она непременно будет вести себя, как настоящая леди. Что ж, если Дэмьен — джентльмен до мозга костей, то она поведет себя соответствующим образом. Вы приводите с собой сына, и никто, конечно, не посмеет сделать ненужного вывода. Дипломат.

Выйдя из здания посольства, Кейт между прочим подумала и о том, что этот самый джентльмен поделывал сегодня ночью, ибо, судя по его воспаленным глазам, наверняка он их не смыкал.

Кожа и дерево в кабинете Эндрю Дойла уступили место мебели, что отвечало вкусам Дэмьена. Харвей Дин, сжав в руке телефонную трубку, испытывал в кабинете Торна странное ощущение, будто все это уже происходило, будто он находится снова в Чикаго. Дин стоял у окна и, наблюдая за демонстрантами, пытался определить размеры толпы. Сквозь толстые оконные стекла до него долетали выкрики.

— Когда Белый Дом получил все это? — спросил он в трубку. Услышав ответ, Дин бросил взгляд на часы. — Полагаю, мы можем ждать ответа… м-м-м во сколько? к полудню по вашему времени?

Он обратил внимание на отряд полицейских, который направился к площади.

— Я уже давно не видел ничего подобного, — проговорил он со странным удовлетворением в голосе. — Даже представить себе боюсь, как все это выглядит у израильского посольства. '

Дин прошел на середину кабинета, потянув за собой телефонный шнур. На его лице играла торжествующая улыбка.

— Нет, — возражал он кому-то, — мальчик. — И тут он увидел, что в кабинет входит Дэмьен. — Я потом перезвоню, Поль, — бросил он на прощание и повесил трубку.

Улыбка Дэмьена улетучилась. Сейчас, за закрытыми дверьми, он мог позволить себе остаться самим собой. И не прятать свое настроение, которое было отвратительным.

— Это был Бухер, — радостно объявил Дин, не распознав настроения Дэмьена и той напряженности, что зависла в воздухе.

— Поль сообщил, что отправил сейчас в Белый Дом доклад о Нубийском Фронте. Однако в этом докладе такие дыры, что впору танку проехать.

Дэмьен молча подошел к окну, как воды в рот набравши.

— Спасибо за цветы, — продолжал Дин. — Барбара очень признательна.

— Так как же все-таки насчет кинжалов? — раздраженно перебил его Дэмьен. Ни о каких мелочах, вроде цветов, ему совершенно не хотелось говорить.

Дин посмотрел на Торна, и вся его оживленность моментально испарилась.

— Бухер выясняет все это. Очевидно, кинжалы появились на аукционе, где были куплены священником, передавшим их в какой-то итальянский монастырь. — Дин подошел к письменному столу и заглянул в свои записи. — Суби… в общем, что-то в этом роде, — припомнил он.

— Субиако, — уточнил Дэмьен. — Монастырь Св. Бенедикта.

— Да, точно, — согласился Дин, радуясь тому, что Торн заговорил. Все более вдохновляясь, он продолжал:

— Мы подключили к этому наших итальянских ребятишек, так что…

— Слишком поздно, — резко оборвал Дина Торн. — Птички уже вылетели из клетки.

Он не отрываясь смотрел в окно, проговорив все это скорее для себя, как будто Дина и вовсе не существовало.

— Они уже в Англии. Пытаются засвидетельствовать рождение Назаретянина и уничтожить меня прежде, чем я сотру их с лица земли. — Дэмьен взглянул на небо. — Он родился этой ночью.

Дин склонился над письменным столом, листки бумаги, разлетевшись, упали на пол.

— Я сразу же, как только он родился, почувствовал его присутствие, — поворачиваясь к Дину, произнес Дэмьен. — Это как вирус, пожирающий мои силы, иссушающий мое тело.

Дин, наконец, понял, о чем говорит Дэмьен. Он впервые видел Торна таким измученным. Под глазами — черные круги, лицо прорезали морщины. Это был уже не тот, прежний, молодой и подтянутый Дэмьен. Он как будто состарился за одну ночь.

— Изо дня в день, пока он живет и растет, — монотонным и тусклым голосом констатировал Торн, — мои силы будут таять.

Он снова отвернулся от Дина, невидящим взглядом уставившись в окно.

— Назаретянин, неужели ты такой трус, что боишься встретиться со мной наедине? — в голосе Дэмьена сквозила усталость. — Прячься, если хочешь, но рано или поздно я выслежу тебя. Ты пригвоздил человечество к своему жалкому кресту. Вот так же я тебя распну на кресте забвения.

Дин вздрогнул и подошел к окну, пытаясь разглядеть то, что видел Дэмьен, стремясь понять и разделить его боль. Дин наблюдал за толпой внизу и вдруг заметил в ее центре человека с плакатом. Дин нахмурился и указал Дэмьену на этого демонстранта. Плакат его выделялся среди прочих: «Возрадуйтесь рождению Христову».

И Дэмьен, и Дин увидели глаза священника, державшего плакат. Во взгляде этого человека светилось торжество. Это были глаза победителя.

Дэмьен вздрогнул и отпрянул от окна, будто его ужалила змея. Он устало покачал головой и без сил рухнул в кресло.

С наступлением вечера толпа постепенно рассеялась, площадь опустела и только один человек оставался сидеть на скамейке. Он кормил голубей. Рядом с ним лежал транспарант.

Мэтью, то и дело посматривая на окна посольства, наблюдал, как постепенно в нем гаснет свет. Служащие один за другим покидали здание. Когда ко входу подкатил огромный лимузин, Мэтью поднялся и приблизился к посольству, но к автомобилю никто не вышел, водитель сидел внутри и дремал. Наконец, свет остался только в одном окне, и Мэтью разглядел силуэты двух мужчин.

— Возрадуйтесь, — еле слышно произнес он, — ибо Христос снова с нами…

Дин начинал беспокоиться. Дел накопилась целая куча, а Дэмьен наотрез отказывался к чему-либо прикасаться. Вместо этого он впился мрачным взглядом в площадь и не произносил ни слова. Напряжение в воздухе достигло предела, и Дин время от времени отправлялся в ванную, чтобы хоть на мгновение избавиться от него.

Священник на площади не трогался с места.

— Чего это он там сидит? — раздраженно нарушил молчание Дин.

— Он ждет меня, — тусклым голосом объяснил Дэмьен, — заманивает в ловушку.

Дин негодующе хмыкнул;

— Да он, похоже, идиот. — И тут же почувствовал, как его ладонь инстинктивно сжимается в кулак. Уже одно только присутствие этого священника было оскорбительным.

— И что его заставляет думать, будто ты клюнешь на этот крючок?

— Он знает, что именно это я и собираюсь сделать.

Дин недоуменно пожал плечами. Это было выше его понимания. Он вдруг вспомнил того человека в студии, его обгоревший труп и внезапно в голову ему пришла мысль. А что если у этого священника один из кинжалов?

Дэмьен приблизился к письменному столу, взял бинокль и навел его на скамейку.

— Я впустую трачу время, если у него времени не хватает, — произнес он какую-то полную бессмыслицу.

Дин покачал головой. Это было слишком сложно для него. Дэмьен опять заговорил загадками. Но, может быть, это и хорошо. Может быть, лучше и не понимать всего этого.

Глава одиннадцатая

Из вагонного окна Мэтью наблюдал, как фигура отца де Карло уменьшилась до размеров пятнышка. Он в последний раз помахал ему рукой и уселся на свое место. Устроившись поудобнее, Мэтью взглянул на часы.

До полудня было еще далеко, а он уже полностью вымотался. Ночка выдалась кошмарная: он метался в постели, то и дело просыпаясь и не сознавая, сон эю или явь. Он никак ие мог вспомнить, кто же из братьев разбудил ею и встревоженно спросил, как он себя чувствует. Кажется, это был Симеон. А, может быть, и Мартин. В его сне кто-то склонялся над ним. Какой-то странный монах. Кто же это был — тело человеческое, лик звериный?

Мэгою вздрогнул. Еще ни разу с тех самых пор, когда силы добра и з\а столкнулись в битве за его душу, не испытывал он подобных мук. Накануне Мэтью проснулся охваченный паническим страхом. Однако отец де Карло успокоил его.

Вот, наконец, наступила и его, Мэтью, очередь.

Мэтью устремил в окно невидящий взгляд. Тридцать лет он прекрасно ладил и с Богом, и с самим собой. Не возникало ни сомнений, ни страхов. До этой ночи. Мэтью вдруг вспомнил, как в молодости его терзала собственная плоть. Дьявол искушал его сомнениями и запретными плодами. Тогда в нем происходила настоящая борьба, пока он, наконец, не встал на праведный путь.

Мэтью припомнил, что и Бенито рассказывал ему то же самое, “олько в душе Бенито эта борьба происходила совсем недавно. А теперь Бенито был уже с Господом. Мэтью склонил в молитве голову и попросил Бога даровать ему силы.

Подняв голову, Мэтью вдруг осознал, что он впервые совершенно один. Один — с тех самых пор, как переступил порог монастыря. В Субиако он никогда не оставался один. Даже в исключительных случаях, например, когда надо было идти в деревню, Мэтью всегда кто-нибудь сопровождал.

Он взглянул на пассажиров. Сидящий напротив мужчина был занят своим портфелем. Семья по другую сторону прохода обедала, уплетая сэндвичи и запивая их чаем из термоса. Впереди сидели две женщины. Они бесстыдно выставили на всеобщее обозрение свои тела.

Мэтью прижал к себе сумку, свисающую через плечо. Сунуть ее на багажную полку или где-то рядом с собой он не мог: вдруг кто-нибудь ее случайно прихватит. Через плотную ткань он нащупал кинжал и вновь покрылся испариной. А сможет ли он воспользоваться кинжалом, когда пробьет нужный час? Будет ли он в состоянии по самую рукоятку вонзить этот кинжал в плоть и кровь? И выдержать крик? Ночной кошмар вновь овладел Мэтью, он вливался в его душу через окно и переполнял ее ужасом. Нет- нет, предаваться подобным раздумьям еще и днем было просто опасно. Как только Мэтью отключался от окружающего, все страхи и сомнения мгновенно набрасывались на него. Тогда Мэтью принялся рассматривать пассажиров, избегая останавливать свой взгляд на молодых женщинах.

«Пусть это буду я, Отец, — умолял Господа Мэтью в воскресенье. — Пусть я буду единственной жертвой». Но тогда ушел Бенито. Теперь же была его, Мэтью, очередь. Неожиданная мысль закралась в его голову. Зачем он настаивал? Не суетись он так активно, глядишь, сидел бы он сейчас где-нибудь на Кейбл-стрит и ожидал известий от других. Мэтью помрачнел и отругал себя. То, что ему предстояло осуществить, являлось невероятной честью и привилегией. Мэтью вспомнил, как он впервые мельком увидел Антихриста, он вспомнил и свое волнение, когда заставил себя произнести молитву, будто слова о Боге могли защитить его. Пылающие глаза Антихриста, казалось, буравили его насквозь — желтые, безумные глаза животного— но он выдержал взгляд Дэмьена Торна.

«Он прочел твои мысли точно так же, как ты прочее его», — объяснил тогда отец де Карло. Именно эти слова пробудили тогда в Мэтью мысль о приманке. Антихрист обязательно последует за ним. Он, Мэтью, вынудит его отправиться на поиски Сына Божьего. Мэтью добровольно превратился в наживку. Эта роль и волновала, и пугала его.

«Может быть, Торн тоже в поезде, — подумал Мэтью, — в вагоне первого класса. Да нет. У него ведь есть собственный транспорт, вертолеты и все такое». Проследить путь Мэтью и пуститься за ним в погоню для Торна вообще не составит никакого труда. Именно на этом Мэтью и его товарищи выстраивали свой план.

Мэтью полез в сумку за книгой, привезенной им из Италии. Однако сосредоточиться на тексте никак не получалось. Мэтью не отрываясь уставился из окна вагона на сельский пейзаж. И, укачанный плавным ходом состава, задремал. Он проснулся и, приоткрыв рот, забормотал что- то, как ребенок. Проводник склонился над ним, участливо спрашивая, все ли с ним в порядке. Пассажиры уже поднимались со своих мест, готовясь к выходу. Мэтью смущенно извинился и уже до самого конца пути не смыкал глаз, то и дело ощущая на себе любопытные взгляды окружающих.

Уже под вечер он вышел из экспресса, перебрался по мосту на противоположную сторону платформы и сел на другой поезд, старенький, с крошечными купе. Мэтью огляделся. Он был один в вагоне. В нос ударил резкий запах конюшни.

Оставшийся путь он проделал в тишине, если не считать стука колес и поскрипывания вагона. Вокруг простиралась зеленая однообразная сельская местность. Маленькие полустанки были безлюдны. Поезд периодически останавливался, но Мэтью не заметил, чтобы в него кто-нибудь входил или, наоборот, покидал вагоны. Монах какое-то время разглядывал оклеенные выцветшими фотографиями стены купе, затем вытащил кинжал и принялся поигрывать им. Попытался было взяться за чтение, но никак не мог сосредоточиться. Мэтью облегченно вздохнул, когда, наконец, добрался до нужной станции. Он ступил на платформу, но одна нога затекла и Мэтью, споткнувшись, чуть'бы- ло не растянулся на полу. Уже смеркалось, поэтому он ничего не смог толком рассмотреть. Мэтью поглядел в обе стороны, проследил за удаляющимся поездом, пока тот не скрылся из виду.

Никто так и не проверил его билет. Мэтью вышел со станции и зашагал по проселочной дороге. Прижав к себе перекинутую через плечо сумку, он приблизился к автобусной остановке и стал дожидаться автобуса. «Приманка» — это слово сверлило его мозг. Он представил себе червяка, болтающегося на крючке или загнанных коз для охоты на тигра. Мэтью вздрогнул и заставил себя думать о чем-нибудь другом.

Оглянувшись по сторонам, монах заметил, что единственное движение наблюдалось на горизонте, где, каркая, кружили вороны. Он пнул кучку сухой травы и вновь уставился на дорогу. Наконец, из-за угла вынырнул автобус, и Мэтью облегченно вздохнул. Впереди рядом с водителем сидели двое мужчин. Монах кивнул им и прошел на заднее сиденье.

Через некоторое время Мэтью заметил примерно в миле от них знакомый роскошный лимузин, свернувший на ту же дорогу. Некоторое время монах разглядывал его, а когда автомобиль поравнялся с автобусом, Мэтью успел заглянуть в глаза водителю. Несколько секунд они сверлили друг друга взглядами, пока лимузин не Притормозил и не остался позади автобуса.

Мэтью в страшном напряжении пытался справиться со своим волнением. Он дрожал с головы до ног. Итак, на приманку клюнули.

Внезапно у Мэтью возникло странное желание. Ему вдруг захотелось, чтобы у него был сын. Он смог бы рассказать тому всю историю от начала до конца, а сын бы внимательно слушал и гордился им. Но Мэтью тут же отбросил все свои фантазии, отругав себя за тщеславие.

Автобус дважды останавливался. Последний раз двое мужчин вышли, оставив Мэтью в одиночестве. Дорога была двухполосной. Куда ни глянь — всюду виднелись овцы на заболоченных лугах. Кругом ни души: ни ферм, ни кабаков. Автобус катил все дальше и дальше по узкой дороге. Каждую сотню ярдов она петляла, как будто уступала место встречному транспорту. Но никого не было на дороге, кроме автобуса, и — в полумиле от него — огромного лимузина.

Мэтью раскрыл сумку и достал портативный передатчик, который ему дал де Карло. Он коснулся пальцами кнопок на панели и прижал его к уху. Никогда раньше не приходилось ему пользоваться такой штуковиной, но сейчас он был рад, что имел ее при себе. Спокойней на душе, если знаешь, что в любой момент этот маленький ящичек донесет до тебя голоса близких людей.

Мэтью был уже почти у цели. Он взглянул на карту. Автобус в это время круто повернул и затормозил. Водитель, обернувшись к Мэтью, сказал, что это конечная остановка. Дальше, объяснил он, дорога спускается к побережью. Мэтью поблагодарил шофера и сошел с автобуса. Ему показалось, что он путешествует уже целую вечность. Автобус скрылся из виду, и Мэтью стал поджидать лимузин. Однако ни звука не доносилось до Мэтью. Как будто автомобиля и вовсе не существовало.

Мэтью в который раз заглянул в карту и удовлетворенно хмыкнул. Обнаружив тропинку, что вилась сквозь бархат дерна, он радостно устремился по ней вперед, испытывая облегчение, приказывая себе не оглядываться. Он даже начал разговаривать с овцами, которые, оторвав морды от травы, удивленно поглядывали на не'го.

Послышался рокот автомобиля, и монах оглянулся. Силуэт машины четко вырисовывался на горизонте в лучах заходящего солнца.

— Отлично, — громко проговорил Мэтью, шагая по заболоченному лугу и радуясь, что находится на открытом пространстве вдали от автобусов и поездов, вызывающих клаустрофобические настроения.

Ему понадобилось минут двадцать, чтобы добраться до долины. Впереди на вершине скалы он разглядел очертания часовни. Купол ее был разрушен, в сумеречном свете возвышались лишь неровные, обвалившиеся стены. Часовенка напомнила Мэтью монастырь, и ему вдруг захотелось домой. Глянув под ноги, он заметил белую палочку, воткнутую в землю. Мэтью остановился, достал передатчик, надавил на кнопку и поднес аппарат к губам. Чувствуя себя несколько глуповато, он заговорил в микрофон, и голос его напугал овец. «Мэтью у полукилометровой отметки. Торн следует параллельно в сотне метров к северо- востоку от меня. На нем голубой капюшон… — Мэтью помедлил. — Прием». «Действуй, как договорились. Вперед, в часовню». Услышав ответ, Мэтью округлил глаза от удивления и улыбнулся про себя. Современная наука творит чудеса. Голос Мартина был слышен отчетливо, как будто тот был рядом, в каких-нибудь нескольких футах. Мэтью сунул передатчик обратно в сумку и снова зашагал вперед, пытаясь уловить шум автомобильного двигателя. Но лимузин опять исчез, и все, что услышал Мэтью, был звук его собственного дыхания.

За все время путешествия собака ни разу не шевельнулась. Положив морду на спинку заднего сиденья, она устремила взгляд на дорогу сквозь автомобильное стекло. Лишь несколько раз, когда лимузин подскочил на ухабах узкой дороги, ее огромное тело слегка дернулось. Машина остановилась, и собака напряглась в ожидании. Когда открылась дверца, она выпрыгнула из автомобиля и прямиком устремилась в глубь лесочка, как будто ей не нужны были ни приказы, ни команды. Она бесшумно и незаметно двигалась туда, где на фоне ночного неба высился черный силуэт часовни. С каждым метром собака настигала свою жертву.

Час настал. Мэтью добрался до кладбища и взглянул на часовню, высившуюся над ним. Сквозь разрушенные стены и пустые оконные проемы он видел луну. Мэтью про себя поздравил отца де Карло за сделанный выбор. Место действительно как нельзя лучше отвечало предназначенной схватке. Оно было символично. Обитель Господа — разрушенная и заброшенная — но все равно она являлась Божьим пристанищем. Гордость наполнила Мэтью. Он выполнил то, что ему поручалось, внес свою лепту. Довершить задуманное должны другие.

Мэтью крадучись пробирался между могил. Некоторые из них провалились, на других так накренились надгробия, что могилы казались сросшимися. Мэтью иногда вглядывался в надписи на надгробиях, но те были настолько древними, что многие буквы уже стерлись от времени. Между могил метались какие-то тени, и вдруг Мэтью услышал страшный, как будто предупреждающий звук. И тут же к монаху выскочила крупная овца. Глаза ее были округлены от страха. Несколько мгновений она так и стояла, застыв от ужаса, затем дернулась и, постукивая копытами по надгробиям, помчалась в сторону. Мэтью с улыбкой повернулся и проследил за овцой, пока она не скрылась из виду. Взглянув снова вперед, он отшатнулся. Из тьмы на Мэтью уставился его ночной кошмар, адское видение с чудовищными клыками…

Целый день напролет эти двое не отрывали глаз от дороги. Они болтали друг с другом, обсуждая всякую чепуху. И это было в порядке вещей, как будто разговорами о ерунде они могли отстраниться от жуткой реальности.

