Идя через прихожую, я оставила куртку застёгнутой до самой шеи. Хотела скрыться в своей комнате, но услышала, как моя мать напевает. Я чувствовала запах жарящегося в масле лука и знала, что она делает мою любимую пасту. Внутри стало больно. На миг я вспомнила, как она напевала, втирая масло в мои волосы.
Ключница у двери пустовала – Юпитера дома не было.
– Мам?
Она высунула голову в проём. Иногда я забывала, какая же она была красивая – высокая, с тёмной кожей. Её волосы вились кольцами, касаясь ключиц. Сейчас на ней было красное платье, и она пахла своими духами с ароматом ландыша.
– О… – Её плечи поникли. – Я думала, это Ю. Он вышел захватить вина. У нас сегодня домашнее свидание.
Я прошла в кухню. Обеденный стол был накрыт на двоих, и в центре горела длинная белая свеча.
– Я принесу еду тебе в комнату, – сказала моя мать, и её голос звучал преувеличенно жизнерадостно, словно она пыталась мне что-то продать. – И два куска торта.
Она честно старалась, но не ради меня.
Я потянулась, чтобы коснуться волос, и обнаружила, что коса расплелась от ветра, а мои волосы теперь окутывали меня, как защищающий плащ. Её слова всё равно пронзали меня прямо сквозь этот плащ.
– Что думаешь? – спросила она, разглаживая платье. – Как я выгляжу?
– Прекрасно.
Она почти улыбнулась, и на этом я должна была закончить. Но меня озарил странный проблеск понимания. Как когда тянешься за ножом, просто чтобы почувствовать его вес.
– Юпитер говорит, я на тебя похожа, – сказала я. – Когда ты была моложе.
Её улыбка стала такой хрупкой, словно вот-вот расколет её лицо. Взгляд метнулся к моим растрёпанным волосам.
– С распущенными волосами ты похожа на шлюху, – сказала она. – Убирайся с глаз моих.
Я запихала школьные вещи в сумку, взяла дополнительный комплект одежды, заперла дверь комнаты и выбралась через окно. Час спустя я уже сидела на краю медной ванны Индиго. На коленях у меня лежали кухонные ножницы. Я протянула ей свои волосы, и мои ладони были обращены вверх, как в молитве. При свете свечей Индиго была похожа на жрицу.
– Забери их у меня.
Я не почувствовала ничего, кроме потери веса, когда каждая прядь падала в её ванну. С каждым щелчком ножниц моя спина распрямлялась. Индиго работала в тихом сосредоточении, прижимая горячие пальцы к моей шее, защищая от лезвий. А когда всё закончилось, она обхватила моё лицо ладонями.
– Ну вот, – сказала она. – Сделано.
Я закрыла глаза.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.
Каждая пожертвованная прядь обратилась в часть доспеха. Да, он был невидимым, но я чувствовала, как он сверкает, облекая меня. Я согнула пальцы, повернула голову из стороны в сторону, поражаясь её лёгкости.
– В безопасности, – ответила я, открывая глаза. Коснулась отсечённых концов волос. – Я чувствую себя в безопасности.
– Мы преподнесём их феям, – сказала Индиго.
Я не была уверена, что феи смогут получить что-то от моих волос – может быть, сплетут воспоминания из прядей. А может, матрасы на их постелях были набиты девичьими волосами.
В ту ночь мы натянули на себя меховые шубы Тати и кожаные сапоги. Я гладила бока Дома, когда мы спускались по лестнице, и лунный свет изгибался на полу, словно смех, выкованный из серебра.
Снаружи мы бросали горсти волос на газон, и я знала: что бы ни случилось, с Индиго я всегда буду в безопасности.
Глава десятаяЖених
Может, мне стоило сидеть в гостиной и дожидаться Индиго, но я не хотел больше ни минуты оставаться в Доме. Большим пальцем я потёр латунную ручку входной двери. Металл сиял, отполированный десятками рук. Обычно такое повторяющееся упражнение возвращало меня в настоящее. Но я не сумел сбросить образ, захвативший мой разум.
Ложное воспоминание привело в действие другое, и когда я сморгнул, то увидел старый холщовый рюкзак, набитый солёными крекерами, две банки сардин и пару носков. Стояла полночь, и я помогал брату забраться в кедровый шкаф, говоря ему: «Иди. Я пойду за тобой в царство фейри».
Но всё это не было настоящим. У меня никогда не было брата. Просто Дом искушал меня нарушить обещание, не более того – убеждал меня сунуть нос в дела, куда мне соваться не следовало.
Я снова посмотрел на лестницу. Дверь в спальню Ипполиты была закрыта, хотя оставалось второе крыло, которое я не исследовал. Я бросил в его сторону короткий взгляд, когда только вошёл, но даже этого хватило, чтобы вывести меня из равновесия.
В конце того коридора поднималась спиралью кованая железная лестница, ведущая в неизведанное пространство. И когда я заметил её, до меня донёсся странный аромат. Яблоки и мёд. Странный двойник духов, которые Индиго наносила на свою шею и запястья каждое утро. Я представил себе внешний вид дома. Эта лестница могла вести только в одно место.
В башенку.
«Никто не пользуется той комнатой. Уже нет».
Так чья же это была комната?
