Ла Горель семенила за девушкой, сладко улыбаясь, и недобрые глаза старой чертовки светились злобным торжеством.
Прямо в воротах стояло несколько людей Кончини. Флоранс обратила внимание, что они словно бы загораживают проход. И все же она попыталась проскользнуть между ними. Но вдруг увидела среди них Роспиньяка и растерянно остановилась.
Тут и барон заметил ее — или сделал вид, что лишь сейчас увидел девушку. Он выступил вперед и, сняв шляпу, галантно раскланялся, а потом с нижайшим почтением тихо спросил:
— Погулять желаете, мадемуазель? Назовите пароль, и я сочту за честь лично вывести вас на улицу.
— Пароль! — повторила пораженная Флоранс.
— Несомненно, мадемуазель, — подтвердил улыбающийся Роспиньяк.
Она не знала, как быть. Заметив ее смущение, он как будто обеспокоился:
— Боже мой, мадемуазель, неужели мадам маркиза забыла сообщить вам этот проклятый пароль?
Флоранс молчала, и тогда барон извинился.
— Я в отчаянии, мадемуазель… Солдату положено беспрекословно выполнять приказы. Вы же понимаете… А мне велено без пароля никого не выпускать… Подождите минутку, я сбегаю к мадам маркизе и…
— Не надо, сударь. Я передумала, — перебила его Флоранс, понимая, что ее жестоко разыграли.
— Вы позволите препроводить вас до ваших покоев? — почтительно предложил Роспиньяк.
— Спасибо, сударь, — сухо ответила Флоранс и резко повернула назад.
Через несколько минут она была у себя. Сняв накидку, девушка снова села в кресло. Заслышав легкое покашливание, она подняла голову и увидела Ла Горель. Глубоко задумавшись, Флоранс не заметила, что мегера пришла вместе с ней.
Красавица хотела было выпроводить старуху, но та шмыгнула к креслу, тревожно осмотрелась и, понизив голос, с таинственным видом произнесла:
— Вы, мадемуазель, не можете выйти… А вот я могу… Так что, если вам чего нужно… Записку там передать… Понимаете?.. В общем, это могла бы сделать я.
— Вы! — недоверчиво воскликнула Флоранс.
— Ну да, я!.. Не так страшен черт, как его малюют!.. Я всегда готова помочь… за приличное вознаграждение, как водится… Вы ведь не поскупитесь!
Флоранс даже растерялась от такого неожиданного предложения. И тут же сообразила, что это — единственная надежда на спасение.
«Даже если эта низкая женщина предаст меня, хуже мне уже не будет… На все воля Божья», — подумала девушка.
Не отрывая от старухи внимательного взгляда, Флоранс спросила:
— Так вы беретесь передать письмо?
— Хоть десять писем! Лишь бы заплатили!
— Хватит и одного. Вот только денег у меня нет… зато есть драгоценности. Вот, держите. Этого достаточно, как вы считаете?..
Она протянула старой ведьме одно из колец, входившее в число драгоценностей, которые Леонора вручила девушке по случаю представления ко двору. От вида этих украшений Ла Горель еще утром начала сходить с ума. Впрочем, Флоранс готова была отдать ей все, что имела.
Но этого не потребовалось. Ла Горель жадно схватила кольцо, и лицо старухи расплылось в блаженной улыбке. Может быть, впервые в жизни она искренне воскликнула:
— Еще бы не достаточно!.. Это раз в десять больше, чем то, на что я рассчитывала!..
Каково бы ей было, узнай она, что девушка собиралась отдать ей все… К счастью, эта мысль просто не пришла Ла Горель в голову. Мегера была так довольна, что, забыв о вечном своем притворстве, решительно заявила:
— Пишите свое письмо, мадемуазель. Клянусь местечком, отведенным мне в раю, что послание будет вручено в нужные руки не позже, чем завтра утром.
Не теряя ни секунды, Флоранс черкнула три строчки, сложила бумагу и, запечатав, вручила ее Ла Горель. Та спрятала записку на груди и пылко повторила свое обещание:
— Сегодня уже поздно, но с утра пораньше я все сделаю, не сомневайтесь. Можете спать спокойно, мадемуазель.
Едва оказавшись у себя, Ла Горель закрыла дверь на засов, вытащила бумагу и взглянула на адрес:
— Ишь ты! — удивилась старуха. — А я-то думала, что она любовнику пишет!.. Какие дела могут у нее быть с этой мадам Николь, хозяйкой таверны «Золотой ключ», что на улице Сен-Дени?
Ла Горель охватило любопытство, и она было призадумалась, но потом тряхнула головой и сказала себе:
— Да на что это мне?.. За доставку письма мадам Николь Флоранс отдала мне такое кольцо!
Вытащив драгоценность из кармана, старуха с горящими глазами прикинула вес золотого ободка, как заправский ювелир со всех сторон рассмотрела вделанный в него бриллиант и, вполне удовлетворенная, продолжила свой монолог:
— Право же, это кольцо стоит больше тысячи экю… А я бы и за сто это письмо отнесла, да что там за сто — за пятьдесят… Ну и выгодное же дельце мне подвернулось. Раз уж Флоранс оказалась щедрее родного отца, сеньора Кончини — а я не знаю более щедрого человека — я честно сделаю то, за что она заплатила мне вперед. Завтра утром я вручу это письмо мадам Николь… которой оно и предназначено. А до остального мне дела нет.