Мартин уже потерял счет всем тем похвалам, что Паоло расточал в адрес Мэтью: и какой тот находчивый, и какой храбрец, как он использовал себя в качестве приманки для Антихриста, и как ловко заманивает он Торна в ловушку. Поначалу Мартин искренне согласился со всем этим, но затем, устав от бесконечных повторений, попросил Паоло замолчать. Взгляд его был прикован к дороге, когда из передатчика донесся голос Мэтью. Мартин поблагодарил Господа за удачное прибытие монаха и предложил Паоло подняться повыше на скалу.

Оба пристально вглядывались в темноту, но не видели и не слышали ничего, кроме блеяния овец и цоканья их копыт.

— Он уже должен быть здесь… — прошептал Паоло.

В тот момент, когда он произносил эти слова, Мартин прижался к скале, ибо как раз в это мгновение увидел Антихриста. В голубом капюшоне, как и предупреждал Мэтью. Схватив Паоло за руку, Мартин потащил его за собой через разрушенный вход внутрь часовни. Они двинулись к темному, массивному алтарю, возвышающемуся посреди часовни, и спрятались в его тени.

Сквозь крышу они видели звезды. Прижимая к груди кинжалы, они молча молились. Мартин взглянул на Паоло и кивнул ему, затаив дыхание.

Снаружи они услыхали движение. Должно быть, он запыхался, взбираясь на вершину скалы. И не мудрено, так как карабкаться надо было на высоту порядка сорока футов. Паоло вспомнил, что, когда он, наконец, взобрался по этой старой, ржавой лестнице, у него заныли руки. И теперь монахи слышали тяжелое дыхание, словно застревающее в горле. Заметив в дверях силуэт, они замерли, будто вросли в стену.

К алтарю, иди же к алтарю. Это необходимо свершить на алтаре. И как будто повинуясь их мысленному приказу, фигура решительно скользнула в сторону алтаря, положила на него руки и неподвижно застыла спиной к монахам.

Паоло вскочил первым, шлепая по каменному полу сандалиями. В правой руке он зажал кинжал. Монах схватил Антихриста левой рукой за шею, как его и учили, и вонзил клинок. Он услышал треск костей, когда лезвие входило в тело и почувствовал, что рука немеет от охватившего его шока. Паоло хотел было выпустить из рук кинжал, но вместо этого погрузил его еще глубже. Пальцы его коснулись капюшона. Пожалуйста, только не кричи, — пробормотал Паоло, но человек не произнес ни звука. Как будто монах пронзил уже труп.

Вот уже и Мартин стоял рядом. Он что-то неразборчиво бубнил себе под нос. Мартин высоко занес свой кинжал и ударил, едва не коснувшись лица Паоло, по самому капюшону. Мартин промахнулся, и лезвие, попав в плечо, скользнуло по нему и вонзилось в позвоночник.

Вздрогнув, монахи отшатнулись, выдернув кинжалы. В жутком оцепенении они наблюдали, как тело качнулось вперед и затем, медленно оседая, лицом вниз упало на алтарь. При этом монахи услыхали, как ломаются хрящи в носу жертвы.

Наступила короткая тишина, затем Паоло шагнул вперед и перекрестился. Он забормотал молитву. Мартин, дрожа всем телом, двинулся следом за ним. Монахи с трудом перевернули тело и оцепенели. Перед ними лежал Мэтью. Лицо его застыло в неестественной гримасе, невидящие глаза закатились так, что сверкали одни белки.

Паоло и Мартин отпрянули от тела, отирая об одежду руки и в ужасе уставившись друг на друга. Губы их беззвучно двигались, они пытались найти объяснение, но его не было. Паоло поднял к нему полные страдания глаза, ища там ответа, лишь бы не смотреть в это страшное, искаженное гримасой смерти, лицо. «Господи, Спаситель, — прошептал он, — избавь наши умы от помрачения, предотврати беду…»

Сзади вдруг раздалось звериное рычание. Паоло, повернувшись всем телом, увидел огромную собаку. Мартин тоже обернулся и застыл на месте, впившись взглядом в черного пса. Монахи инстинктивно отступили назад, а чудовище, стоявшее в дверном проеме, переводило свои пылающие глаза с одного на другого. Шерсть на нем вздыбилась, огромная пасть была оскалена.

«Окно», — мелькнула у Паоло спасительная мысль. Они заберутся в оконный проем и дождутся, пока эта тварь исчезнет. Паоло почувствовал на руке ладонь Мартина и двинулся к окну мимо алтаря. И тут он увидел то, что свело с ума Мэтью; в оконном проеме вырисовывался череп шакала, таращившийся на них пустыми глазницами, в которых ритмично пульсировала кровь. Череп как будто освещался изнутри.

Монахи в ужасе отшатнулись. С их губ сорвалось невнятное бормотание. Мартин оступился. Пытаясь сохранить равновесие, он вцепился было в волосы Мэтью, но пальцы его соскользнули в мертвые глаза. Мартин вскрикнул, отскочил и, опять споткнувшись, растянулся на каменных плитах. Взгляд его различил на полу ржавую решетку. Она была наполовину отодвинута. Повинуясь какому-то внутреннему зову, Мартин подполз к решетке и взглянул вниз. Это был старый заброшенный колодец с гладкими, черными стенами. Дно его находилось у самого основания скалы. Не колеблясь ни секунды, Мартин протиснулся в отверстие и ухватился за прутья решетки. Ногами он пытался нащупать опору. Он позвал Паоло. Но тот уже и так забрался в колодец следом за ним. Монахи повисли, вцепившись в ржавую решетку на высоте пятидесяти футов от земли. Спинами они прижались к стенкам колодца, тщетно пытаясь ногами отыскать опору.

Они неподвижно висели над пропастью. И вдруг отчетливо услышали какой-то странный, похожий на шлепанье топот. Монахи взглянули вверх и увидели страшного пса. Собака замерла у края колодца, ее слюна стекала прямо на лицо Мартину. С минуту стояла она так, словно сторожа их, затем раздался скрежет. Решетка вместе с вцепившимися в нее монахами стала задвигаться. У Мартина и Паоло побелели косточки на запястьях — так крепко вцепились они в ржавые прутья. Тела их начали раскачиваться, ударяясь о стенки колодца, ноги болтались в воздухе.

Решетка тяжело и плотно задвинулась. Собака торжествующе зарычала. Паоло бросил на пса взгляд и почувствовал, как его левая ладонь, еще влажная от крови Мэтью, постепенно соскальзывает. И вот он уже висел на одной руке, опираясь о стену. Со второй попытки ему удалось опять ухватиться правой рукой за прутья. Тяжело дыша, Паоло смотрел вверх. А собака тем временем надавила лапой на пальцы Мартина. Монах закричал, пытаясь оторвать собачью лапу.

— Не двигайся, — прошептал Паоло. — Оставь ее…

Лицо его исказилось от страха. Мартин, уставившись на Паоло, покачал головой. Рот у него приоткрылся, будто он силился что-то сказать, пальцы соскользнули, и Мартин рухнул вниз. Паоло зажмурил глаза, но заткнуть уши он не мог. Паоло услышал протяжный вопль Мартина и стук тела о скалы там, внизу. Но и после этого до него как из могилы доносились стоны Мартина.

Собака вновь зарычала, а затем как сквозь землю провалилась. Паоло открыл глаза. Он был сильным и выносливым мужчиной. Он прекрасно понимал, что может провисеть еще минуту-полторы от силы. Ему оставалось прожить безумно короткий промежуток времени. И тут Паоло заплакал, слезы струились по его лицу, стекая на подбородок. В свои последние секунды он надеялся, что боль не продлится целую вечность.

Глава двенадцатая

Денек впервые за этот год выдался по-настоящему теплым. Весенний солнечный свет заливал гостиную в загородном доме Дэмьена. Он бил в глаза телевизионщикам, которые устанавливали здесь оборудование. Кейт стояла у окна, устремив взгляд вдаль через поля. Место для поместья было выбрано, бесспорно, восхитительное. Перед тем, как сюда приехать, Кейт перелистала журналы, пробежав глазами кое-какую информацию об этих местах: дом в Пирфорде был построен в семнадцатом веке, всего здесь шестьдесят три комнаты, два крыла и современная пристройка. Земли тут было порядка четырех сотен акров.

Вид поместья, его размеры и роскошь поражали. Кейт припомнила, как на чье-то замечание, будто все это просто показуха, Дэмьен отвечал, что ему, разумеется, не нужно для себя столько комнат. Однако его родители жили именно здесь, и ему хочется сохранить и поддерживать тот стиль, к которому он привык с детства. Кейт тогда заподозрила, не было ли это заявление со стороны Дэмьена тонкой игрой, но потом решила, что все-таки ошибается.

Журналистка наблюдала за работой своих коллег. Обычно молчаливые или циничные, сейчас они, посвистывая, перебрасывались шуточками. Удивительно, как на свой лад перекраивало людей весеннее солнце.

А на террасе Дэмьен и Дин без особой радости разглядывали весенние цветы. Оба предпочитали осень. Они молча прогуливались вдоль террасы, и Дин размышлял про себя, станет ли Дэмьен когда-нибудь вновь нормальным человеком. Напряжение Торна распространялось на весь персонал, и Дин на своей шкуре ощущал состояние Дэмьена, как будто страдания того были чем-то вроде заразной болезни. Дин плохо спал, стал раздражительным. Он прекрасно прожил бы без этой Рейнолдс, вечно торчавшей рядом. Она являлась частью всех их тревог, Дин был в этом уверен. Но в конце-то концов это не его дело.

Дин решил нарушить тягостно затянувшееся молчание.

— Итак, у нас уже четыре кинжала, — начал он.

Дэмьен кивнул:

— Дин, осталось три, но я не могу больше терять время. — Он помедлил, затем еле слышно продолжал: — Единственный способ отделаться от Назаретянина — это истребить по всей стране всех младенцев мужского пола, родившихся ночью двадцать четвертого марта.

Дин оторопел, не веря своим ушам. Он посмотрел на Дэмьена. Лицо Торна выражало твердую решимость, и Дин даже присвистнул, пытаясь мысленно охватить грандиозность этого предложения.

— Но можем ли мы быть уверены, что Он до сих пор еще здесь, в стране, — сделал он слабую попытку возразить.

— В пророчестве сказано, что Он явится с острова Ангелов, — заявил Дэмьен. — А у этих педантичных христиан имеется отличительная особенность: они точно придерживаются буквы предсказания.

Они прошли в сад. Дэмьен сорвал цветок с куста рододендрона и принялся обрывать лепестки.

— Как Барбара? — поинтересовался он.

— Хорошо, — ответил Дин.

— А как твой сын?

Дин тут же подавил в себе страшную догадку, не желая делать из слов Дэмьена ужасного вывода.

— Прекрасно, прекрасно, — заверил он Торна.

Их окликнули, Дин повернулся и увидел, что к ним подбегает Питер. Он весь светился от радости, но Дэмьен даже не взглянул на него, по-прежнему не сводя глаз с Дина.

— Он ведь родился ночью двадцать четвертого марта, не так ли?

— Кто? — Дин прикинулся дурачком и тянул время.

— Твой сын.

— Нет. — Впервые Дин солгал Дэмьену. До сегодняшнего дня в этом не было ни нужды, ни смысла. Этот человек читал все его самые сокровенные мысли. — Нет-нет, — повторил Дин, — двадцать третьего марта, как раз перед полуночью.

Питер подбежал к ним и передал, что мама готова начать работу.

— Скажи ей, что мы уже идем, — пообещал Дэмьен, все еще пристально глядя на Дина. Он оборвал с цветка все лепестки и теперь мял в пальцах его сердцевину. — Уничтожьте Назаретянина, — еле слышно произнес он.

Дин в изнеможении пожал плечами. Легко сказать.

— Но как? — раздраженно бросил он.

— Для этого-то и существуют ученики, — просто заметил Дэмьен, как будто это являлось банальной истиной. — Собери их всех на острове в воскресенье. В субботу я прихвачу с собой на охоту в Корнуэлл Кейт и Питера, так что туда я доберусь сам.

Он повернулся и зашагал к дому, улыбнувшись и пожелав Дину приободриться.

Дин наблюдал за ним. Да уж, приободриться. Пожелание в духе британцев. Возьми себя в руки. Вот теперь можешь и чай с орешками попить. Внезапно Дин осознал, как остро он ненавидит эту женщину. Все это ее вина. Именно она оказывает на Дэмьена плохое влияние. И впервые с той самой давней вечеринки с Полем Бухером Дин почувствовал безотчетный страх, будто он совершил ужасную и непоправимую ошибку. Волна внутреннего сопротивления поднялась было в нем, но он тут же совладал с ней и направился в кабинет, где хранились документы, в том числе и разнообразные списки. Бежать ему было некуда. Он давно продал свою душу, и никто не мог возвратить ему ее. Сожалеть о чем-то уже поздно. Однако, подойдя к письменному столу и подняв телефонную трубку, он поклялся себе, что одной вещи не сделает никогда, даже если это будет означать для него великие муки…

В тридцати милях к востоку в Чэнсэри Лейн — самом сердце обитания английских юристов — молодой адвокат по имени Фрэнк Хатчинс поднял трубку, внимательно выслушал звонившего и, порозовев от волнения, повесил ее. O i вызвал своего клерка и отпустил его на весь день. Убедившись, что персонал покинул контору, Хатчинс подошел к сейфу и, раскрыв его, вытащил объемный, черный адресный справочник. Он положил его рядом с телефоном.

Сколько же прошло лет, как долго все это длится, — попытался вспомнить адвокат. Три года назад его взяли на службу, правда, целый год он валял дурака, томительно ожидая настоящего дела. Наконец, ему оказали такую честь, и он достойно справился со своей работой. А начат Хатчинс с того, что принялся выуживать из воскресных газет нужную информацию. Он выискивал заголовки вроде «Сатанизм и сотворенное им зло».

Адвокат тщательно исследовал подобные статьи. За одним телефонным звонком следовал другой — тяжелая это была работка: выбирать зерна среди плевел. Ведь сколько развелось в мире разных шарлатанов и мошенников. Однако в конце концов у него накопилось изрядное досье.

И вот теперь его час пробил. Хатчинс трудился весь день напролет, и когда, наконец, покинул свой кабинет, в ушах все еще стояло дребезжанье телефонных звонков. Адвокат закатился в бар и, в одиночестве восседая за стойкой, наслаждался уютным покоем, потягивая свое «черри».

Для сестры Ламонт поменять свои рабочие часы на другую смену было делом несложным. Подружка Шарон знала о ее новом ухажере и догадывалась, как он ей до(эог. Когда Ламонт ее попросила, Шарон великодушно уступила, проворчав, правда, что теперь у нее получилась двойная смена. Но ведь так работали все на свете. Сегодня я — тебе, завтра ты — мне. Не исключено, что в следующий раз мне понадобится встретиться со своим дружком*

Сестра Ламонт поблагодарила Шарон, упаковала свою дорожную сумку и отправилась на станцию. Однако в понедельник Шарон потребует от нее детальное изложение событий, поэтому прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик, ей надо напрячь свою фантазию и сочинить достойную историю, чтобы развлечь бедную толстушку…

…В Хампстеде Тревор Грант разработал план. Он прекрасно понимал, что в его десять лет родители ни за что не отпустят его одного на уик-энд. Если он исчезнет, то они поднимут на ноги всю полицию и начнется дурацкий переполох. А потому Тревор быстренько позвонил своему кузену в Уэмбли и узнал, что сможет у того погостить. Значит, он выиграет какое-то время. А когда его мать поймет, что он не собирается возвращаться в этот же день, Тревор будет уже в Корнуэлле и просто звякнет им, чтобы они не сходили с ума. Уж что-нибудь он им наплетет. Положив трубку, Тревор пересчитал свои карманные деньги и стал прикидывать, попросить ли у мистера Хатчинса денег на проезд или лучше просто стащить их. Он остановился на последнем. В будущем он еще не раз прибегнет к подобному решению…

…В Ливерпуле преподобный отец Грэхэм Росс вызвал молодого священника и осведомился, не сможет ли тот провести воскресную службу за него. Воскресенье — день семейного траура, — объяснил Росс. Молодой человек с готовностью согласился. Он выразил свои соболезнования, испытывая волнение при мысли о предстоящем выступлении перед такой многочисленной аудиторией.

— Благослови тебя Господь, — напутствовал священника Росс. Он вернулся в свой приход. Он возьмет с собой в Корнуэлл свое черное одеяние, — подумал Росс, — и свой любимый коест с Фигуокой Хойста, висящего вверх ногами…

…Доктор Горацио Филмор позвонил из своего кабинета жене и сообщил, что в этот уик-энд ему придется выехать на срочную деловую встречу. По ее голосу он понял, что жена не поверила ему. Возможно, она будет проверять, где он, будет звонить, выяснять, и когда он, наконец, вернется, разразится чудовищный скандал. Жена, конечно же, сделает вывод, что он опять удрал с Марго. Да ладно, пусть орет сколько влезет. Он даже находил прелесть в этих ссорах. Они добавляли перцу в их скучную семейную рутину…

…По всей стране мужчины, женщины и дети собирались в дорогу. Они еще раз проверили маршрут перед путешествием к их общей заветной цели. Каждый осознавал, что готов выполнить все, что пожелает или потребует Дэмьен Торн.

Глава тринадцатая

С тех пор, как страшная весть обрушилась на них, Антонио был безутешен. Он любил их всех, особенно Мэтью, которого знал вот уже тридцать лет. Никак не мог он поверить, что их уже нет в живых. Но постепенно его скорбь превращалась в гневное ожесточение. Он начал испытывать страстную ненависть к человеку, которого звали Дэмьен Торн. Если бы это было в его власти, он не просто вонзил бы в Торна кинжал. Он бы придумал для него долгую, мучительную смерть. Лежа в постели, Антонио представлял себе, как он разрезает Дэмьена на мелкие кусочки и черт с ними, с последствиями. Бог не стал бы наказывать его за эту жестокость. Наверняка, нет. Бог закрыл бы на это глаза, Антонио был в этом уверен.

Монах днем и ночью раздувал пламя своей ненависти. Он начисто забыл об осторожности. Его безудержная ярость то и дело выплескивалась наружу, как только разговор касался имени Дэмьена Торна. А ведь стоило попридержать язык за зубами. Особенно если вспомнить, что отец де Карло категорически возражал против обоих планов уничтожения Антихриста. Действительно, не сумасшествие ли это — напасть на Торна в охраняемой телестудии? Да и второй план — то же самое безумие: использовав одного из них в качестве приманки, они предоставили Торну великолепную возможность разработать собственный план и овладеть инициативой нападения. И хотя в тот день священник высказался против этого варианта, никто из них не прислушался к его возражениям. И вот он оказался более чем прав, однако это еще в большей степени усугубляло его подавленность.

У Антонио также имелся собственный план. Торна следует захватить, когда тот будет находиться без охраны. За ним нужно охотиться на открытом пространстве, зажать, обложить его, как зверя, каковым он и является.

На этот раз отец де Карло не возражал, поскольку у него просто не оставалось выбора. Если бы они прислушались к его плану раньше! Антонио всегда считал себя более практичным и искушенным в мирских делах, нежели все Они. Его отцом был лесник. Антонио любил животных, но в отличие от остальных, не был сентиментален по отношению к меньшим братьям. Все животные, безусловно, Божьи твари, но в поле и в лесу над ними господствует человек, и уж если по причинам высшего порядка одной из зверюшек суждено умереть, то нечего проливать над ней слезы.