Недолго думая я снова поднялся по лестнице и повернул в другую сторону коридора. Здесь время застыло. Даже золотистые пылинки зависли в воздухе. Моё внимание привлекла небольшая ниша. Три каштановых полки там пустовали, только на верхней остался тюбик губной помады. Я открыл его. Оттенок был тёмно-сливовым, и на нём остался полумесяц – след чьих-то губ.
Индиго? Или Лазури?
Вернув помаду на полку, я заметил болтающуюся ленточку. Легонько потянул, и что-то высвободилось. Должно быть, оно застряло между полкой и стеной…
Маска.
Она была изготовлена из синего атласа, покрытая оспинами, в которых раньше, должно быть, располагались стразы. Так небрежно и беспечно, и мне стало отвратительно. За все годы наших с Индиго игр она никогда не тянулась за маской. Это было бы лишним. Но вот доказательство того, что когда-то она была самой собой настолько, что нуждалась в маскировке.
– Осторожнее с этим.
Миссис Реванд показалась на главной лестнице, сжимая серой рукой перила. Индиго с ней не оказалось. Я испытывал одновременно и облегчение, и разочарование.
– Прошу прощения, – проговорил я, кладя маску обратно.
Миссис Реванд напряжённо улыбнулась.
– Она очень внимательно следит за тем, как ухаживают за территорией и за этой стороной Дома. Сюда нельзя даже уборщицам и обслуживающему персоналу, – сказала она, бросив взгляд на лестницу.
Я кивнул.
– Ну, Ипполита, кажется…
– О господи, не мисс Ипполита, – ответила миссис Реванд. – Правила устанавливает Индиго.
Лёгкий ветерок пронёсся по Дому, и тот застонал, словно от брошенности. Миссис Реванд рассмеялась:
– Очевидно, Дом питает такую же ностальгию, как и Индиго. Прошу прощения, мисс Индиго. Старая привычка, я ведь знала её совсем юной.
Я подумал о ямочке, оставшейся на губной помаде, об атласной маске, касавшейся её лица. На задворках разума возник образ брата, исчезающего в шкафу, и я спросил с кажущейся беспечностью, хоть и понимал, что пробую границы своего обещания…
– Какими они были? Индиго и… Лазурь?
Миссис Реванд вздохнула, складывая бледные руки на животе.
– Прекрасными, – ответила она. – Сердцеедками во плоти. Но обе озорные, милые, всегда сбегали наружу в свой собственный мир. Всегда играли со своими волосами, пробовали новое… Помню, как-то Лазурь срезала свои волосы без предупреждений! Мисс Ипполита была очень опечалена. Она обожала длинные волосы, знаете.
– А почему Лазурь уехала из города? – спросил я.
Миссис Реванд покачала головой.
– Не имею представления. В один день они были словно две половины одной души. А на следующий… врозь. Кажется, в последний раз я видела Лазурь на девичнике в честь выпускного. – Миссис Реванд облизала губы. – Иногда с дружбой такое случается. Особенно у юных девушек.
Я внимательнее присмотрелся к экономке. Седые вьющиеся волосы. Обвисшие щёки, смягчающие лицо. Губы в морщинах прожитых лет. Но её глаза имели невероятно яркий голубой цвет. Я не мог представить время, когда она была красавицей, но, возможно, была. Возможно, когда-то она тоже была половиной чьей-то души.
– Вы с мисс Ипполитой никогда не пытались с ней связаться?
– Господи, нет. Это ведь был её выбор, уехать, и её выбор – связаться с нами, – ответила миссис Реванд. Посмотрела мне за спину, на запылённый ковёр и железную лестницу. – К тому же некоторые девушки просто не созданы для того, чтобы их нашли. Воспоминания создают свои собственные дома, ещё более волшебные, чем этот. Там-то и живут девушки из прошлого. – Она дотронулась до деревянных перил. – В тех домах пыль не может их коснуться. А время никогда не окрашивает их волосы серебром, и морщины не сминают их лица. Они могут остаться нетронутыми, совершенными – навсегда. Вот такое положение вещей мне нравится. – Она улыбнулась, и я невольно задался вопросом, сколько раз она обдумывала то, что сейчас проговорила вслух. – В моих воспоминаниях Индиго и Лазурь всегда счастливы. Всегда танцуют.
Глава одиннадцатаяЛазурь
Вы ведь можете представить себе, правда? Тот миг, когда время нагнало нас и угол света стал таким, что знакомое делалось странным. Я изучала наши лица рядом и ощущала нехватку себя самой, когда первый мороз прокрался в наше вечное лето.
Я никогда не замечала течения времени, но это безразличие было односторонним. Время наблюдало, как мы сплёвывали молочные зубы себе в ладонь, вытаскивали расшитые блёстками платья из шкафов Тати и делали вид, что мы – чудовища. Время следовало за нами в школу каждое утро и вечер. Сидело у нас на плечах, пока мы грезили о феях, вслушивалось в наши вздохи, когда мы засыпали, убаюканные, отслеживало, где наши колени соприкасались на зелёной кровати Индиго, принюхивалось к нашим костям, удлинявшимся каждый день, и следило, как годы стираются и смягчаются. Как и мы сами.
В свои четырнадцать Индиго уже была так красива, что людям становилось неуютно. Дело было не в её теле. Не только в нём. Уверенность её взгляда, воля, с которой она держалась, вздёрнув подбородок.