XXXIФАУСТА НАЗНАЧАЕТ ВСТРЕЧУ
Тот день, когда Ла Горель должна была отнести мадам Николь записку от Флоранс, был пятницей.
В эту пятницу Пардальян решил отдохнуть. Он и его друзья так славно трудились всю предыдущую неделю, что вполне заслужили этот отдых. Поэтому прежде всего они хорошенько выспались.
Около десяти утра Пардальян и Одэ де Вальвер вышли на улицу Коссонри, оставив дома Ландри Кокнара, Эскаргаса и Гренгая. Шевалье и граф решили побродить по Парижу и послушать, что говорят горожане о трех взрывах, прогремевших накануне.
Но первым делом Пардальян и Вальвер заглянули в таверну «Золотой ключ». В дверях они столкнулись с мадам Николь, которая встретила гостей ослепительной улыбкой.
— Вы очень кстати, господа! — воскликнула прелестная трактирщица. — Господин шевалье, для вас только что принесли записку, и я как раз собиралась бежать с ней к вам, как вы и велели!.. Господин граф, если вам угодно пройти на конюшню, вы обнаружите там четырех скакунов в великолепной сбруе. Вчера вечером их привел для вас один конюший… Это от короля, сударь!
Взяв послание, Пардальян не торопился сломать печать. На большой этой печати он разглядел герб Фаусты. И этого было шевалье вполне достаточно, чтобы понять, о чем там речь. Он небрежно сунул записку за пояс и, благодарно улыбнувшись мадам Николь, обратился к Вальверу с одной из своих загадочных усмешек:
— Наконец-то Его Величество решился заменить нам лошадей, убитых в той операции, от которой он так много выиграл, а мы почти разорились. Пойдем поглядим, граф… Боюсь как бы великолепные скакуны, в которых мадам Николь совсем не разбирается, не оказались замухрышками, что только для лакеев и годятся.
— Ну, сударь, — засмеялся Вальвер, — не очень-то вы, похоже, верите в щедрость короля!
— Я в нее вообще не верю, Одэ, совсем не верю!.. Знаю я его: он намного скупее своего отца, Генриха IV… Впрочем, это единственная черта, которую он унаследовал от родителя.
Придя на конюшню, они принялись изучать лошадей. Мадам Николь не преувеличила: это и в самом деле были прекрасные скакуны, воистину королевский подарок. Вальвер обрадовался, как дитя. А Пардальян заметил только:
— Что ж, неплохо. Породистые лошадки, ничего не скажешь. Но ведь я столько денег выложил!.. Посмотрим, не забыл ли об этом король.
И шевалье немедленно запустил руки в переметные сумы. В одной из них он обнаружил небольшой мешочек и живо извлек его на свет Божий. Подбросив находку на ладони, Пардальян удовлетворенно улыбнулся:
— Тут тысяча пистолей… Так что теперь мы при деньгах…
Подумав чуть-чуть, он добавил:
— Эти красавцы ваши, ведь угробили ваших коней.
— Ошибаетесь, сударь, — со смехом перебил его Вальвер. — Я потерял только пару лошадей. Еще одна принадлежала Эскаргасу. А та, которую вы видите в этом стойле рядом с вашей, принадлежит Гренгаю.
— Это меняет дело, — серьезно ответил Пардальян. — Значит, одну лошадь вы отдадите Эскаргасу, она принадлежит ему по праву… Неплохая замена, а? Ну, а касательно денег, они мои… ведь раскошеливаться пришлось именно мне… Как, справедливо?
— Совершенно справедливо, сударь, — закивал Одэ.
— Но я помню, что вам тоже пришлось пойти на небольшие расходы, — добавил шевалье.
— Ну, о таких пустяках и говорить не стоит, — отмахнулся Вальвер.
— Нет, стоит, — все так же серьезно возразил Пардальян. — Ведь у нас своего рода сообщество. Деньги счет любят… Каждый должен получить свою долю… Негоже, черт возьми, кому-то одному наживаться за счет других… Итак, сколько вы потратили?
— Несколько сотен ливров… Признаюсь, сударь, я не считал… — замялся Вальвер.
— А зря… Тысячи ливров хватит? — осведомился Пардальян.
— Что вы, сударь, это слишком! Тем более, что я много выиграл на лошадях.
— Черт! Неужели вы решили, что я выложил тысячу пистолей?.. Нет, нет, каждому свое… Я отсчитаю вам сто пистолей.
Пардальян развязал мешочек. Сунув туда руку, он извлек записку и развернул ее.
— Это надо же! — воскликнул он насмешливо. — Личная печать короля… Его почерк!.. Господину графу де Вальверу… А, черт, это же не мне!.. Возьмите, Одэ, это вам.
Вальвер взял записку и прочитал вслух:
«Это всего лишь законное возмещение расходов, понесенных Вами на королевской службе. Моя признательность будет выражена по-другому.
— Какой человек, сударь! — вскричал зардевшийся от удовольствия Вальвер.
— Да уж! — не скрывая иронии, протянул Пардальян. — Эту писульку вам следует сохранить как самую дорогую реликвию.
— Я так и сделаю, — очень серьезно согласился Вальвер.
— В добрый час!.. — ухмыльнулся шевалье. — В конце года, если я буду еще жив, расскажете мне, насколько сей ценный пергамент увеличил ваши доходы!.. А пока что возьмите ваши сто пистолей… Уверяю вас, что они стоят ровно на сто пистолей больше, чем эта жалкая бумажка!