Пока поезд, громыхая по рельсам, уносил их на запад, Антонио поглядывал на юношу, примостившегося рядом. Симеон так юн и нежен! Он то и дело всхлипывал во сне, будто его одолевали кошмары. Антонио коснулся лба юноши. Он был влажным. Бедный мальчик, — подумал монах, — такой чувствительный. Вот он — Антонио — никогда не испытывал кошмаров. Отец де Карло заметил однажды, что причиной тому — отсутствие у Антонио воображения. Ну а что еще мог сказать священник?

Весь путь напролет Антонио обдумывал план, прорабатывал его мельчайшие детали. Выполнение его потребует тщательной подготовки, точности вплоть до секунды и, конечно же, удачи. На везение приходилось только надеяться, но если разработать это дело досконально, то у него появятся все шансы на победу.

С самого начала не возникло никаких затруднений. Они с ходу устроились в деревенской таверне и через короткое время уже беседовали с местными фермерами. Общаться было достаточно сложно: трудноват оказался здесь язык. Люди в этой местности говорили на странном диалекте. Но все равно им удалось понять друг друга, и они без умолку болтали о политике, спорте и таких штуках, о которых Антонио знал лишь понаслышке. Но он был прекрасным слушателем. К концу вечера у них с Симеоном завелась уже куча друзей. Хорошенько надравшись пивом, Антонио лежал в постели и размышлял о том, что, не последуй он своему признанию, а останься в миру, он вполне мог бы достичь определенных высот на деловом поприще. Ибо обладал он умом расчетливым и предприимчивым.

На следующее утро они прогуливались по полям с одним из фермеров. Этот человек не задавал лишних вопросов и, когда Антонио спросил его, где можно достать лошадей и терьеров для охоты на лис, тот даже не удивился. Он просто рассказал, у кого все это можно найти. Если человеку вдруг понадобился терьер, разве это не его личное дело? А сам захочет рассказать — так и расскажет.

Милю за милей оставляли они позади себя, вышагивая по полям то через молодую поросль, то через подлесок. По виадуку они пересекли узкое ущелье, на несколько минут задержались на мосту и посмотрели вниз: в сотне футов под ними, по дну ущелья, протекала речушка, но взгляд Антонио уже впился в противоположный конец моста. Часть скалы здесь обрушилась, и на месте обвала виднелась влажная земля.

Битый час дремала лисица в своем жилище. Расслабившись и прижав уши, она» время от времени принюхивалась. Животное то и дело потягивалось, пытаясь повернуться на бок. Но места в норе было недостаточно. Лисица зевнула. При этом ее задние лапы вздрогнули, будто она собиралась бежать.

И тут она почуяла опасность. Навострив уши, лисица мгновенно проснулась. Она поползла, задевая головой свод норы. Снаружи доносился собачий лай и царапанье. Пятно света впереди — и без того небольшое — внезапно исчезло, как будто вход в нору чем-то загородили…

Терьер полз ей навстречу, глаза его сверкали. Лисица стремительно прыгнула на него. Она вцепилась в собачью морду и затрясла ее, будто пыталась прикончить не более, чем крысу, В какой-то момент, она отпустила голову терьера, нацелившись ему в глотку. Подобрав под себя задние лапы, лисица завалилась на бок, мгновенно проскользнула под собакой и прижалась к стене норы. Лязгая зубами, терьер пытался выхватить клок лисьей шерсти, но его противница оказалась проворней. Она моментально подрыла лапами землю и молниеносно рванулась вперед к свету.

И тут она мордой врезалась в какой-то предмет. Охваченная паникой, лисица пыталась развернуться, но не могла сдвинуться е места. Путь к отступлению был отрезан — ей некуда было деваться: ни вперед, ни назад.

Симеон действовал быстро. В тот же миг, как только лисица оказалась в клетке, он захлопнул дверцу. Монах крепко держал клетку, не обращая внимания на вылезшего из норы терьера. Тот был весь заляпан грязью, с морды капала кровь, и он выл от боли и возбуждения.

Антонио верхом на серой кобыле наклонился, перехватил из рук Симеона клетку и торжествующе поднял кверху кулак.

Часом позже возле замка Мэнор вот-вот должна была начаться охота. Участники уже допивали глинтвейн и возвращали грумам пустые кружки. В утреннем тумане клубилось дыхание гончих и лошадей. Собаки нетерпеливо перебирали лапами, то и дело наталкиваясь друг на друга. Топча копытами землю, лошади были готовы сорваться с места в карьер.

Кейт стояла с краю толпы. Она расправляла на Пигере курточку. «До чего же он красив, — подумалось ей, — в этих бриджах, сапожках и охотничьей куртке». Однако Кейт чувствовала, что сына раздражает ее внимание. Мужчины, отправляющиеся на охоту, не нуждаются в том, чтобы рядом суетились какие-то женщины, пусть даже и их матери. Кейт заставила себя отойти от сына, и тот тут же смешался с остальными участниками. Женщина с трудом сдерживала волнение. Сколько разного рода историй об упавших с лошадей и сломавших себе шею несчастных наслушалась она…

Пронзительное ржанье заставило 'ее резко обернуться. Дэмьен показался в дверях и направился к великолепному антрацитовому жеребцу. Конь бешено повел глазами и, обнажив зубы, отпрянул. Волнение жеребца передалось и другим скакунам. Один из них несколько раз норовисто лягнулся, чуть было не сбросив седока, другие же, яростно раздувая ноздри, зафыркали и захрапели.

Вокруг черного жеребца засуетились люди. Странно, — поражались они, — что случилось с лошадьми? Обычно они были такими покладистыми. Однако и минуты не прошло, как грум успокоил антрацитового жеребца. Дэмьен сунул в стремя ногу и вскочил в седло. Несмотря на охотничью одежду, он вдруг напомнил Кейт кого-то из героев вестерна. Видимо, и- за манеры сидеть в седле. Да, американцы по-другому скачут на лошадях, и она отдала должное мастерству Дэмьена. Кучка репортеров толклась возле Торна, и Кейт улыбнулась. А неплохо будут смотреться в газетах эти снимочки: американский посол, решивший поразвлечься на охоте.

Питеру достался пони. Мальчик умело вскочил в седло и сидел, улыбаясь матери, когда та направилась в его сторону.

— Держись сзади, возле Сьюзен, — напутствовала сына Кейт, кивая молодой женщине на небольшой лошадке, — И не выпендривайся перед Дэмьеном.

— Не буду, — заверил ее Питер с ангельской улыбочкой на губах.

Кейт слишком хорошо знала эту его улыбку. Он с кротким смирением соглашался со всем, что бы мать ни говорила, а сам, разумеется, делал все наоборот. Питер как будто поддразнивал свою мать.

— И не заводись понапрасну, — Кейт наклонилась, лаская пони, — тебе еще только предстоит крещенье кровью.

— Что означает «крещенье кровью»? — все еще продолжая наивно улыбаться, спросил Питер, и глаза его округлились.

— Ты прекрасно знаешь, что это означает, — покачала головой Кейт.

— Честно, нет.

— Это старая охотничья традиция, — вмешалась в разговор Сьюзен.

— Ты сейчас впервые на охоте, — терпеливо объясняла Кейт, — когда убьют лисицу, ее кровью вымажут тебе щеки. — Она улыбнулась. — Удовлетворен?

Питер кивнул, скорчил ей рожу и обернулся на звук охотничьего рога.

— Будь осторожен! — воскликнула Кейт.

Сын с любопытством взглянул на нее и, пнув в бока пони, бросил:

— Почему ты всегда дрожишь надо мной?

— Потому что я тебя очень люблю, — уже вслед ему крикнула Кейт, — ты единственное, что у меня осталось.

И вот они все умчались — всадники на лошадях и целая стая гончих, — направляясь к открытому полю. Когда они достигли подножия холма, Дэмьен догнал передних всадников. Эти двое охотников непринужденно болтали о том, как убить лису.

— Да уж, давно такого не случалось, — присвистнул главный егерь, — эти чертовы лисы стали такими хитрыми.

На вершине холма Дэмьен оглянулся, пересчитывая наездников. Всего двадцать пять человек, считая Сьюзен и Питера позади всех. Мальчик помахал ему, и Дэмьен отсалютовал в ответ, а затем взглянул на главного егеря, который указывал на подлесок там, внизу, в четверти мили от места, где они сейчас находились. Старик принюхивался к чему-то, как те гончие, свору которых он только что направил вниз с холма. Собаки помчались что есть духу, пригнув к земле морды. Они слились в единое целое, испытывая безудержную радость от того, что вырвались, наконец за пределы своей собачьей конуры.

Пока собаки прочесывали подлесок, всадники — кто терпеливо, кто от возбуждения привстав в стременах — ждали, готовые в любой момент рвануться вслед за собаками. Наконец, тишина была прервана. Гончие залаяли. Главный егерь протрубил в рог и поскакал вниз.

Дэмьен последовал за ним. Остальные всадники помчались вдогонку. Переведя лошадей в галоп, они скоро достигли подлеска и, приблизившись к густой поросли, перешли на шаг.

Дэмьен, завороженный охотой, услышал вдруг сзади крик и звук падения. Он резко обернулся и увидел распростертое на земле, неподвижное тело. Дэмьен с беспокойством переводил взгляд с одного наездника на другого, выискивая глазами Питера. Наконец, кусты раздвинулись, и он заметил мальчика верхом на пони. Тогда он улыбнулся.

Дэмьен первым выследил лисицу. Глаза его сузились, ноздри раздулись от возбуждения. Из горла вырвался сдавленный хрип, и Торн замер на месте, поджидая главного егеря. Мгновение спустя старый егерь издал воинственный клич и припустил свою лошадь сквозь кусты в сторону гончих и огненно-рыжего зверька, мчавшегося впереди через поле.

Дэмьен прижался к лошади и пустился в погоню. Он без труда опередил всех, возглавив кавалькаду. Еще через несколько секунд он догнал свору гончих и, распластавших на своем черном жеребце, очень скоро оставил ее далеко позади.

Остальные охотники восхищенно и с удивлением наблюдали, как мастерски управляет Дэмьен жеребцом, как стремительно мчится тот. Никогда еще не доводилось им видеть, чтобы лошадь этой породы неслась так быстро…

А в Полумиле брат Антонио в бинокль разглядывал эту <цену погони и, довольный происходящим, улыбался.

Монах, прижался спиной к ограде, отделявшей поле от леса. Наконец, он опустил бинокль и сплюнул на землю. Все шло по плану. Дэмьен отделился от всех и находился сейчас в одиночестве. Антонио именно на это и рассчитывал. Конечно, трудно было на сто процентов предвидеть эту возможность, но монах знал наверняка, что все так и случится. Если бы Антонио не был уверен, что это грех, он поставил бы на подобный исход.

Антонио повернулся к серой кобыле, вскочил в седло и поправил на спине ружье, постоянно бившееся о клетку, привязанную к передней луке седла. Лисица внутри клетки огрызнулась и бросилась было на него, но монах не обратил на нее внимания. Он проскакал по лесу добрую сотню ярдов и очутился, наконец, в намеченном местечке. Антонио спешился, отвел лошадь подальше в кусты и привязал ее. Потом он отстегнул ружье и поднял его к плечу.

Прищурив глаза, всматривался Антонио вдаль. Губы его были плотно сжаты. Если бы все было так легко — думал он, — если бы все это можно было разрешить ружейным выстрелом.

И тут Антонио заметил лисицу. Он спустил курок. Осечка. Антонио выстрелил снова. Он был совершенно спокоен, ибо понимал: на стрельбу никто не обратит внимания, решив, что это фермеры гоняют ворон.

Антонио подбежал к убитой лисице, поднял трупик и, торопливо возвратившись той же дорогой, закинул его в кусты. Затем отвязал от седла клетку и стал продираться назад к тропинке. Он то и дело прислушивался, пытаясь определить насколько приблизилась свора гончих. Она уже почти настигла его. Антонио молниеносно распахнул дверцу клетки, и лисица тут же выскочила на тропинку. Антонио бросился на землю и прижался к ней лицом как раз в тот самый момент, когда Дэмьен, а за ним гончие, преследуя лисицу, пронеслись мимо.

Антонио подхватил мертвую лисицу и, привязав ее к длинной веревке, вскочил на лошадь и поскакал обратно, надеясь поспеть вовремя. На дороге он оказался за несколько секунд до того, как туда примчалась собачья свора. Когда Антонио внезапно появился среди них и неожиданно повернул в обратную сторону, собаки замешкались было в растерянности, но затем одна за другой бросились следом. Они пытались ухватить труп лисицы, привязанный к лошади Антонио и тащившийся за ней на веревке по грязной дороге.

Через некоторое время монах свернул направо и поскакал галопом. За ним по пятам мчались гончие. За спиной он уже слышал стук копыт и крики отставших охотников.

Антонио ликовал. Он добился своего. Он разделил их. Все отлично сработало.

На полном скаку монах подтянул веревку и ухватил лисицу за голову. Дорога из лесу резко спускалась теперь к берегу, где стояла мельница. Дальше находился водопад. Отвязав веревку от лисьего трупика, Антонио подбросил его высоко в воздух и еще успел заметить, как он свалился футах в тридцати от старой разрушенной мельницы. Но монах даже не остановился. Времени было в обрез. К месту встречи он должен подоспеть вовремя.

…Дэмьен мчался по тропинке, что-то нашептывая в ухо жеребцу. Лисица скрылась из виду, и Дэмьена это поразило. Похоже, что зверек несся сейчас еще быстрее, чем прежде, на старте. Лес поредел, и Торн увидел впереди глубокое ущелье и мост через него. Лисица направилась прямиком к ущелью, нырнула в ворота моста и устремилась дальше.

Дэмьен пришпорил лошадь и снова помчался вперед. За мостом расстилалось открытое поле. Там почти насмерть загнанной лисе уже не спрятаться Оказавшись на мосту, Дэмьен мельком взглянул через парапет, а когда вновь поднял глаза, то увидел, что лиса вдруг остановилась и неожиданно исчезла в норе. Дэмьен выругался и в сердцах бросил поводья. Свора гончих огрызалась возле норы, собаки яростно рыли лапами землю, скуля от отчаяния и бессильной злобы.

Дэмьен спешился. Хрипло дыша, он сорвал с головы жокейский картуз и смахнул пот со лба. Похоже, егерь был прав — день выдался неудачным. Дэмьен подошел к собакам, наклонился и попробовал заглянуть в нору. А когда поднял голову, то увидел идущего в его сторону молодого монаха с кинжалом в руке. Дэмьен медленно распрямился, заметив, что монах запер за собой ворота с одной стороны виадука. Резко обернувшись, Дэмьен увидел, что и на противоположной стороне моста медленно закрылись ворота. Седобородый монах, двигающийся к нему верхом на лошади, тоже сжимал в руке кинжал.

Дэмьен окаменел. Его поймали в ловушку! Но как, как они могли это сделать, как могли угадать, куда именно побежит лисица? Однако времени на размышления не оставалось. С обеих сторон к нему приближались вооруженные кинжалами монахи.

Вглядевшись в лицо старца, Дэмьен отметил, что на его губах играет победная улыбка. Всадник и лошадь были не дальше, чем в десяти ярдах от него, когда Дэмьен перевел взгляд на кобылу и пристально, не мигая стал смотреть в глаза лошади. Он нарисовал в воображении страшный финал погони шакалов за лошадью: вот они настигают ее, впиваются зубами в ляжку, виснут на боках до тех пор, пока она не падает на колени. Ноги лошади уже изодраны в клочья, а шакалы яростно рвутся к животу, выгрызают куски мяса, терзают внутренности. Лошадь бьется от боли, медленно угасающим взглядом обводя тварей с окровавленными пастями, пожирающими ее живую плоть…

Кобыла под Антонио вдруг резко остановилась, не реагируя ни на поводья, ни на шпоры. Глаза ее расширились от ужаса, она замотала головой из стороны в сторону, но не смогла избавиться от пронзительного взгляда Дэмьена. Внезапно кобыла взвилась на дыбы и сбросила Антонио прямо на парапет. Лишь мгновение его тело удерживалось на парапете, а затем сорвалось вниз. Бессильно взлетели и опустились руки, из горла вырвался протяжный крик, оборвавшийся на дне ущелья.

Дэмьен резко обернулся. Молодой монах стоял в нескольких шагах от него. Лицо его побелело от ужаса, когда он взглянул через парапет на дно ущелья. Но монах быстро совладал с собой и, сжав кинжал, стал медленно приближаться к Дэмьену. Дэмьен не сдвинулся с места. Он просто перевел взгляд на самую большую собаку и стал смотреть ей прямо в глаза…

Однако теперь перед его мысленным взором проносились совершенно иные видения. Собака, как завороженная, не сводила с Дэмьена сузившихся глаз. Она наклонила набок голову и тяжело дышала. Всего несколько секунд стояла она замерев. Потом медленно повернулась. Симеон находился в шаге от нее. Собака стремительно прыгнула на монаха, пытаясь вцепиться ему прямо в горло, но про. махнулась и ухватила его за плечо, вырвав клок одежд!' Симеон выронил кинжал, отступил назад и в полнейшел недоумении посмотрел на кровь, сочившуюся из раны. Он коснулся своего плеча и нахмурился. Несколько мгновений все стояли молча, застыв, как на картине: оба мужчины и собака. И тут второй пес бросился на спину Симеону. Собака когтями вцепилась в одежду, зубы ее лязгали. Она пыталась ухватить монаха сзади за шею. Симеон рванулся, и пес, сильно ударившись о парапет, взвыл от боли. Но вот уже третья собака набросилась на монаха, а за ней — и четвертая. Пиная и расшвыривая гончих, Симеон схватил одну из них за горло и сдавил ей морду. Она завизжала, и тут же, снизу, прыгнула ему на грудь еще одна собака. Симеон споткнулся и, неловко расставив руки, упал. Свора собак мгновенно облепила монаха, и крик его внезапно оборвался.

Дэмьен взглянул на часы. Схватка длилась всего полторы минуты, ровно столько, сколько одной из собак понадобилось, чтобы добраться до горла монаха и разодрать его. Теперь же свора обезумела от крови и еще долгое время терзала уже мертвое тело Симеона.

Для гончих эта утренняя охота выдалась на редкость удачной.

Вернувшись в замок, Питер принялся жаловаться матери:

— Дэмьен, наверное, преследует другую лисицу, — ворчал он, — наша удрала за водопад.

Кейт пожала плечами.

— Думаю, что и я предпочла бы утонуть, лишь бы не быть в клочья изодранной.

Питер с улыбкой взглянул на мать. Чувством юмора они оба обладали с избытком. А это уже было кое-что, особенно в этом сложном подростковом возрасте.

Кейт стиснула руку сына, но Питер уже глядел через ее плечо и указывал на что-то пальцем. Она оглянулась и заметила Дэмьена, скачущего в их сторону. Сзади него мчалась свора гончих. Морды их были в крови.

Питер ударил в бока своего пони и устремился навстречу Дэмьену.

— Ты поймал лисицу? — приблизившись, воскликнул мальчик.

— Гончие немного оставили мне на память, — охладил тот его пыл, — однако, я кое-что припас для тебя. — Дэмьен полез в карман и вытащил густо пропитанный кровью платок.

— Ты можешь окрестить меня этой кровью? — спросил Питер. — Это считается?

•— Для меня считается, — заверил его Дэмьен.

Он наклонился и вымазал кровью щеки мальчика. Питер коснулся лица, увидел кровь на своих пальцах и прижал их к губам.

В сотне ярдов от них стояла Кейт. Она наблюдала за ними… и ей стало не по себе от увиденного.

Глава четырнадцатая

На протяжении всего долгого путешествия в Корнуэлл Фрэнк Хатчинс дразнил свое воображение, подогревая себя мыслями о предстоящей встрече. Он хотел приехать первым, чтобы стоять в начальных рядах и видеть его, подойти к нему как можно ближе. Может быть, удастся даже переброситься с ним хоть парой слов и получить его благословение за все, что сделал он, Хатчинс. В конце концов ведь это именно он — Фрэнк Хатчинс — собрал их всех вместе. Он являлся жизненно важным элементом в этом огромном организме и, если, конечно, повезет, Дэмьен Торн его выделит.

Оставшиеся три часа Хатчинс ехал уже ночью. И когда очутился на стоянке, он с радостью обнаружил, что ни один автомобиль не опередил его. Он прибыл рано. И он будет первым.

Хатчинс захлопнул автомобильную дверцу и двинулся по тропинке к убежищу среди скал. Нужно было пройти пешком с полмили, и прежде, чем Хатчинс добрался до места сбора, он услышал, как внизу волны бьются о скалистый берег и разглядел вдали мигающий маяк.

Хагчинс некоторое время любовался морским пейзажем, затем начал карабкаться по скале, спускаясь вниз, к морскому берегу. Ночь была без звезд, тьма — хоть глаз выколи, и он пару раз поскользнулся. Достигнув подножия, Хатчинс обернулся на скалы, кругом окаймляющие их убежище. Они были высотой добрых сотни три футов.

Тайное убежище было необычным и странным, и Хатчинс почувствовал вдруг, как в нем начинает нарастать волнение. Кровь запульсировала в висках. Он обернулся и разглядел первых учеников, пробирающихся сюда: маленькие световые пятнышки от фонарщиков — три человека, четыре… еще одна группка, и еще. Волна гордости захлестнула Хатчинса — вот он каков! — и он принялся расставлять их всех на скале. Находясь среди учеников, Хатчинс перезнакомился с ними.

Назначенный час приближался. Хатчинс стоял на пляже возле молоденькой медсестры и озирался по сторонам. Каждый из присутствующих вглядывался сейчас в море, тысячи лиц, освещаемых колеблющимся и мигающим отблеском далекого маяка, тысячи белых пятен подобно чайкам на фоне темной скалы.

— Вот он, — шепнула сестра Ламонт, и Хатчинс взглянул на горизонт. Он тут же услышал шум мотора и свист вертолетных винтов. Хатчинс поперхнулся от волнения, когда огромный черный вертолет, мигая посадочными огоньками и кружась над людьми, начал снижаться и опустился на берег в каких-нибудь пятидесяти ярдах от толпы. Хатчинс хотел было двинуться вперед, но — приказам надо подчиняться — остался стоять на том же месте.

Теперь он уже видел его; тот на мгновение задержался в проеме вертолетного люка. Хатчинс внезапно задохнулся и тут же почувствовал, как медсестра прижалась к нему, ее ладонь коснулась его руки.

Дэмьен спрыгнул на берег и стоял неподвижно, пока вертолет, взлетев, покружил немного над морем и исчез за горизонтом.

Воцарилось молчание. Дэмьен чего-то ждал— одинокий темный силуэт на фоне берега. И вдруг он возвел руки к небу.

— Ученики Царя Ночи, — прокричал Дэмьен. — Я стою перед вами от имени единственно подлинного Бога — князя Подземной империи, сброшенного с небес, но ожившего во мне.

Он помедлил, затем продолжал:

— Вы слышите меня?

И каждая женщина, и каждый ребенок, и каждый мужчина в один голос ответили:

— Мы слышим и подчиняемся.

Свет маяка вновь достиг скал, выхватив из тьмы лица, застывшие в немом повиновении и страхе. В этом неярком свете Хатчинс на мгновение уловил выражение лица своей соседки: глаза горели возбуждением, губы были влажными.

— И теперь я вам приказываю, — опять раздался громкий голос Торна. — Найти и уничтожить младенца — На- заретянина.

Медсестра ближе придвинулась к Хатчинсу.

— Убейте Назаретянина, и я буду царствовать вечно. Если вам это не удастся, я погибну.

— Нет, — прошептала Ламонт, — я не допущу промаха.

— Убейте Назаретянина, и вы, мои ученики, унаследуете землю. Если вас постигнет неудача, вы бесследно исчезнете. Убейте Назаретянина, и вы познаете райскую жестокость и восторг отца моего.

Ламонт вцепилась в руку Хатчинса, и тот почувствовал, как она всем телом прижалась к нему.

— Если гам не удастся сделать это, вы будете навечно прокляты в объятиях немощного и вялого Христа.

И вновь он до крика повысил голос:

— Вы слышите меня?

— Мы слышим и подчиняемся, — хором прозвучал ответ. На этот раз значительно громче.

— Ученики Царя Ночи, нельзя откладывать. Убейте Назаретянина, и мы победим. Отныне и во веки веков. Вы слышите меня?

— Мы слышим и подчиняемся.

Дэмьен стоял перед толпой, отовсюду до него долетали слова: «Убить Назаретянина. Убить Назаретяина…» — и это многоголосие уплывало в море и далекое небо.

В последний раз прокричав эту фразу, Хатчинс рванул к себе медсестру, и она вцепилась в него, на ходу раздирая одежду. Они тут же начали совокупляться, по-звериному хватая друг друга, совершенно забыв об остальных и не осознавая, что другие делают то же самое, а дети наблюдают за ними… И когда оргазм всколыхнул его тело, Хатчинс услышал крик своей партнерши, перекрывающий все остальные голоса: «Дэмьен, я люблю тебя», но ревности он не испытал, ибо в этот миг кричал то же самое.

Глава пятнадцатая

Барбара Дин влюбилась в Лондон с первого взгляда. От их домика в Хампстеде так и веяло уютом. Он был таким очаровательным: с небольшими комнатками и огороженным садиком. Барбара с нетерпением дожидалась лета, когда распустятся цветы и она, наконец, порадует новых друзей своим умением создавать барбекью. А до чего красивы были лондонские улочки — такие узкие и своеобразные! Барбару поразили и антикварные магазины. Очень скоро она как-то механически перенесла свое восхищение английской столицей и на жителей Лондона. Они показались ей такими чудесными! Конечно, среди ее'новых знакомых встречались и такие, что вели себя с Барбарой несколько заносчиво. Иногда ей даже думалось, что они просто насмехаются над ней. Что за слово употребил тогга Харвей, рассказывая ей об этих людях? Барбара порылась в памяти и нашла его. «Высокомерные». Вот именно. А впрочем, это не имело значения. Похоже, этим англичанам и полагалось быть именно такими: высокомерными и отчужденными. Пожалуй, Барбара разочаровалась бы, окажись они вдруг другими.

Хампстед являлся для Барбары Дин вершиной мечтаний, особенно теперь, когда она стала матерью. Это был идеальный уголок для воспитания ребенка.

Напевая про себя, Барбара составляла список покупок. Закончив писать, она заглянула в кошелек, проверила наличность и кредитки. Потом подошла к кроватке, взяла на руки младенца и, расцеловав, слегка потрепала его. Малыш разулыбался. Когда мать уложила его в коляску, он протянул к ней свои ручонки. И тут раздался стук в окошко. Барбара повернулась. Снаружи стояла женщина, ее ровесница. «Английская роза», — как окрестил ее Харвей, — блондинка с розовыми щечками.

— Привет, Кэрол, — воскликнула Барбара, помахав подружке рукой, — я сейчас.

Она завернула ребенка в одеяльце, взбила ему волосики и, направившись к двери, крикнула:

— Харвей!

— Да, — голос Дина слабо доносился откуда-то из комнат.

— Я пошла в магазин с Кэрол.

— О’кей.

— Малышка со мной.

— О’кей.

Барбара опять принялась что-то напевать про себя. Она повернулась и выкатила коляску в сад перед домом. Коляска Кэрол находилась возле калитки, и Барбара поставила свою рядом. Женщины с обожанием рассматривали с^оих младенцев.

— Прямо ка*к близнецы, — заметила Кэрол.

— Ну, в какой-то мере они и есть близнецы.

— В какой-то мере, — повторила Кэрол, чему-то улыбаясь. Барбара взглянула на подругу и рассмеялась.

— Только после тебя, — сквозь смех выдавила она.

— Нет, это я после тебя, — заходилась бессмысленным хохотом Кэрол.

Заливаясь смехом, как две школьницы, они выбрались на солнышко и покатили свои коляски вдоль улицы.

Дин некоторое время постоял у окна, наблюдая за женщинами, пока те не скрылись из виду. Затем вернулся к письменому столу, где были разбросаны листы. Дин аккуратно собрал их в стопку. Это были фотокопии свидетельств о рождении. Хатчинс славно справился с заданием. Он был знаком с клерком из нотариальной конторы. Никому и в голову не пришло что-либо заподозрить, когда Хатчинс заглянул в контору и поинтересовался какими-то документами. Предполагалось, что это в порядке вещей, когда молодой юрист нуждается в определенных сведениях.

Дин перелистал свидетельства. Потом несколько минут сверял их со своими списками. Сличив данные, Дин вытащил из портфеля радиотелефон.

Сделав глубокий вдох, он на мгновение прикрыл глаза. И набрал номер.

— Петерсон? — заговорил Дин в трубку. — Это Харвей Дин. — Он помедлил, затем резко оборвал начатую Петерсоном пустую болтовню. У него не было сейчас на нее времени. К тому же Дин находился не в лучшем настроении. — Ведь ты работаешь в этом секторе? ТК 1423 до ТК 2223. Понятно?.. Отлично. У тебя еще три в Ливерпуле.

Дин взял в руки три верхние фотокопии и прочитал адреса. Затем набрал следующий номер.

* * *

Когда с покупками было покончено, обе женщины сложили пакеты на сетчатые поддоны колясок. Ребенок Барбары уже спал, а младенец Кэрол забавно пускал пузыри.

Они остановились возле забегаловки на Х-стрит. Кэрол заглянула в бар и вернулась с двумя бокалами пива. Так они и стояли, потягивая пиво и наслаждаясь ласковым весенним солнцем. Барбара в шутку заметила, что выглядит, наверное, как законченный алкоголик, подавая их крошечным сыновьям достойный пример. Допив бокал, она взглянула на часы и спросила Кэрол: «Ты будешь еще?»

Кэрол отрицательно замотала головой. Ей уже было пора возвращаться. Подняв ладошки своих малышей, обе женщины помахали ими друг другу и в веселом настроении разошлись в противоположные стороны.

Некоторое время Кэрол следила за тем, как Барбара переходила улицу. Какая же она милая, — подумала Кэрол, — и какая наивная. Но временами она слишком серьезна и не понимает, когда люди шутят. Ну просто все принимает за чистую монету!

Однако Кэрол думала так без злобы. Мало того, она была счастлива, что имеет такую подругу, ведь на Барбару всегда можно было положиться. И вообще она в сто раз лучше своего мужа. Кэрол рассмеялась про себя, вспомнив их первую встречу на официальном банкете. До чего же он был тогда неуклюж по отношению к ней! Бедняжка Барбара: подставить свою шею такому человеку.

Продолжая размышлять над этими вопросами, Кэрол направилась к своему дому. Она вдруг вспомнила, как они с Барбарой бок о бок лежали в родильном доме, как смеялись, узнав, что рожать им одновременно. Вот с того-то дня они и стали звать своих малышей близнецами. Сын Барбары был всего на сорок минут старше ее, Кэрол, младенца.

Ребенок пискнул, и Кэрол улыбнулась ему. Она наклонилась и приласкала младенца. Тот разулыбался и выбросил из коляски погремушку.

— Ну ты и баловник, — воскликнула Кэрол, наклоняясь к тротуару и подбирая игрушку. Погремушка была в пыли, и женщина сунула ее в сумку. Малыш замахал ручонками.

— Саймон Джеймс Фрезер, — нарочито серьезно произнесла Кэрол, — ведите себя прилично.

В ответ ребенок что-то пробубнил, и мать рассмеялась. Никогда в жизни Кэрол не была так счастлива, как теперь. Через два месяца Тони выйдет в отпуск и они снимут виллу на Корфу. Будут валяться на пляже и впитывать в себя солнце.

— И ты станешь толстым и загорелым, — вновь обратилась Кэрол к сынишке. — Пухленький Саймон.

Розовая ножка высунулась из-под одеяльца, Кэрол пощекотала пяточку, спрятала под простынку и развернула коляску, чтобы спускаться дальше с холма.

Вдруг что-то мелькнуло у нее перед глазами и в следующий момент стукнуло по плечу. Кэрол застыла на месте. И тут она почувствовала удар в лицо. Кэрол завизжала от ужаса. Отк/да-то спускалась бечевка, и к ее концу вверх лапками была привязана серенькая белочка с перерезанной глоткой. Глаза ее вылезли из орбит.

Кэрол инстинктивно прижала к лицу ладони и закричала. Она отпрянула и в страхе оттолкула трупик, всего на какое-то мгновение выпустив коляску из рук. Но этого было достаточно. Коляска стремительно покатилась под уклон. Малыш продолжал весело махать матери пухленькими ручонками и улыбаться.

Кэрол бросилась вслед за коляской, но не успела схватить ее. Она побежала, пытаясь на ходу скинуть туфли на высоком каблуке, мешавшие бегу. Коляска неслась все быстрее и быстрее. Кэрол споткнулась, упала на колени, тут же снова вскочила и, всхлипывая, бросилась следом. Она отказывалась принять очевидное: что уже никогда не догонит коляску.

Кэрол еще продолжала бежать, когда коляска достигла подножия холма. Она отскочила от тротуара и выехала на дорогу, Кэрол даже не успела прикрыть глаза, когда огромный грузовик налетел на коляску, раздавил ее, как картонную коробку, и пронесся дальше…

Спрятавшийся в кустах Тревор Грант подтянул бечевку с трупиком белки и рассмеялся, поздравив себя с успехом.

* * *

Роды были трудные. Схватки начались задолго до положенного срока, и матери сделали кесарево сечение. После операции она быстро пришла в себя, и ей разрешили взглянуть на сынишку, лежащего в застекленном инкубаторе интенсивной терапии. Ребенок весил всего полтора килограмма, но врачи заверили мать, что он вполне здоров и это всего лишь вопрос времени. Ее выписали домой и предложили навещать ребенка в любое время. И главное — не волноваться.

Ребенок спал и дышал кислородом. Здесь он был один из двенадцати таких же крошечных пациентов. Врачи и медсестры гордились сверхсовременным медицинским оборудованием этой палаты. С тех пор, как его внедрили, детская смертность в их округе снизилась наполовину.

Две медсестры в белых халатах и марлевых повязках еще раз проверили, исправно ли оборудование. Наконец, они покинули палату и, сняв повязки, направились выпить чаю. Когда они скрылись в конце коридора, сестра Ламонт проскользнула в двери палаты. Здесь стояла тишина, слышалось только шипение кислорода. Ламонт подошла к первой кроватке, взглянула на именную табличку, затем к следующей и так до тех пор, пока не нашла нужный инкубатор. Ламонт с любопытством заглянула в него. Ребенок набрал уже с момента рождения пару фунтов. Личико его утратило тот неприятный синюшный оттенок, оно порозовело, как и ручки; дыхание стало ровным и легким.

Протянув руку к выключателю, Ламонт перекрыла в трубке кислород, отошла к окну и подождала несколько минут. Потом вернулась снова, пустила кислород и заглянула в инкубатор. Ребенок не шевелился.

* * *

Она взглянула на ребенка, мирно спавшего у нее на руках и возблагодарила Бога. Дважды у нее случались выкидыши, и, если бы и эта — третья — беременность обернулась несчастьем, то шансов бы у нее не осталось.

Малыш родился чудесный, весил девять фунтов. Глазами и подбородком он был в отца. Когда вырастет, будет играть за сборную Англии, — заявил ее муж на крещении в той самой церкви, где крестилась и она, здесь же они и венчались. У ребенка будет все. Они ничего не пожалеют для него.

Вокруг нее в церкви раздавалось пение. Она посмотрела на мальчиков, поющих в хоре, потом на мужа, перевела взгляд на своих родителей и остановила его, наконец, на викарии. Все они пели с какой-то страстностью.

Она взглянула на ребенка и присоединилась к пению. Сзади подошли поближе к купели крестные отец и мать.

— Возлюбленные чада мои, — заговорил преподобный отец Грэхэм Росс, — вы принесли сюда этого ребенка, дабы окрестить его. И я требую во имя этого дитяти, отречься от всего дьявольского, дабы ничто бесовское не смогло соблазнить вас.

— Отрекаемся, — в один голос произнесли родители. Викарий сделал шаг вперед и протянул руки. Мать еще раз взглянула на младенца и передала его викарию. Она вцепилась в руку своего мужа.

— Я нарекаю этого ребенка… — начал викарий.

— Александром Дэвидом, — тихо подсказала мать.

Росс поднес младенца к краю купели.

— Благословляю тебя, Александр Дэвид, во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь. — Он повернулся, придерживая левой рукой голову мальчика, а правую — опустил в купель и побрызгал на лицо ребенка водой. Тот пискнул, сморщил носик и расплакался.

Мать улыбнулась мужу, когда викарий отвернулся от них.

— Мы принимаем это дитя в лоно церкви Христовой и благословляем его крестным знамением…

Сильные пальцы Росса нащупали на детском темечке мягкий, пульсирующий родничок, и ребенок навсегда прекратил плакать.

* * *

В своей квартире на одном из верхних этажей молодая мать находилась на грани отчаяния. Какие-то варвары опять сломали лифт, и она не могла вывезти своего младенца на прогулку. Ее муж ушел в плавание, а ребенок заливался днем и ночью, сводя молодую женщину с ума. Его вопли действовали ей на нервы, а сегодня она проворонила молоко, и оно полностью выкипело. Женщина попыталась досчитать до ста. Затем снова принялась укачивать ребенка. Не выдержала и накричала на него. Плач этот отдавался по всей квартире, не давая женщине ни минуты покоя. В какой-то момент ей захотелось выпрыгнуть из окна, лишь бы избавиться от этого бесконечного крика. А там пусть разбирается полиция.

В прихожей раздался звонок.

Ворча под нос, она подошла к двери и открыла ее.

На пороге стояли два бойскаута и приветливо улыбались.

— Доброе утро, миссис, — поздоровался один из них. — Мы пришли, чтобы помочь вам сегодня.

Она молча уставилась на них.

— А у кого-нибудь из вас есть младшие братья или сестры?

— Да, миссис, — ответил один мальчик.

— И вы знаете, как обращаться с младенцами?

— Да, миссис, я знаю, как играть с ними.

— Подождите здесь, — попросила женщина и направилась к своему ребенку, благодаря Бога за то, что на свете существуют бойскауты. Она взяла младенца на руки и пошла к двери.

Может быть, теперь, — подумала она, — у меня будет хоть немного покоя.

Глава шестнадцатая

Весна для Барбары Дин выдалась в этом году ужасная. Когда позвонил Тони и сообщил ей страшное известие, она поначалу никак не могла в него поверить. Потом, переварив в мыслях случившееся, свалилась в обморок. Придя в себя, Барбара проплакала целый час, а затем побежала к Кэрол. Но та находилась под присмотром врачей, и это продолжалось еще два дня. На третий день ее выписали домой и женщины, наконец, встретились. Обнявшись, они разрыдались.

И теперь Барбара ежедневно навещала Кэрол. Каждое утро являлась она к подруге, но никаких утешительных слов не могла найти. Ибо все они были пустыми штампами и ничего не значили. Однако Барбара надеялась, что своим присутствием хоть чуть-чуть развеет тоску Кэрол.

Как только женщина узнала о происшедшей трагедии, она тут же закатила коляску в гараж и никогда больше не пользовалась ею. Теперь она повсюду носила своего малыша на руках. Какая-то знакомая предложила было ей специальный рюкзак, чтобы носить ребенка на спине, но Барбара отмела и этот вариант. Мало ли что, например, оборвется лямка и ребенок выпадет. Нет уж, лучше она будет держать его на руках. Это был единственный безопасный способ.

Несколько раз Барбара изливала свою душу Харвею. Она рыдала в его объятиях, бормоча что-то невнятное.

— Это моя вина, — всхлипывала Барбара, — мне никак нельзя было соглашаться пить пиво. Ах, если бы я отказалась, то, может быть… — Харвей пробовал успокоить жену, но она частенько видела своего ребенка во сне. Он спал в коляске, а та стремительно неслась вниз с холма. Барбара с криком просыпалась.

Женщина стала к тому же и забывчивой. Она могла подняться в спальню, так и не вспомнив, зачем ей это было нужно. Могла пожарить бифштекс, напрочь забыв его посолить. А от Харвея толку было мало. Последнее время он постоянно был чем-то озабочен и отдалился от жены.

Все перевернулось в жизни Барбары Дин. И тогда она возненавидела Лондон.

В этот вечер за ужином они едва обменялись парой слов. Харвей угрюмо уставился в экран телевизора, а Барбара кормила младенца. Показывали какой-то вестерн. Его сменила очередная передача.

«Мир в фокусе», представляемый Кейт Рейнолдс…

Барбара вдруг задала себе вопрос, почему Харвею так не нравится эта женщина. Тогда на приеме Барбара нашла ее довольно приятной. Конечно, несколько напориста, но такова уж ее профессия. А, может быть, Харвей просто побаивается ее? Он инстинктивно бежал от агрессивных женщин, как от чумы.

— Добрый вечер, — поздоровалась Кейт, улыбаясь телезрителям. Харвей поднялся со стула, чтобы выключить телевизор.

— Сегодня первая часть нашей передачи будет посвящена загадочному явлению, которое озадачило на этой неделе и полицию, и врачей.

Харвей потянулся к кнопке.

— …загадочная смерть многих младенцев мужского пола…

— Подожди, — воскликнула Барбара, устраиваясь в кресле. Харвей пожал плечами.

— …смерти при ряде обстоятельств, классифицируемом следователями как «несчастный случай».

— Харвей, сядь, мне не видно, — резко бросила Барбара, и Дин подчинился, взяв бокал с вином.

— В одном только Лондоне, — продолжала Кейт, — за последнюю неделю умерли семнадцать мальчиков, из Бирмингема нам сообщают о шести смертях, из Манчестера — о четырех, из Лидса — о двух и из Глазго — о восьми.

Барбара впилась взглядом в экран.

— Эти цифры далеко не так безобидны, как на первый взгляд, ибо означают подъем детской смертности по стране на пятнадцать процентов. Детали пока не выяснены, и четкой картины происшедших трагедий не имеется. За исключением одного факта, — Кейт помедлила. На экране возник крупный план журналистки, — в каждом случае жертвой стал младенец мужского пола.

Барбара застыла, как изваяние, захлебнувшись на вдохе. Она вцепилась в сынишку. Дин повернулся к ней. Он хотел успокоить ее, заверить, что все хорошо, что он — рядом, и их ребенок — в безопасности. Но слова застревали в горле. Он так ничего и не сказал. Он вернулся в кресло. Кейт тем временем представляла телезрителям сотрудниц министерства здравоохранения и социальной защиты.

— Скажите, пожалуйста, доктор Филмор, какое объяснение вы можете предложить на данный момент?

Чиновник заерзал на стуле и пожал плечами.

— Ну, конечно, еще слишком рано делать какие-то определенные заявления… — Кейт оборвала его: — Но вы тем не менее признаете, что это совершенно необъяснимый подъем смертности среди младенцев мужского пола?

— Да, конечно, тут наблюдается подъем, но ведь он наблюдается и при эпидемии гриппа, например.

Камера вновь остановилась на Кейт, лицо которой выражало теперь явное презрение.

— Однако сейчас мы не ведем речь об эпидемии, — вскинулась она, — мы говорим о… — тут она принялась выбрасывать в счете пальцы, — об утопленниках, о пожарах в домах, автомобильных авариях, пищевых отравлениях. Но во всех этих случаях гибли младенцы. — Кейт помолчала, размышляя над только что сказанным.

Филмор тут же воспользовался паузой и обрушил на Кейт целый поток слов:

— Простите, если я скажу напрямик. Ваш панический репортаж — это как раз тот стиль представителей средств массовой информации, который не делает им чести. Должен заметить, что крайне безответственно преувеличивать факты, подтасовывая их, и таким образом устраивать очередную сенсацию. Самые бульварные газетчики подумали бы немножко перед тем, как напечатать подобный материал.

Камера снова застыла на журналистке, потерявшей дар речи и сидевшей с приоткрытым ртом.

Дин взглянул на жену. Она все еще хмурилась и прижимала к себе малыша, будто он мог рассыпаться на кусочки. «Филмор, конечно, молодчина, — подумал Дин, — именно поэтому они его и выбрали. Это было его лучшее выступление, однако, похоже, Барбару он вряд ли убедил». Дину оставалось надеяться, что Филмор убедил остальных.

— Что с тобой стряслось? — вопрос прозвучал обвиняюще. Голос молодого человека был резким.

— Извини, Боб, я просто не ожидала… — начала оправдываться Кейт.

— И ты позволила ему нести эту чушь…

— Да говорю же тебе, — выпалила Кейт, — это было абсолютно неожиданно. Мне и в голову не приходило, что беседа примет такой оборот.

— Довольно, Кейт, — взорвался ее коллега. Он щелкнул пальцами. — Надо было держаться с ним в том же тоне. И не позволять этому негодяю натянуть тебе нос. — Репортер резко повернулся и вышел из комнаты, оставив Кейт наедине со своим огорчением.

— Ах ты, Кембриджский зазнайка, — раздраженно пробормотала Кейт. — Посмотреть бы на него там, в студии, под лучами юпитеров. Со стороны-то легко критиковать. Но, в общем, он, конечно же, прав.

Настроение Кейт окончательно испортилось. Ей никоим образом нельзя было дать Филмору возможность припереть ее к стенке. Он просто захватил ее врасплох. И журналистка не смогла дать ему отпор. Гак и не получилось показать, что дети гибли по чьей-то вине. А ведь это более чем странно. На протяжении многих лет Кейт завоевала себе славу мастера интервью, где преобладали наступления и натиск. Но во всех этих случаях все было слишком очевидно: ее мишенями становились люди, у которых, как говорится, было рыльце в пуху.

А вот почему Филмор повел себя подобным образом? Но чем дольше ломала Кейт над этим голову, тем сильнее запутывалась в своих догадках. Может быть, у него фригидная жена? Или еще проще: в этот момент у Филмора прорезался зуб мудрости? Но кто мог знать истину?

И Кейт сочла за благо забежать в бар и опрокинуть стаканчик вина.

* * *

Вернувшись домой, Кейт почувствовала раздражение. Обычно, возвращаясь, она забирала с собой на верхний этаж Питера, но сейчас было уже очень поздно, и он наверняка спал. Женщина припарковала машину и, поднявшись по ступенькам крыльца, принялась шарить в сумке в поисках ключей. При этом бубнила себе под нос, до чего же она никудышная мамаша.

— Миссис Рейнолдс…

Внезапно раздавшийся снизу голос испугал журналистку. Она резко обернулась и увидела священника.

— Мне необходимо срочно поговорить с вами, миссис Рейнолдс.

Кейт удрученно вздохнула. «Нашел по телефонному справочнику», — подумала она. Да, пожалуй, она стала уж слишком известной. Все новые и новые незнакомцы прогуливаются у нее под окнами…

— …о вашей передаче. Об этих смертных случаях.

— Демонстрация протеста одного из недовольных телезрителей, — саркастически съязвила Кейт, — как же все это надоедает.

— Наоборот, — возразил отец де Карло, — я поздравляю вас. Вы очень проницательны.

Кейт вставила ключ в замочную скважину.

— Ну, и что дальше? — спросила она, наблюдая, как священник внимательно окинул взглядом окрестности.

— Нельзя ли мне поговорить с вами в доме?

Кейт отрицательно покачала головой.

— Извините, но…

— Меня зовут отец де Карло. Я — священник.

— У меня был очень тяжелый день, святой отец, — устало произнесла женщина. — Может быть, вы позвоните моему секретарю на студию и договоритесь о встрече.

— Это дело чрезвычайной срочности, миссис Рейнолдс…

Кейт пристально посмотрела на священника. Он совсем не походил на человека, от которого можно было ожидать неприятностей. К тому же он, видимо, был искренен. «Ладно уж, — про себя решила Кейт, — пусть этот человек выскажется и успокоится».

Она толкнула дверь и пропустила священника.

— Только, пожалуйста, говорите потише, мой сын спит.

Кейт проводила священника в гостиную. Как обычно, там царил полный хаос: повсюду валялись справочники, книги и листы бумаги. Поначалу журналистка решила извиниться за этот беспорядок, но потом передумала. А черт с ним в конце концов. Никого она сюда не приглашала сегодня.

Кейт усадила священника в кресло, а сама сбросила пальто. Когда она уже открыла было рот, собираясь узнать о цели ночного визита, священник вдруг уставился в потолок и заговорил:

— …Ирод послал их вперед, и они перебили в Вифлееме всех младенцев, родившихся в тот же день, что и Иисус, о чем царь выспросил у мудрецов.

С губ Кейт сорвался стон.

— Чего ради?..

Но отец де Карло приподнял руки, успокаивая женщину и продолжал:

— Вы сообщили в своей передаче, что во всех этих смертных случаях прослеживается общая закономерность, а именно то, что жертвами оказались младенцы мужского пола.

Опустившись в кресло, Кейт согласно кивнула.

— Но есть и другая общая деталь, миссис Рейнолдс. Все мальчики родились между полуночью и шестью часами утра двадцать четвертого марта. И любой мальчик, явившийся на белый свет в это время, подвергается смертельной опасности, если с ним уже не покончено.

«Не покончено… — мысленно повторила Кейт. — Какой-то странный священник. Однако ну и хватка же у него».

Она решила его слегка приструнить.

— Так вы полагаете, что их всех убили?

— Нет, я утверждаю, что так оно и было.

— Но кому же понадобилось совершить это преступление?

Отец де Карло наклонился, и Кейт почувствовала, как он волнуется. Руки священника дрожали, глаза блестели, он вообще выглядел так, как будто не спал уже целую вечность. И тут вдруг Кейт ощутила беспокойство. А вдруг этот человек сумасшедший.

— Он снова родился, миссис Рейнолдс. Так же, как и Антихрист, сын Сатаны, что было предсказано в «Откровении».

— Извините, святой отец, — прервала его Кейт, поднимаясь с кресла. Я уважаю вашу веру, но не разделяю ее. — В душе женщина ругала себя последними словами, не понимая, как допустила в свой дом этого сумасшедшего. Надо было немедленно выпроводить этого ненормального священника.

— Вы христианка не в полном смысле? — поинтересовался де Карло.

— Я в полном смысле журналист, — отрезала Кейт, — а первая заповедь журналистики — быть Фомой неверующим. Мне нужно увидеть доказательства собственными глазами.

Отец де Карло тут же решил воспользоваться этими словами. Он раскрыл свой чемоданчик. И опять Кейт застонала про себя, заметив целую кипу каких-то документов.

— Вот доказательство. Почитайте.

Кейт неохотно взяла бумаги и разложила на столе. Это были копии свидетельств о рождении. Ее глаза расширились, когда она узнала несколько фамилий.

— Я раздобыл их в центральной нотариальной конторе, — объяснил де Карло.

Кейт недоуменно уставилась на него, и священник продолжал:

— Я, конечно, не могу взывать к вашей вере, но я взываю к вашей логике. Кому может прийти в голову уничтожать мальчиков, родившихся в определенное время? Не тому ли, кто пытается стереть с лица земли единственного нужного ему, ребенка?

Ее инстинкт вцепился в эти слова. Кейт была уверена, что все это — чепуха, но такого рода совпадения следовало проверять.

— А кто же Антихрист? — спросила Кейт.

— Американский посол. Дэмьен Торн.

Кейт ошарашенно взглянула на священника и тут же залилась смехом.

— Дэмьен, — сквозь хохот выдавила она, пытаясь взять себя в руки. Это было, конечно, верхом неприличия — рассмеяться в лицо человеку, особенно священнику. — Но я знаю Дэмьена, — в изнеможении произнесла она.

— Вы знаете мужчину, — парировал священник, — но не его душу.

Де Карло коснулся руки Кейт.

— Мисс Рейнолдс, — произнес он очень мягко и отчетливо, будто беседовал с ребенком. — Я человек религиозный, но не фанатик. А наша вера запрещает нам клеветать на человека… Если бы у меня была хоть капля сомнения в отношении Дэмьена Торна, моя вера приказала бы мне молчать.

Кейт заставила себя взглянуть священнику в глаза. Она посерьезнела, загипнотизированная его спокойной искренностью. Они оба так напряженно вдумывались в слова ДРУГ Друга, что не услышали, как Питер, на цыпочках прокравшись по коридору, притаился за дверью.

— Я наблюдаю за Торном вот уже двадцать семь лет, — продолжал де Карло. — С того момента, когда его отец переступил порог нашего монастыря и обратился к нам за помощью, не зная, как уничтожить Антихриста. На моих глазах Торн превратился во взрослого мужчину и смел со своего пути всех, кто пытался восстать против него.

Питер, напряженно вслушиваясь, отступил слегка в темноту коридора.

— Вы знаете Терна, как мужчину, мисс Рейнолдс. — Священник поднялся и достал из своего чемоданчика папку. — Я оставлю вам все наши сведения, но вы должны все это прочесть до конца и только потом составлять свое мнение. Когда вы дойдете до последней страницы, я умоляю вас связаться со мной по адресу… — И де Карло записал на папке адрес. — Сделайте это как можно быстрее и сообщите мне днем или ночью.

Кейт приняла из его рук папку и в упор посмотрела на священника.

— Я ничего не могу обещать вам, святой отец, — сказала она, — вот вы говорите, будто я знаю Дэмьена как мужчину и не знаю его душу. Но ведь я и собственную душу не ведаю, так как же я могу заглянуть в его?

— Господь подскажет вам это, — улыбнулся де Карло и почувствовал вдруг неизмеримое облегчение оттого, что скептицизм в Кейт изрядно поубавился. Он прищелкнул пальцами. Да, конечно, он совсем забыл об одной штуке, которая могла бы убедить эту женщину.

— Имеется знак, выделяющий Антихриста среди всех прочих. Вы найдете упоминание о нем в «Откровении Иоанна Богослова». А знак вы отыщете у Торна на затылке под волосами. Это клеймо дьявола: 666.

Де Карло пожал Кейт руку и пожелал спокойной ночи.

— Да поможет вам Бог! — вымолвил он и направился к двери.

Питер резко отпрянул от нее и бесшумно устремился в свою комнату.

Священник ушел, и Кейт, прихватив папку, поднялась к себе в спальню. В голове у нее царила полнейшая неразбериха, недоверие граничило со жгучим любопытством. Конечно, все до единого высказывания этого священника были безумными. Но она непременно прочтет все эти записи, только тогда она успокоится. Кейт забралась в постель и стала листать документы.

Ее взгляд наткнулся на газетную вырезку о назначении Торна президентом Совета по делам молодежи. Рядом, видимо, рукой священника, были сделаны несколько пометок. Когда Кейт мельком пробежала их глазами, на ум ей внезапно пришло интервью с Дэмьеном: он говорил, что стремится дать молодым людям большие полномочия в общественной жизни. В памяти вспыхнули страстность и красноречие, сопутствовавшие тогда его выступлению. Журналистка вспомнила древнее высказывание: «Отдайте мне мальчика, когда ему нет шести, и я завладею им навсегда».

Кейт вздрогнула, подумав вдруг об охоте, о Питере, о следам крови на его лице после «крещения».

В обширную документацию отец де Карло вложил и брошюру о «Торн Корпорейшн» со списком тех стран, кому эта корпорация оказывала помощь. На полях он добавил свой вывод: «Президент США к сорока годам».

Кейт попыталась разобраться в своих мыслях. Доверчивость — это, пожалуй, самый серьезный недостаток журналиста. Но и агрессивный скептицизм — не лучший стиль в этой области. Кейт припомнила своего первого шефа, однажды заявившего ей, что никакого труда не составляет бросить фразу, вроде «ну и чушь все это». Язвить или насмешничать, конечно же, неизмеримо проще.

Но ведь как раз в этом-то случае все и являлось чушью, разве нет? Полное безумие. Она страшно утомилась, а священник воспользовался ее усталостью и предложил ей эту… ерунду.

Дэмьен Торн — сын Сатаны. Абсурд, бред. Кейт повернулась на бок и мгновенно провалилась в сон, даже не раздевшись.

Она не слышала, как в спальню вошел Питер. Он взял в руки папку и впился глазами в оставленный священником адрес.

Глава семнадцатая

Симптомы были налицо. Харвей Дин понимал, что ему грозит опасность превратиться в бросовую, ненужную вещь. Он боялся теперь просыпаться по утрам и идти на работу. Он чувствовал себя в присутствии Дэмьена на грани срыва. Дин попытался найти хоть какой-нибудь выход, но ничего путного не придумал. От этого никуда не уйти. Он вынужден помалкивать и надеяться на лучшее. Его будущее было в чужих руках, да и счастью своему он не был хозяином.

Вся чудовищность ситуации заключалась в том, что Дин внезапно обнаружил в себе страстную отцовскую любовь. Он был без ума от своего сынишки. Дин обожал в нем все, начиная с крошечных ноготков на пальчиках до торчащих на голове волосиков. Он любил малыша сильнее, чем Барбару и Дэмьена вместе взятых. Однако, вздумай он удрать с ребенком хоть на край света, его все равно нашли бы. Его бегство сочли бы за неверность, а худшего преступления в глазах Торна не существовало. Кроме того, сюда тут же приплюсовали бы и его участие в Израильской операции. _f

Дин что-то пробормотал в телефонную трубку и взгля- н”л на Дэмьена.

— Израильтяне вцепились в Шредера, — заявил он. — Придется его ликвидировать, пока он еще не проболтался.

Дэмьен не отрывался от бумаг.

— Ну так сделайте это, — небрежно произнес он.

— Но у нас нет возможности подобраться к нему, — возразил Дин, уже не в силах скрыть отчаяние в голосе. — Его ведь держат в Тель-Авиве, и ты один можешь сделать это, Дэмьен.

— Ты тоже в состоянии позаботиться об этом.

— Но ведь я только что сказал тебе…

• — А я сказал тебе, — перебил его Дэмьен, поднимая, наконец, голову от письменного стола и насквозь прожигая взглядом Дина. — Я еще раньше говорил тебе, что силы мои будут убывать с каждым новым днем Назаретя- нина.

Дин с трудом проглотил застрявший в горле ком. И кто его спять дернул за язык? Сидел бы да помалкивал в тряпочку. А теперь вот они опять вернулись к страшному для него разговору.

— Сколько осталось мальчиков? — спросил Дэмьен.

— Один или два, может быть, — заверил того Дин, взмолившись про себя, чтобы Дэмьен оставил его в покое.

— Включая твоего сына.

— Моего сына? — всполошился Дин. — Но, погоди, я же тебе говорил, что он родился двадцать третьего марта. Дэмьен, поверь, он…

— Убей Назаретянина, тогда поверю.

Зазвонил телефон, и Дин вцепился в трубку, будто это была та соломинка, за которую хватается утопающий. В трубке что-то хлюпало, и Дин нахмурился. Кто это может звонить из телефона-автомата? И где они только отыскивают номер?

— Да? — Дин находился в замешательстве. — Кто?

Он повернулся к Дэмьену.

— Это сын Кейт Рейнолдс. Он звонит из автомата. Дэмьен встал и подошел к Дину.

— Откуда у него твой номер?

— Я ему дал.

Дин передернул плечами, ругая себя за то, что вечно сует нос не в свое дело. Когда-нибудь это погубит его. Он сделал вид, что не слушает телефонный разговор. Ну что ему из того, что Дэмьен просит этого мальчишку за кем-то последить? И опять же, ему — Дину — глубоко наплевать, если этот парень в чем-то удостоверится и при этом никем не будет замечен.

Дэмьен повесил трубку, и Дин исподтишка взглянул на него. Дин пытался уловить, не вернется ли Дэмьен к начатому разговору.

— Будь осторожен, Дэмьен. Его мать звонила сегодня утром и хотела тебя видеть. Мне удалось отговорить ее, но…

— Почему ты мне ничего не сказал об этом? — оборвал его Дэмьен. — Я сам хотел с ней поговорить.

— Но это опасная женщина, — стоял на своем Дин, — ее телешоу и так уже растревожило…

— Мне решать, кто для меня опасен, а кто — нет, — отрезал Дэмьен с потемневшим от гнева лицом. — Найди ее по телефону. И передай, чтобы сегодня днем она приехала ко мне домой. Но не вздумай проболтаться о Питере.

Дин пожал плечами.

— Ты хозяин, — буркнул он и сделал пометку в блокноте.

И только тогда, когда Дэмьен покинул кабинет, Дин вздохнул с облегчением.

* * *

Дин рано покинул здание посольства, мозг его терзали страх и сомнения. Его автомобиль влился в вечерний поток машин и несся сквозь город на север. Через некоторое время Дин достиг холма. Воздух здесь был чист и свеж. Дин радовался, что едет домой. Он желал только одного — чтобы навечно умолк телефон — эта пуповина связывала его с Дэмьеном. Ах, если бы он только мог прийти домой и, захлопнув за собой дверь, отгородиться от всего мира! Спать они с Барбарой отправятся сегодня рано, сразу после ужина. Может быть, Барбара и не блещет умом, она еще вдобавок и старомодна, но сейчас Дину было на это наплевать. Все, чего он желал в эти мгновения, — это провести ночь с незакомплексованной женщиной, которая его любила.

Дин поставил машину в гараж, вошел в дом и прямо с порога окликнул жену. Ответа не последовало. Он заглянул в кухню и столовую. Может быть, она вышла куда-нибудь. Хотя обычно она оставляла ему записку. Дин плеснул в бокал спиртного и по лестнице поднялся в свой кабинет. Открыл дверь и замер, ошарашенно уставившись на бедлам, представший перед глазами.

Барбара с ребенком на коленях сидела в его кресле. Вокруг нее по полу были разбросаны бумаги. Тут же валялась опрокинутая картотека, ящики были выдвинуты.

— Какого черта? — начал было Дин и двинулся вперед.

Барбара вся съежилась и крепко прижала к себе ребенка. Лицо ее исказилось гневом, глаза покраснели от слез.

— Не подходи к нему… — закричала она. — Убийца!

Дин остолбенел.

— Ты с ума сошла? — Он попытался сделать шаг в ее сторону. Барбара схватила нож для разрезания бумаг и выставила его перед собой. Дин с побелевшим лицом застыл как вкопанный.

— Только тронь его, и я тебя прикончу, — выдавила жена. — Как ты прикончил всех этих детишек.

Дин протестующе открыл было рот, но не смог издать ни звука.

— Сегодня приходил священник, — выпалила Барбара. — Он рассказал мне все о Дэмьене Торне. Он объяснил, кто такой твой шеф, и предупредил меня, что Торн убьет моего ребенка так же, как убил всех остальных, родившихся в эти часы.

«Отрицай, отрицай все», — подумал Дин. Он заговорил охрипшим голосом:

— Ты хочешь сказать, что веришь этим религиозным маньякам, которые…

— Нет, — оборвала его Барбара, царапая ножом стол. — Я сама нашла доказательства. — И она протянула ему копии свидетельств о рождении.

Крыть Дину было нечем. Он тряхнул головой и принялся тереть лицо, будто получил удар в челюсть. Вид его был жалок. Ненависть в Барбаре мгновенно улетучилась, она поднялась, вся в слезах.

— Ради Бога, Харвей, помоги священнику уничтожить Дэмьена.

Дин взглянул на жену и кивнул. Окрыленная его согласием, Барбара кинулась к мужу.

— Он говорит, что ты можешь это сделать. Дэмьен доверяет тебе. Харвей, пожалуйста, свяжись со священником. Ради любви к Богу… ради любви к сыну.

Дин обнял жену. Они стояли среди всего этого хаоса, прижавшись к ребенку, и покачивались из стороны в сторону. Младенец улыбался им и дергал Дина за волосы.

Глава восемнадцатая

Будучи ребенком, Кейт неизменно пробуждала в своих родственниках и их знакомых одни и те же чувства. Ее считали излишне самоуверенной. С этим клеймом она и росла, пока не отправилась учиться в Лондон и Париж. Вот уж там Кейт развернулась на полную катушку: без всяких угрызений совести она ложилась в постель с каждым встречным-поперечным. Она сама нашла Фрэнка и выскочила за него замуж ко всеобщему восторгу своих родственников.

Когда Фрэнк скончался, они все дружно решили, что Кейт непременно сломается, ибо эта трагедия была в ее жизни первой. Но никто не увидел в ее глазах даже слезинки.

С тех пор у Кейт были еще трое мужчин. Она опять же сама их выбирала, была с ними счастлива и так же сама отказывалась от них. Кейт рассказывала им о Фрэнке, но запрещала лезть в свою душу.

Несмотря на разрывы, ей удалось сохранить со своими бывшими партнерами дружеские отношения. Кейт часто повторяла, что первым признаком зрелости является способность сохранить дружбу с прежним любовником. Однако иногда, в холодные часы ночного одиночества, она жаждала близости с тем, с кем невозможны после расставания никакие отношения. Это была бы такая любовь, что оборвалась бы сразу и навсегда.

Но проснувшись утром, Кейт отбрасывала свои ночные мечты, как сентиментальный, романтический бред.

Самонадеянный, уверенный в себе профессиональный журналист. Да, все так и было. Пока она не встретила Дэмьена Торна.

Кейт пробудилась этим утром, цепляясь за обрывки сна. Сначала она никак не могла понять, где находится, а потом разом вспомнила. Этот сумасшедший священник и его безумные теории. За завтраком Кейт пыталась сосредоточиться на бумагах и утреннем сообщении по радио, но вчерашний разговор с де Карло постоянно лез в голову, перебивая все отальные мысли.

Добравшись до письменного стола, женщина позвонила в посольство. Она еще точно не знала, что скажет, но уж что-нибудь придумает в конце концов. Смотря, кто снимет трубку. Однако проблема разрешилась сама собой. Его не было на месте. Кейт продиктовала записку для него и постаралась тут же забыть о Дэмьене. Она принялась просматривать почту, затем пробежала глазами свой еженедельник. Но сосредоточиться не получалось. Ее мозг напоминал в это утро расстроенное банджо с тренькающими не в лад струнами. Через полчаса Кейт сдалась. Это было уже совсем плохо. Она сгорала от любопытства и ничего не могла с этим поделать. Захлопнув еженедельник, Кейт поднялась из-за письменного стола и направилась в библиотеку. Там она попросила все газетные материалы, касающиеся Дэмьена Торна.

Библиотекарь скорчил гримасу.

— Уж не собираетесь ли вы снова брать у него интервью?

Кейт улыбнулась.

— Придется надеть асбестовый комбинезон, когда вы его снова пригласите, — иронично заметил библиотекарь.

Кейт одарила его лучезарной улыбкой. С такими людьми необходимо поддерживать дружеские отношения, иначе здесь придется торчать целую вечность.

Кейт взяла подборку и начала читать ее с самого начала, с заметки о няне Дэмьена по имени Чесса, которая повесилась во время праздника в Пирфорде, когда Дэмьену было всего четыре года. Она бросилась из окна с веревкой на шее. Газетная вырезка пожелтела от времени. Кейт перевернула страницу и принялась читать дальше. Миссис Кейти Торн, жена американского посла, сильно пострадала при падении в своем загородном особняке. Она была беременна и потеряла ребенка.

Кейт нахмурилась. Катерина Торн умерла при таинственных обстоятельствах, выбросившись из окна больницы.

— Господи, — выдохнула Кейт.

Роберт Торн. Она, конечно, знала о нем, все это было частью трагедии Дэмьена. Затем шли газетные вырезки о процветании и росте влияния «Торн Индастриз». Была здесь упомянута история некоего Уильяма Ахертона, исполнительного директора компании. Он утонул во время уик-энда на даче Торнов. Трагедия произошла на реке, возле загородного особняка. Сообщалось, что Ахертон во время игры в хоккей провалился под лед. Следом за этой заметкой стояла другая: о трагедии с Дэвидом Пасарианом — шефом отдела по сельскохозяйственным исследованиям компании «Торн Индастриз». Он погиб, когда в помещении его отдела проходила экскурсия учащихся из школы Дэмьена. Этот случай, по сравнению с другими, был очень коротко изложен, как будто газетчики вообще не придали ему никакого значения.

Кейт сморщилась, заметив на своем пальце капельку крови. Она, оказывается, сидела и грызла ногти. Когда это за всю свою жизнь она грызла ногти?

Как зачарованная, Кейт продолжала читать: кузен Дэмьена Марк умирает в возрасте тринадцати лет. Также таинственная смерть, хотя вскрытие и показало, что это разрыв сосудов головного мозга.

— Тринадцать, — еле слышно прошептала Кейт. — Всего на год старше Питера.

Дальше читать она не смогла. Хватит!

Лицо Кейт исказилось от всей этой информации, из пальца до сих пор сочилась кровь. Кейт сходила в ванную и сполоснула руки. Смерть и разрушения, трагедии и загадочность, несчастные случаи без видимых причин. Да и тот труп в студии так никто и не опознал. Здесь крылась еще одна тайна.

— Кейт!

Журналистка обернулась и увидела на пороге своего секретаря.

— Некто по имени Харвей Дин только что позвонил из американского посольства. Он передал, что тебя хочет видеть посол. Ты приглашена сегодня на обед в его загородный особняк.

Кейт поблагодарила и вытерла руки. Внезапно ее охватило волнение. Чушь все это. Ведет себя прямо как школьница, собирающаяся на свой первый бал. Кейт взглянула в зеркало и показала своему отражению язык. Напевая, она вернулась к письменному столу. Снова заглянула в свой еженедельник. Если она поедет в Пирфорд, придется отложить две встречи. Ничего, обойдутся. Эти могут и подождать. В конце концов, если уж так приспичит, она объяснит режиссеру, что уточняла некоторые детали.

Конечно, для режиссера Кейт могла придумать любую историю, но себя обманывать не было никакой нужды. Ведь не существовало ни одной веской причины, побуждавшей бы ее на визит к Дэмьену Торну. И ехала она только потому, что это он хотел ее видеть. И все тут. Проще не бывает.

Пока Кейт колесила по окраинам западного Лондона, она то подпевала песенкам, доносившимся из динамиков приемника, то отвечала на вопросы радиовикторины. Но только машина вылетела на загородное шоссе, рокот мотора заглушил все остальные звуки. Кейт выключила радио и принялась воображать свой разговор с Дэмьеном.

— Вчера вечером ко мне приходил священник, — громко сказала Кейт самой себе.

— Неужели?

— Он заявил, что ты — сын Сатаны.

— Сатаны?

Кейт усмехнулась.

— Ты что-нибудь слышал о гибели младенцев?

— Да.

— А ты знаешь, что все они родились между полуночью и шестью утра двадцать четвертого марта?

— Да, что-то в этом есть, а?

Кейт встряхнула головой, чтобы избавиться от наваждения.

— Вокруг тебя все время умирают люди…

Кейт снова улыбнулась. Однако, на этот раз — сделав над собой усилие. Перед глазами опять возник обгоревший труп. На какую-то долю секунды ей вдруг захотелось развернуться и бежать отсюда. Если у нее осталась хоть капля здравого смысла, надо держаться подальше от Дэмьена Торна. Но мысль эта тут же исчезла. Кейт внимательно следила за дорогой и вскоре вынырнула на финишную прямую.

Привратник сообщил Кейт, что ее ожидают, и она подрулила к особняку. На пороге появился Джордж, слуга Дэмьена и, поклонившись, пропустил ее в дом. Кейт зябко поежилась, выйдя из автомобиля. Здесь было холоднее, чем в городе. Ощущались остатки ночных заморозков.

— Посол в кабинете, мадам, — доложил Джордж.

— Спасибо.

«Неплохо иметь лакея, — подумалось Кейт, — а заодно и повара, и шофера, и массажиста, и…»

— Кейт, как это мило, что вы приехали, — произнес Дэмьен, поднимаясь из-за стола. Он подошел к Кейт и губами слегка коснулся ее щеки. — Хотите выпить?

— Нет, спасибо. У меня и так после этой поездочки голова как кочан капусты

— Тогда можно подышать свежим воздухом. Прогуляться по окрестностям, — предложил Дэмьен.

— Отличная идея.

Кейт наблюдала, как он облачался в свой замшевый пиджак. «Да, — в уме прикинула она, — у него прекрасные глаза и овал лица. Интересно, сколько девчонок имел он в колледже и сколько после окончания его? И почему это о них никто никогда не упоминал?»

Застегивая на куртке «молнию», Дэмьен с трудом подавил зевок. Сильнейшая усталость проглядывала даже сквозь загар. Интересно, откуда у него эта усталость? Кейг собралась было спросить Дэмьена, но сдержалась. В конце концов, это не ее дело. Но вообще-то ему не следовало так изматываться. Ведь ранг посла не требовал такого изнурения. А вдруг он состоял на двух службах? Кейт вспомнила, как Дэмьен во время интервью ушел от этого вопроса. Нет, — возразил он тогда, — конфликта интересов не существует. Если бы возникло нечто подобное, он подал бы в отставку.

— С какого поста, интересно? — спросила тогда Кейт, но в ответ он просто улыбнулся, деликатно давая понять, что это уж слишком.

— Готовы? — поинтересовался Дэмьен, раскрывая окна и дверь. Кейт мимо него прошла на террасу. Они направились в сад, и Дэмьен на ходу показывал ей места, где он резвился будучи ребенком. В какой-то момент Кейт вдруг невольно оглянулась на дом, прикидывая, из какого окна с петлей на шее выпрыгнула няня Дэмьена.

Торн провел ее в розарий и — дальше — к лужайке. За забором земля покато спускалась к реке. Кейт слушала Дэмьена и никак не могла взять в толк, когда же, наконец, он ей объяснит, зачем она здесь. Пока что ему, похоже, нравилось играть роль хозяина и гида.

Возле забора они оглянулись, чтобы еще раз посмотреть на особняк.

— Знаете, — сказал вдруг Дэмьен, — если я когда-нибудь стану президентом США, то первое, что я сделаю, — это перенесу мой загородный дом со всем хозяйством и окружением, где осело столько детских воспоминаний, в Соединенные Штаты.

Кейт с недовольством взглянула на него.

— А я была бы первой, кто встал бы у вас на пути, — возразила она. — Вы, американцы, уже увезли и Лондонский мост, и «Королеву Мэри», — тут Кейт запнулась, выискивая в уме, что же еще прихватили с собой американцы из Англии, — скоро у нас уже вообще ничего не останется кроме тумана, правда, и его количество неуклонно понижается.

Дэмьен лукаво улыбнулся.

— А если серьезно, — продолжала Кейт, — чем Англия так запала вам в душу?

— Ну, не знаю, — протянул он, пожимая плечами, — полагаю, что сердце всякого человека остается там, где прошло его детство. Мое-то пролетело здесь. Англия для меня — это страна утраченных радостей.

Кейт метнула в Дэмьена внимательный взгляд, взвешивая в уме, насколько слова Торна могли соответствовать истине. Однако Дэмьен в задумчивости уставился на дом.

— Думаю, что если бы мой отец являлся послом в Гренландии, я точно также пошел бы по его стопам. — Дэмьен помедлил, улыбнулся Кейт и, взяв ее за руку, увлек за собой по аллее. — Здесь я провел самые счастливые дни своей жизни, — тихо произнес он. — Это был период чистоты и наивности до тех пор, пока я… — Дэмьен оборвал себя на полуслове. Настроение его вдруг резко изменилось. — Пойдемте, — позвал он Кейт, — я покажу вам реку, где обитает Старый Ник.

— Старый — кто?

Но Торн не ответил. Он зашагал вперед, легко перемахнул через забор и бегом устремился к реке вниз по склону.

«Господи, Всевышний, — подумала Кейт, — Старый Ник и Сын Сатаны. Что дальше?»

И пока Кейт торопилась вслед за Торном, она вдруг осознала, что тот ничего не спросил у нее о Питере. Это было необычно. Однако ведь и сама она ни разу не вспомнила о сыне за все это утро. Кейт почувствовала укоры совести.

У реки Дэмьен остановился, затем взобрался на старые деревянные мостки над узким ручьем, впадающим прямо в реку. Касаясь ветхих поручней, он склонился над ручьем и уставился на воду.

Пока Кейт достигла, наконец, мостков, она успела порядком запыхаться. В изнеможении женщина ухватилась за Дэмьена и поручни.

— Он где-то там, — сказал Дэмьен, указывая пальцем в воду. Кейт вглядывалась в ручей и никак не могла сообразить, что же Дэмьен собирался там увидеть. Или кого?

— Это самая гигантская щука, какую вам когда-либо доводилось видеть, — пояснил он.

— А, так это, значит, рыба, — произнесла Кейт и почувствовала себя дурочкой.

— Да, и ей уже, наверное, по меньшей мере лет сорок. Впервые мы встретились, когда мне было всего четыре года, и вот с тех-то пор мы с ней дружим.

— А вам известно, что Старым Ником называют в этих местах дьявола? — не задумываясь над словами, молниеносно выпалила Кейт.

— Конечно, знаю. И имя это отлично подходит щуке. Кейт внимательно посмотрела на Торна.

— Вы верите в Бога? — Вопрос был опять задан как-то помимо ее воли.

Но Дэмьен, даже если и слышал, не обратил никакого внимания на последние слова Кейт. Он просто улыбнулся и склонился еще ниже.

— Смотрите, вот она.

— Где? — Кейт нагнулась, вглядываясь туда, куда указывал Дэмьен.

— Да вон же… смотрите.

Внезапно раздался треск, Кейт почувствовала, что соскальзывает и, вскрикнув, рухнула в ручей. Оказавшись в воде, она вдруг представила, что попала прямо в огромную зубастую пасть щуки и принялась неистово колотить по ней руками и ногами. Ледяная вода оглушила Кейт, она в тот же миг погрузилась с головой, затем стремительно вынырнула, жадно хватая воздух и выплевывая воду, как фонтанирующий кит. Ярдах в пятидесяти она смутно различала сквозь брызги очертания особняка, а впереди, все более затягивая ее, бурлила река. Кейт вновь ушла под воду, почувствовав, что ноги ее коснулись дна ручья и тут же зацепились за корни деревьев. Она опять запаниковала и, вынырнув, замолотила по воде руками.

И тут взгляд ее упал на Дэмьена. Он стоял и наблюдал за ней. Ей вдруг показалось, что он улыбается, но Кейт видела его нечетко. Протянув руку, она нащупала обломившийся поручень и вцепилась в него. Поток был стремительным, и Кейт потребовались все ее силы, чтобы преодолеть течение и выбраться на пригорок. Она, наконец, оказалась в безопасности — замерзшая и полуживая от ужаса.

Дэмьен опустился на колени, и ухватил ее за запястье. Кейт не сопротивлялась, когда он вытянул ее из воды и на руках перенес на берег. Кейт выплевывала воду, трясла и мотала головой, чтобы вода вылилась из ушей. «Ну прямо, как собачка», — про себя решила она. В ушах все еще булькало, и Кейт с трудом расслышала его, когда он предложил ей переодеться. Затем он поднял Кейт на руки и понес.

Кейт сидела у камина и, расчесывая волосы, наблюдала, как пылают потрескивающие поленья. Сейчас, когда шок уже миновал, она вдруг осознала, что никогда в жизни ей не было так хорошо. Кейт потянулась за бокалом бренди. После горячего душа тело ее как будто звенело, а халат был таким шершавым, что кожа сделалась гусиной Кейт казалось, что к ее ногам подвесили гири, и она не могла подняться со своего кресла. Глаза ее ярко блестели. «Ну вот, — мелькнуло у Кейт в голове, — стоит раз свалиться в реку и становишься самым счастливым человеком». Перед ее мысленным взором то и дело вставал улыбающийся Дэмьен, как будто хотел вот-вот сказать: «Ну что? Спасайся сама, а?..» Никогда ей не удавалось угадать, о чем он думает. Дэмьен Торн был окутан тайной. Единственный вывод, сделанный ею со всей определенностью, состоял в том, что Торн являлся тег самым уникальным мужчиной, который обладал незаурядной волей. Такой волей, что Кейт могла и хотела ему подчиниться. Тут она у\ыбну- лась. Да уж, ее подруг-феминисток просто стошнило бы от этих умствований, да и сама Кейт с трудом себе все это представляла.

Кейт никогда раньше не лгала самой себе, не собиралась делать этого и сейчас. Ее до глубины души потрясала мысль о том, что рядом с Дэмьеном она почувствовала себя истинной женщиной. Кейт бы позволила ему руководить ею Никогда раньше Кейт не приходилось испытывать подобного чувства: ни в юности, ни во времена с Фрэнком и уж, конечно же, никогда после.

Кейт услышала, как в комнату вошел Дэмьен, ио не оглянулась.

— Тут вот, наверное, что-нибудь придется вам впору, — предложил тот Кейт продолжала смотреть на огонь, всем телом ощущая приближение Дэмьена. — Вот, кажется, то, что надо. — Кейт резко повернулась, щеки ее пламенели от каминного жара. Дэмьен уставился на нее, зажав в руках зеленую сорочку. — Зеленая или серая — это уж как настроение подскажет, — произнес он.

Кейт потянулась за рубашкой и, тут же бросив ее рядом, коснулась руки Дэмьена. Когда она снова заговорила, голос ее упал до шепота:

— Я чувствую, что мотылек слишком близко подлетел к пламени.

Дэмьен улыбнулся и пальцем очертил ей на ладони окружность.

— Но кто же все-таки этот мотылек? — спросил он.

* * *

Как долго длилось все это? Пожалуй, месяцев шесть. Она только теперь поняла, насколько ей этого не хватало. Первый порыв настиг их в коридоре. Они буквально вцепились друг в друга по пути к нему в спальню. И не было ни сил, ни желания скрывать эту пожирающую их страсть. Шесть месяцев подряд снедала ее эта лихорадка, но теперь их время пришло…

— Ну, иди же, иди ко мне, — шептала Кейт, гладя Дэмьена по волосам. Она ласкала мужские обнаженные плечи и прижимала его к себе. И вдруг почувствовала, что он сопротивляется. Кейт слегка отстранилась и заглянула ему в лицо. Веки Дэмьена были плотно сжаты, как от боли.

— Что такое? Что? — причитала Кейт, стараясь привлечь его к себе, но Дэмьеч внезапно отпрянул от нее.

— Дэмьен, пожалуйста, — Кейт ничего не могла понять. Что же было не так? Все было восхитительно до этого момента… Но нет, он не может, не должен останавливаться теперь, нет, не теперь, ради Бога, он не должен останавливаться…

— Нет, плохи дела, — пробормотал Дэмьен. — Не могу любить. Не умею, не хочу, не буду любить.

— Да, Дэмьен, да, люби же меня, — умоляла Кейт. Она вся горела и находилась на грани отчаяния, пытаясь хоть что-нибудь придумать. Может быть, он хочет, чтобы она произносила всякие грязные и мерзкие слова, но она не умела это делать. Такого рода слова всегда застревали у нее в горле. Дэмьен склонился над ней и заглянул ей в глаза. Кейт вдруг показалось, что они полыхнули желтым пламенем.

— Хочешь видеть то, что вижу я? — прошептал Дэмьен у самого ее уха.

Кейт отрицательно замотала головой, пытаясь вникнуть в смысл его слов и понимая только одно:

— Я хочу тебя, хочу… — повторяла она.

Внезапно Дэмьен вышел из нее, не обращая внимание на ее слезы. Он резко бросил Кейт на живот, лицом в подушку и снова овладел ею. Кейт забилась в его объятиях, вырываясь и пытаясь объяснить, что так ей не нравится, что это извращение, но слова застревали в горле. К тому же Дэмьен был слишком силен для нее.

Кейт оторвала от подушки лицо и вцепилась руками в спинку кровати, все еще пытаясь выскользнуть из железных объятий Дэмьена, но чем активнее она сопротивлялась, тем резче и быстрее двигался он.

— Боль всесильна и всеобъемлюща, — хрипло шепнул ей Дэмьен прямо в ухо и зубами коснулся ее шеи. — Рождение — это боль. Смерть — это боль. И красота — это боль.

— Люби меня, Дэмьен, — все еще бормотала Кейт, едва осознавая, что эти слова уже не имели никакого значения.

— Я дам тебе мою боль, ибо любовь — это тоже боль…

Кейт обхватила руками свою голову, пытаясь не слышать его слов, лицо ее исказилось, но она не могла уйти от его рук, вцепившихся ей в спину, от его ногтей, вонзившихся в кожу.

Кейт обернулась и через плечо увидела, что Дэмьен, как в молитве поднял голову и устремил взгляд в потолок.

— Яви ей настоящую боль, Отец, — крикнул он, — не мелкие уколы повседневного страдания, а подлинную святую боль истязания…

И Кейт сдалась. Она уже не слышала его слов и только двигалась вместе с ни?л, послушно уступая во всем. Кейт тоже что-то выкрикивала, и скоро вопли ее смешались с торжествующим воем зверя.

Было еще темно, когда Кейт проснулась. Она инстинктивно потянулась к Дэмьену, к теплу, ню его не оказалось рядом. Кейт выскользнула из постели и прокралась к двери. В зеркало она разглядела, как исцарапано ее тело; си- йяки и кровоподтеки покрывали ее спину, шею и руки… Кейт вздрогнула и отшатнулась, накинув рубашку, она выскочила в коридор.

Кейт шепотом позвала Дэмьена, но ответа не последовало. Ее окружала тьма. На цыпочках Кейт миновала галерею, заглянула в холл, но Дэмьена нигде не было.

Через какое-то время Кейт набрела на часовню. Она толкнула дверь и разглядела белеющее в полумраке тело Христа, гвоздями приколоченного к кресту. Кейт вздрогнула, увидев эту фигуру, ее охватил ужас, но всмотревшись, она заметила Дэмьена. Обнаженный и скрюченный, он спал у подножия креста. Колени его были подтянуты к подбородку, он обхватил их руками.

— Дэмьен? — прошептала Кейт, но тот даже не шелохнулся.

Кейт бесшумно подкралась к нему и, склонившись, слегка коснулась его спины. Он замерз. Кейт протянула руку и погладила его волосы, а потом опять взглянула на крест. Когда она вновь опустила глаза, то увидела под раздвинутыми волосами метку. Она отчетливо виднелась на скальпе. Это была метка зверя.

666

Кейт, прикрыв глаза, застыла на месте. Так, стоя на коленях, она замерла на некоторое время. Потом поднялась и направилась к двери. Она ни разу не оглянулась. Кейт больше не сдерживала рыданий. Слезы ручьем лились по лицу и скатывались на грудь.

А в темноте Дэмьен открыл глаза, отсвечивающие желтым пламенем.

Глава девятнадцатая

И будто ему неприятностей не хватало! Подъехав на следующее утро к зданию посольства, Харвей Дин обнаружил здесь толпу репортеров, запрудивших и вход, и вестибюль вплоть до лифта.

Дин бросил на охранников выразительный взгляд, в котором сквозило раздражение, но те в ответ только пожали плечами. Дин не мог себе представить, как журналистам удалось проникнуть внутрь здания, но у него и времени не было раздумывать над этим.

Никто даже не пытался соблюдать формальности.

— Торн заплатил Шредеру, — задал первый вопрос один из них.

— Извините, господа, — проворчал Дин, проталкиваясь сквозь плотные ряды репортеров и нажимая кнопку лифта, — я не собираюсь давать никаких комментариев.

— Почему мы не можем видеть посла?

— Потому что в настоящее время его нет на месте, — Дин все еще пробивался к дверям лифта.

— А где же он?

Никто из репортеров так и не получил ответа ни на один вопрос. Дверцы лифта раздвинулись, и Дин с облегчением вошел в него. Уже из Лифта он объявил журналистам:

— Как только посол найдет нужным сделать заявление, мы вам сообщим.

Дверцы кабины захлопнулись, и Дин отер со лба пот. Он быстро прошел к своему кабинету. На пороге Дин остолбенел, заметив за своим письменным столом Дэмьена. Уж кого-кого, а Торна он меньше всего хотел сейчас видеть.

— Я думал, ты дома, — растерянно протянул Дин.

Дэмьен не ответил.

— Пресса переполошилась в связи с заявлением Шредера. Надеюсь, мне удастся удержать эту толпу, пока ты переговоришь с Бухером, но…

— Что вчера делал де Карло в твоем доме? — вопрос был задан совершенно бесцветным голосом, лицо ничего не выражало.

— Кто? — недоумение Дина было искренним. Кто такой, черт побери, этот де Карло?

Ярость овладела Дэмьеном. Он медленно поднялся, пристально глядя на Дина.

— Скажи мне правду.

Дин пожал плечами. Что он мог сказать?

Во взгляде Дэмьена мелькнуло отвращение. Не отводя глаз, он крикнул:

— Питер!

Открылась боковая дверь, и на пороге появился мальчик. Он, как сомнамбула, постоял некоторое время в дверях, затем, странно волоча ноги, продвинулся вперед.

— Иди, иди сюда, Питер, — ласково позвал Дэмьен.

Мальчик вытащил свою записную книжку и открыл ее. Когда Питер заговорил, он стал похож на полисмена, зачитывающего на суде протокол:

— Вчера в половине четвертого я заметил священника по имени де Карло, входящего в дом номер 114 на Эбби- Кресит, где он, разговаривая с женой мистера Дина, провел один час двадцать две минуты.

Дин вышел из себя, все его раздражение в ту же секунду выплеснулось наружу. Не замечая Питера, он в бешенстве обратился к Дэмьену:

— Послушай, я же не знал, кто это, — вскипел он, — я имею в виду, Барбара мне ни слова не говорила…

— Уничтожь своего сына.

Дин тряхнул головой и отшатнулся. Челюсть у него отвисла, рот приоткрылся, но слов он не мог подыскать.

— Остался только один мальчик, — холодно констатировал Дэмьен, — и это твой сын. — Дэмьен говорил спокойно и даже деловито. — Уничтожь его, — повторил он, — или сам будешь уничтожен.

Дин качал головой и инстинктивно отступал к двери Страх в нем перерастал в панику.

— Нет, нет… — запинаясь, бормотал он, уже не понимая смысла слов. — Ради Бога, Дэмьен…

Дэмьен и бровью не повел, услышав последнюю реплику Дина. Он неподвижно стоял, сложив на груди руки.

— И Бог сказал Аврааму: «Возьми жизнь твоего сына, твоего единственного Исаака, которого ты любишь, и отдай его на жертвенный огонь».

Дин наткнулся на стену и принялся судорожно шарить в поисках дверной ручки.

— Если Авраам был готов убить сына из любви к своему Богу, то почему ты не сделаешь этого из любви к своему? — продолжал Дэмьен, по-прежнему вцепившись взглядом в Дина.

Дин потерял дар речи. Язык его будто прирос к небу. Похоже, только его ноги могли двигаться. Дин толкнул дверь и вылетел из кабинета; забыв о достоинстве, он промчался мимо секретарш прямо к лифту.

Питер спокойно наблюдал за ним, а потом обратился к Дэмьену:

— Ты не остановишь его?

Дэмьен покачал головой.

— В этом уже нет нужды.

За все время их супружеской жизни Барбара Дин впервые спала одна. Она втащила в детскую комнату кушетку и расположилась на расстоянии вытянутой руки от колыбели. Трижды за ночь пробуждалась она, убеждаясь, что с ее малышом все в порядке.

За завтраком они с Дином едва обменялись парой слов. Она все ему выложила, и если уже сегодня вечером он ничего не предпримет, то она уедет, с Дином или без него.

Барбара опустила трубку и удовлетворенно покачала головой. Эта женщина — подруга Кэрол — согласилась на время принять Барбару. Когда они впервые встретились, она заверила Барбару, что та обязательно должна навестить ее. В Сассексе им было так одиноко, — заверяла она Барбару. Ну вот, Барбара и напросилась к ней в Сассекс. А если та и удивилась такому неожиданному визиту, то во всяком случае не показала виду. Барбара улыбнулась. Там, в Сассексе, она, конечно же, будет расспрашивать Барбару, что произошло. Они вдоволь насплетничаются: и почему Барбара уехала, и почему они поссорились, и приедет ли Харвей?

Перед тем, как начать укладывать чемоданы, Барбара решила погладить белье. Она установила доску и залила в утюг воды. Малыш резвился у окна в люльке, лучи солнца касались его лица. Он улыбался и тянулся ручонками к солнечным стрелам, будто хотел ухватиться за них.

Гладя белье, Барбара то и дело заглядывала в люльку. Когда она в очередной раз подошла к колыбели, малыш уже заснул, сложив ручонки. Барбара убрала их под простынку и вернулась к гладильной доске. Скоро она все закончит, и они уедут, она, ее ребенок, а может быть, и ее муж.

* * *

Собака бесшумно двигалась по траве в намеченном направлении. Достигнув нужной улицы, она принюхалась и потрусила дальше вдоль дороги. Люди шарахались от нее. Дважды она сворачивала и, наконец, остановилась. Шерсть у нее встала дыбом, клыки обнажились в злобном рычании. Все время поводя носом, будто шла по следу, собака подбежала к дому. Возле окна она встала на задние лапы и заглянула через распахнутые створки в личико младенца. Желтые, пронзительные глаза ее не мигали, из пасти прямо на одеяльце стекала липкая слюна.

Когда Барбара завопила не своим голосом, собака на какое-то мгновение подняла на нее глаза, пристально взглянула, а затем спрыгнула на землю и медленно потрусила прочь. Она сделала свое дело.

Барбара захлопнула окно, так что стекло зазвенело. Сердце неистово колотилось. Внезапно появившееся в окне чудовище ввергло женщину в состояние шока. Что-то бормоча себе под нос, Барбара склонилась над малышом. Во сне он повернулся и лежал ничком, его ножки подергивались, будто он пытался убежать.

— Все в порядке, солнышко, — сказала Барбара, — мы прогнали эту ужасную собаку. И она перевернула ребенка.

Из колыбели на нее уставилось старое, сморщенное лицо, желтые глаза запали в глазницах, кожа посерела. Ребенок протянул к ней скрюченные ручонки, и Барбара отшатнулась. Рот у нее приоткрылся, но крика не последовало. Раздался какой-то звук вроде всхлипыванья, когда ее рука вдруг потянулась, нашаривая что-то.

А ребенок взирал на нее умирающими глазами.

* * *

Подъезжая к дому, Дин следовал за полицейским мотоциклом. Он страшно спешил и в задумчивости проехал на красный свет. Полисмен задержал Дина, и тот извинился перед ним.

Дин выехал, наконец, на финишную прямую и помчался к дому.

Припарковав автомобиль, Дин распахнул двери и, вбежав в дом, остановился в холле. «Как она будет рада», — подумал он. Теперь, когда Дин, наконец, принял это решение, он чувствовал себя значительно лучше. По крайней мере он сделал свой выбор. Он убежит со своей семьей, он попытает счастья.

— Барбара?

Тишина. Ни радио, никакого другого звука. Дин нахмурился и заглянул в гостиную.

— Барбара?

Дин распахнул дверь на кухню и увидел Барбару. Она стояла спиной к нему возле гладильной доски. Дин взглянул на колыбель и заметил поднятую над ней детскую ручонку: крохотные пальчики, словно в приветствии, замерли в воздухе.

— В чем дело, Барбара, ты меня что, не слышишь?

Она все еще не оборачивалась. В дурном предчувствии он сделал шаг к ней. — Я хочу, чтобы ты начала собирать чемоданы. Мы…

Барбара обернулась, и он застыл на месте, оборвав себя на полуслове. Глаза ее покраснели от слез, лицо было искажено жуткой гримасой. Она издала какой-то звериный рык. Дин отпрянул, когда она набросилась на него. Последнее, что он заметил, была ее рука, сжимающая дымящийся утюг. В следующее мгновение она нанесла ему удар по глазу.

Предсмертный вопль Дина смешался с шипением пара и горелого мяса, так как раскаленный металл моментально выжег ему глаз. Дин сполз на пол, из обгоревшей глазницы сочилась желтоватая жидкость и стекала по разбитой щеке.

Барбара аккуратно поставила утюг на доску и, склонившись над трупом мужа, коТнулась его плеча. Сквозь обуглившуюся глазницу она вглядывалась прямо в его мозг. Барбара поднялась, подошла к раковине, взяла полотенце и, вернувшись к мужу, нежно и осторожно вытерла его лицо. Затем опять подошла к младенцу и, дотронувшись до его розовых пальчиков, снова взглянула на разбитое лицо мужа.

После этого Барбара села за стол, и улыбнувшись, окончательно сошла с ума.

Глава двадцатая

За последнюю неделю отец де Карло превзошел все пределы человеческой выносливости. Ел он очень мало и почти не спал, поддерживаемый разве что верой и Богом. Священник испытывал неописуемую радость от мысли, что Сын Божий родился, и что он — де Карло — призван защитить Его. Сознание своей роли вдохновляло священника, укрепляя его силы. Плоть жаждала отдыха, но разум не позволял телу расслабляться. Священник заставлял себя действовать, пока его миссия не будет выполнена, только тогда он уступит мольбам тела.

Из окна такси, катившего по улицам Вест-Энда, де Карло разглядывал прохожих. Они спешили по твоим делам, и священник завидовал этим людям, занятым такими простыми житейскими проблемами. В одном из пешеходов де Карло вдруг уловил сходство с Антонио. И снова, в сотый раз, он склонил голову, молясь за души шести монахов. Подняв, наконец, глаза, де Карло вытер покрытое слезами лицо. Иногда печаль и отчаяние настолько овладевали его душой, что казалось, будто они вот-вот одержат над ним верх. Единственное, что спасало в подобные минуты, — это надежда. Де Карло верил, что жизнь его находится в безопасности, покуда Антихрист не погибнет и Святое Дитя будет спасено.

Де Карло перелистал свою записную книжку. За последние дни он сам удивлялся своей хитрости. Ему в одиночку удавалось прятать Дитя. А также следить за каждым передвижением Торна, этой женщины и ее сына. Де Карло испытал даже что-то вроде гордости. Из него, похоже, получился бы неплохой детектив.

— Би-Би-Си, приятель, — бросил ему через плечо шофер.

Отец де Карло поблагодарил его и выбрался из такси. Здание окутывала мгла, окна не горели, но священник знал, что Кейт задерживается тут допоздна. Вход никем не охранялся, и де Карло возблагодарил Бога за удачу. По крайней мере ему не надо торчать на холоде. Он может спокойно войти и перехватить ее прежде, чем она уедет.

Студию уже почти все покинули, Кейт делала в своем блокноте последние пометки. Два оператора пожелали ей спокойной ночи, и она улыбнулась в ответ, затем подошла к письменному столу, потянулась за своими записями и стала искать глазами пальто.

— Через пять минут закрываем, миссис Рейнолдс.

— Иду, иду, — крикнула она в ответ. Обычно Кейт радовалась, когда программа удачно завершалась, но сегодня все было иначе. Она боялась возвращаться домой.

— Миссис Рейнолдс, — внезапно раздался чей-то голос. Кейт вся сжалась. Обернувшись, она гневно взглянула на священника. Как проник он сюда? Вечно он появляется в темноте и пугает ее.

— Что вы здесь делаете? — спросила Кейт.

— Вы его видели, не так ли, миссис Рейнолдс?

Священник казался изможденным. Даже в полумраке она смогла разглядеть его впалые щеки, усталые глаза, поникшие плечи.

— Теперь вы знаете, что Торн — Антихрист, — продолжал священник. Он подошел к Кейт и тронул ее за руку. — Почему же тогда вы защищаете его?

Кейт отдернула свою руку.

— Либо вы уйдете отсюда, либо я вызову охрану, — предупредила она. Все внутри нее кипело от гнева. Даже если сторожей не окажется на месте, она собственноручно вышвырнет отсюда этого наглого священника.

— Миссис Рейнолдс, а ваш сын… Где он?

— В кровати. Спит, конечно, — раздраженно отрезала Кейт.

Отец де Карло покачал головой.

— Нет, он не в кровати. Ваш сын с Дэмьеном Торном.

Кейт резко обернулась и удивленно уставилась на него.

— С Торном, миссис Рейнолдс, — повторил священник, подчеркивая слова. — С ним — душой и телом. Ваш сын сделался апостолом Антихриста.

Кейт разразилась язвительным смехом. Она до смерти устала от всего этого. Все, что она хотела — это чтобы священник оставил ее, наконец, в покое.

— Вы думаете, что три последние недели Питер провел в школе, не так ли?

Кейт насмешливо кивнула.

— Узнайте, если не верите мне. Позвоните в школу.

Отец де Карло заметил, как переменилось выражение лица Кейт: гнев уступил место сомнению и страху.

— Питер служит Торну. Он — его последователь в деле зла. Торн вдохновляет его на убийство Божьего Сына. Но им не удастся сделать этого. Святое Дитя вне пределов их досягаемости. Оно в безопасности, но ваш сын — нет.

Кейт покачала головой и нахмурилась.

— Есть только один путь спасти Питера, мисс Рейнолдс, и путь этот — уничтожение Антихриста. — Священник полез в свою куртку и вытащил кинжал. Кейт посмотрела на него широко раскрытыми от ужаса глазами.

— Вы просите, чтобы я… — Она замолчала, не в силах вымолвить больше ни слова. Взгляд ее был прикован к лезвию.

— Нет, мисс Рейнолдс, это уж мой святой долг. Но если вы дорожите бессмертной душой сына, вы должны помочь мне.

Кейт все еще смотрела на кинжал. Отец де Карло пристально вглядывался в ее лицо. Он нуждался в ее помощи. Если она не поможет, надежды мало

— Пожалуйста, поспешите, мисс Рейнолдс, — раздался голос одного из сторожей.

— Да, да, закрываю — воскликнула Кейт.

Голос охранника, похоже, вернул ее на землю.

— Иду! — прокричала Кейт и, уже полностью овладев собой, проговорила: —Я еду домой, к своему сыну.

— Тогда я умоляю вас разрешить мне присоединиться к вам, — попросил де Карло. — Нельзя терять ни секунды времени после того, как вы убедитесь, что его нет дома.

Кейт пожала плечами и пошла к выходу. Она не могла запретить ему следовать за ней. Она предъявит ему Питера: проведет его наверх, в спальню и ткнет пальцем в своего сына. Может быть, после этого он, наконец, оставит ее в покое!

— Питер!

В доме было темно. В это время он еще не должен был спать. После своего дня рождения он взял за правило не ложиться допоздна и либо почитать на ночь глядя, либо послушать музыку.

Дом, погруженный во мрак, безмолвствовал. Пока Кейт поднималась в спальню сына, отец де Карло дожидался в гостиной. Когда женщина вернулась, на ней не было лица.

— Вы были правы, — потухшим голосом вымолвила она.

Де Карло поднял телефонную трубку и передал ее Кейт. Она набрала номер школы и замерла в ожидании.

— Миссис Грант? Извините за столь поздний звонок, это Кейт Рейнолдс…

Пока Кейт разговаривала, священник разглядывал через окно улицу.

— Вы опять правы, — положив трубку, проговорила Кейт. Какая-то мысль мелькнула у нее в голове. — Вы утверждали, что Питер был прошлой ночью в Пирфорде?

— Боюсь, что так.

— О, Господи. — Кейт села, готовая вот-вот разрыдаться. Она так сжала свои руки, что кожа на запястьях побелела.

Де Карло опустился рядом с Кейт, и на этот раз она не отодвинулась. — Вы поможете мне? — спросил священник.

— Конечно.

* * *

Маршрут был ей знаком. Теперь она уже не сверялась с картой или дорожными указателями. Она вела машину, пытаясь переварить в уме то, о чем рассказывал ей Де Карло.

— Я в курсе, что вы читали о трагедии Торнов, — тихим голосом говорил тот. — Но вы знаете только половину.

Кейт бросила на него любопытный взгляд.

— Священник, — тихим голосом продолжал де Карло, — отец Тассоне — трагическая фигура — он помогал при рождении. Потом пытался искупить свой грех и предупредил Роберта Торна, — де Карло помедлил. — Мертв, — только и добавил он.

Потом поднял правую руку и начал загибать пальцы. — Фотограф по имени Дженнингс, пытавшийся помочь Роберту Торну. Обезглавлен.

Кейт вздрогнула.

— Шесть лет спустя, — продолжал священник, — Бу- генгаген, археолог. Похоронен заживо. — Теперь он говб- рил торопливо, — Билл Ахертон…

— Да, — прервала его Кейт, — я читала о нем.

— Джоан Харт, — без всякого выражения в голосе перечислял де Карло, — как и вы, журналистка. Мертва. Доктор Чарльз Уоррен, руководитель музея Торнов. Раздавлен…

— Хватит, — отрубила Кейт. Лицо ее побледнело, голос дрожал. — Я не'хочу больше слушать.

— Ладно, — согласился священник. — Тогда я вам кое- что расскажу. — Он прикрыл глаза. — Мы наблюдали вспышку трех звезд. Это были самые восхитительные минуты в моей жизни. Через две тысячи лет. Второе пришествие.

Кейт слегка расслабилась, пытаясь избавиться от страшных видений.

А потом мы бросились на Его поиски. Все было очень просто. Астроном указал нам точное место Его рождения. И мы нашли Его. — Священник замолчал на какое- то время. — У цыган.

Кейт всплеснула руками.

— Это самое красивое и чудесное существо, которое я когда-либо видел: цыганам не нужны свидетельства о рождении, потому-то Он остался жив. А все остальные несчастные младенцы, родившиеся в ту же ночь, были перебиты. Ради чего?..

— А ваш друг, монах, — вставила Кейт. — И он умер. Ради чего?

— Не только он, — мягко возразил де Карло.

— Разве был еще кто-то?

— О, да.

Кейт протестующе оторвала одну руку от руля. — Пожалуйста, не говорите мне. Я не вынесу больше.

— Да, я понимаю. Но есть еще кое-что… — И несмотря на возражения Кейт, священник рассказал ей о рождении Дэмьена, о камне, размозжившем голову младенца, и ужасном чудовище, извлеченном из утробы шакалихи.

— Чьей? — переспросила Кейт, резко повернувшись к де Карло и чуть было не выпустив руль из рук. Под одеждой она вдруг вновь почувствовала на своем теле его укусы и когти. Кейт передернуло, когда она вспомнила его животную похоть, тяжелое дыхание, его странные слова и звериный вой… Гнусная мерзость. Кейт захотелось выскоблить себя до крови, но она уже понимала, что никогда больше не почувствует себя чистой.

— Вот здесь, — указал де Карло. — Мы приехали.

Кейт затормозила, подождала, пока священник вылезал из машины, затем развернулась и направилась за Питером. Когда весь этот кошмар кончится, она заберет сына с собой, они уедут отдыхать. Она его обнимет и долго-долго не будет выпускать из своих рук. Пока не залечатся раны в их душах.

У ворот особняка охранник улыбнулся Кейт и доложил, что господин посол ожидает ее. Она даже не удивилась, ибо ничего на свете уже не могло больше удивить ее.

* * *

Часовня была погружена во мрак, но Питер видел все, что ему было нужно. Он уставился на крест и на Дэмьена, застывшего перед распятием.

— Итак, ты думаешь, будто победил, не так ли? — обратился Дэмьен к Христу. — Ты равнодушно наблюдал, как я истреблял вместо тебя сотни младенцев и даже пальцем не пошевелил, чтобы их спасти…

Дэмьен презрительно взглянул на распятие и обошел его, чтобы посмотреть в искаженное агонией и прижатое к кресту лицо.

— Эта твоя вечная игра. Кошки-мышки. На протяжении столетий. Ну теперь-то она закончилась. — Дэмьен взглянул на Питера. Потом подошел к нему, взял за руку и поднял глаза к потолку. — О, Сатана, возлюбленный отец мой, победа за тобой. Благодарю тебя за то, что ты отдал мне этого чистого отрока, и теперь я смогу встретиться с Назаретянином.

Дэмьен упал на колени, глядя в лицо Питеру и удерживая его за обе руки. — Я хочу, чтобы ты выслушал меня, Питер, — произнес он. — И слушай меня внимательно. Твоя мать на пути сюда. Она собирается забрать тебя у меня…

Питер замотал головой и бросился было бежать, но внезапно замер на месте.

— Нет, Дэмьен, не отдавай меня.

Дэмьен улыбнулся.

— Не беспокойся, с этого момента ты принадлежишь мне душой и телом.

Он коснулся лица мальчика и приподнял его подбородок.

— У этих христиан десять заповедей, — сообщил Дэмьен. — У меня — всего одна.

Питер кивнул. В коридоре послышались шаги, но Дэмьен даже не обернулся. Он впился взглядом в лицо Питера и не сводил с него глаз.

— Повторяй, что я говорю, и мы станем с тобой единым целым.

— Я обожаю тебя, — выдохнул Питер.

— Сильнее всех и превыше всех, — требовал Дэмьен.

— Сильнее всех и превыше всех.

— Сильнее самой жизни.

— Сильнее самой жизни.

Дэмьен вздохнул и склонил голову. В этот момент дверь распахнулась, на пороге появилась Кейт.

— Я здесь, чтобы поторговаться с тобой, Дэмьен, — бросила она.

Питер испуганно переминался с ноги на ногу. Но Дэмьен крепко держал его за руки.

— Где Он? — спросил Дэмьен, продолжая глядеть Питеру в глаза.

— Верни мне моего сына, и я отвезу тебя к Нему, — предложила Кейт.

Питер прижался к Демьену.

— Нет, Дэмьен, я не ее сын. Я принадлежу тебе.

Из груди Кейт вырвался стон. Дэмьен, услыша его, улыбнулся и, медленно повернувшись, посмотрел, наконец, на стоящую в дверях женщину.

— Веди нас к Назаретянину, — согласился он. — И тогда ты сможешь забрать Питера.

Мальчик весь съежился и снова замотал головой.

— Нет, Дэмьен, это уловка.

— Нет, ведь если она хочет вернуть сына, это не может быть уловкой.

Кейт кивнула и привалилась к двери, впившись взглядом в Питера, когда тот проходил мимо, ухватившись за руку Дэмьена. Она прикрыла глаза, будто желая вычеркнуть из памяти это кошмарное видение. Питер — ее единственный ребенок превратился в ее врага. Она не могла принять этого.

— Пойдем, — произнес Дэмьен.

Кейт бросила взгляд на крест. Вся ее жизнь разлеталась вдребезги. Так не должно было случиться. А теперь у нее не оставалось выбора. Ей предстояло вести своего сына в западню. Единственное на свете существо, за которое она легко отдала бы собственную жизнь. А она подвергает его опасности.

— Если ты можешь помочь мне, — прошептала Кейт, глядя в искаженный мукой лик Христа, — то помоги.

Глава дв адцать перв а я

И даже теперь Кейт была не в состоянии осознать происходящее. Колоссальные масштабы разворачивающихся событий ошеломляли ее и не поддавались осмыслению. Кейт никогда ни в кого не верила: ни в Бога, ни в дьявола. Все это чушь какая-то. Скоро она проснется и избавится от этого кошмара. Она откроет глаза и увидит Питера. Он будет стоять рядом с ее постелью со стаканом сока и как всегда— иронично что-то говорить ей.

Кейт глянула в зеркальце заднего вида. Две пары глаз смотрели на нее, две пары глаз, отсвечивающих желтым пламенем. Кейт вздрогнула и вцепилась в руль. Она слышала, как они сзади переговариваются, будто два заговорщика, и ее охватила яростная ревность. Внезапно Кейт вспомнила Фрэнка, и слезы мгновенно застлали ей глаза. Слава Богу, ему не довелось пережить этот кошмар. Умирая, Фрэнк просил ее найти мальчику отца, и она обещала. А теперь…

Кейт попыталась взять себя в руки. Но мысли обрывались и путались. Пожалуй, в таком состоянии она в два счета разобьет машину. Это, конечно, шанс спасти Питера. Но если он пострадает? Этого она себе никогда не простит. Она могла бы, конечно, обратиться к любому полицейскому, но кто ей поверит?..

— Мы уже подъезжаем? — голос Питера прервал ход ее мыслей.

— Еще две мили, — вмешался Дэмьен.

Кейт удивленно захлопала ресницами. Он знал. Он мог читать ее мысли. Он проникал в ее самое сокровенное. Сидя за спиной Кейт, он наверняка посмеивался над всеми ее нелепыми и шаткими планами. И Кейт сдалась. Она полностью сосредоточилась на дороге. Кругом не было ни души: ни людей, ни машин — и только насекомые то и дело разбивались о лобовое стекло. Ночь выдалась ясная и светлая. Множество звезд мерцало в высоком небе. Все безмолвствовало и замерло насторожившись. Как будто мир затаил дыхание.

Кейт заметила, наконец, силуэт разрушенного собора. Питер поперхнулся на вдохе. Она разглядела в зеркальце, как он прикрыл лицо руками, чтобы не видеть собора, как будто одно его присутствие доставляло мальчику боль. Дэмьен облизнул губы.

Кейт резко ударила по тормозам, и из-под самых колес взметнулась стая ворон. Кейт услышала проклятья Дэмьена и отметила, что он еще крепче прижал к себе мальчика, будто оберегая его.

Неодолимая ненависть поднялась в ней к Дэмьену. Это, в конце концов, его судьба, а не их. Кейт вдруг вспомнила, как он любовался тогда домом и рассказывал ей о безоблачной поре своего детства. Да черт с ним, с его невинным детством, и пропади он пропадом, и пусть душа его вернется в ад, где ей и место.

Находилось, правда, и единственное утешение. Его мерзкое семя не могло пробиться в ее утробу. Она не забеременеет и не родит от него.

Ярдах в пятидесяти от собора Кейт заглушила мотор. Тишина обрушилась на них.

— Разреши мне войти первой, — попросила Кейт. — Давай пойдем вдвоем, Дэмьен, только ты и я. Оставь Питера в машине. Пожалуйста!

— Мы пойдем все вместе, — отрезал Дамьен.

Кейт обернулась к нему.

— Поверь мне, Дэмьен. Я просто хочу знать…

— Нет, — закричал вдруг Питер, — не доверяй ей.

Он выбрался из машины, Дэмьен — следом за ним. Они стояли рука об руку — мальчик и мужчина — и ждали Кейт. «У меня нет выбора — внезапно осознала Кейт, — я не могу ничего изменить».

— Веди нас, — приказал Дэмьен.

Кейт взглянула на собор. Он казался холодным и пустым. Разрушившийся монумент забытому Богу. Кейт нетерпеливо вглядывалась в темноту, но так ничего и не обнаружила.

— Иди же, — скомандовал Питер с нетерпением в голосе.

Кейт медленно двинулась вперед на ватных ногах. Она боялась упасть. Божий Сын родился среди цыган. Кейт все еще не могла поверить в это. Впрочем, ее уже не волновали подобные мысли. Она думала только о кинжале…

В десяти ярдах от входа Кейт остановилась, каждой своей клеточкой чувствуя позади себя Дэмьена. Она ощущала его напряжение.

— Там, внутри, — произнесла Кейт.

— Открой дверь, — сказал Дэмьен.

Кейт шагнула вперед и потянула дверную ручку. Краешком глаза она заметила де Карло, появившегося из-за колонны с кинжалом в руке. Кейт инстинктивно вскрикнула:

— Нет, святой отец!

Священник колебался ровно столько, сколько времени хватило Дэмьену, чтобы повернуться, схватить Питера и, приподняв его перед собой, прикрыться мальчиком, как щитом. Однако де Карло уже не мог остановить свой прыжок. Кинжал, нацеленный на Дэмьена, вонзился в спину Питера.

— Питер! — закричала Кейт, когда Дэмьен, швырнув мальчика на землю, ринулся на священника. Он пытался ухватить его за горло.

— Питер! — Кейт бросилась к сыну. Она споткнулась и упала на колени. Мальчик полз на четвереньках, из спины его торчала рукоятка кинжала.

— Сыночек, любимый мой… — Ну почему она вскрикнула? Зачем она предупредила Дэмьена? Она держала в ладонях лицо Питера. — Не покидай меня, Питер, — взмолилась Кейт. Но глаза его уже затуманились, дыхание с хрипом вырывалось из груди. — Не умирай, пожалуйста, не умирай…

— Я люблю тебя, — пробормотал мальчик.

— Питер…

— Больше жизни люблю. Я люблю тебя, Дэмьен… — Он улыбнулся, закрыл глаза и поник на руках матери.

— Нет, Питер, нет…

Кейт несколько секунд смотрела на сына, затем нежно и осторожно перевернула тело Питера и, затаив дыхание, обеими руками вытащила кинжал. Положила его на траву и подняла голову.

Дэмьен повалил отца де Карло и склонился над ним, пытаясь добраться до горла священника. Он не видел, как Кейт медленно двинулась к нему. Яростный крик ее прорезал тишину в тот момент, когда она вонзила кинжал ему в спину. Послышался хруст костей, и Кейт еще глубже погрузила лезвие, по самую рукоятку. И только тогда она отступила, а крик ее эхом продолжал отдаваться среди руин.

Дэмьен поднялся и выпрямился во весь рост. Он пытался дотянуться до кинжала. Из груди его вырывался хрип, он снова рухнул на колени, затем встал сно<ва и, шатаясь, заплетающейся походкой двинулся ко входу. Распахнув двери собора, он застыл на пороге.

Несколько мгновений стоял так Дэмьен, не шевелясь, глаза его лихорадочно блуждали по разрушенным стенам.

— Назаретянин, — выкрикнул он рокочущим басом. — Где ты, Назаретянин? Дэмьен шатался, собираясь с последними силами, чтобы не упасть. — Ты слышишь меня, Назаретянин?

И как будто в ответ на этот призыв в дальнем конце собора забрезжил едва различимый свет, сияющий ореол, разгоравшийся все ярче и ярче. Демьен шагнул вперед и направился навстречу свету. Раскинув руки, он побежал. Спину жгла невыносимая боль, лицо исказилось от мучительного страдания, но взгляд его был устремлен в небо, разгоравшееся чудесным сиянием сквозь разр} шенный купол собора.

— Сатана, — прорычал Дэмьен. — Почему ты покинул меня?

Руины эхом отразили бас, а свет уже ослеплял его.

Дэмьен рухнул на четвереньки.

— Вот и все, отец, — прошептал он. — Забери меня обратно, в свой рай. — Тело его задрожало, он ничком упал на каменный пол и затих.

Сияние становилось невыносимым, но отец де Карло впился в него немигающим взглядом. Затем он посмотрел на Кейт, склонившуюся над телом сына, коснулся ее волос и перекрестил мальчика. Кейт взяла тело Питера на руки и встала рядом со священником. Так они и застыли, женщина и священник. Они не отводили глаз от ослепительного ореола и по их щекам струились нескончаемые слезы.

Пробил час рассвета. Противоборство завершилось. Наступила новая эра.

* * *

«И отретъ Богъ всякую слезу съ очей ихъ, и смерти не будетъ уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будетъ; ибо прежнее прошло. И сказалъ сидящий на престоле: се, творю все новое…

Се, гряду скоро: блаженъ соблюдающий слова пророчества книги сей».

Откровение Иоанна Богослова, гл. 21: 4, 5; гл. 22: 7.

ГОРДОН МАКГИЛ