Иной Мир. Тёмная башня вдали.
– Она там? В Ином Мире? – Я подошёл уже так близко к постели Ипполиты, что чувствовал запах её дыхания. – Как мне добыть ключ от Иного Мира?
Её тело содрогнулось в конвульсиях. Откинув голову, она рассмеялась. Аппаратура, к которой она была подключена проводами, завыла тревогу.
Дверь в комнату Ипполиты распахнулась. Небольшая группа врачей, медсестёр и сиделок ворвалась внутрь.
– Отойдите в сторону, сэр, – велел резкий голос.
– Нет, она должна рассказать больше, я…
Врач оттолкнул меня плечом, проходя к Ипполите. Моя рука ударилась о прикроватную тумбочку, и пальцы сомкнулись на бутыли успокоительного. Аппараты, привязанные к венам и лёгким Ипполиты, визжали.
– Сэр, уходите, сейчас же!
Я отшатнулся, в голове звенело.
Снаружи у комнаты Индиго меня встретил тёмный силуэт Индиго, её запах яблок и мёда. Медсестра со светлой кожей в бледно-зелёном халате тихо говорила с ней:
– … Скорее всего, не переживёт эту ночь. Может быть, вам и вашему мужу лучше остаться здесь, чтобы вы успели попрощаться? – Улыбка медсестры была сочувственной. – Оставлю вас двоих поговорить.
Когда я посмотрел на Индиго, я всё ещё слышал внутри её убаюкивающий голос.
«Ах, Кошачья Шкурка. Почему же ты до сих пор не мертва?»
И всё же моя Индиго обладала непреодолимым притяжением, умением превращать что-то в цельное и видимое с одного взгляда. Я никогда не пытался казаться храбрым и потому позволил всему, что было во мне слабого, пожелать, что лучше бы я никогда не слышал этих слов. Чтобы мы могли вернуться к мигу два дня назад. Если бы я обладал магией, то использовал бы её именно для этого.
Но я был простым смертным.
Сначала Индиго при виде меня улыбнулась. А потом её взгляд опустился к моим запылённым штанам, к ботинкам. Метнулся к моим волосам. Она выглядела так, словно её вставили в стекло. А когда улыбнулась, я разглядел, что её клыки немного испачкались в помаде и казались окровавленными.
– Где ты бродил, дорогой?
Глава двадцать третьяЛазурь
Вам знакомо ощущение шатающегося зуба? То, как ваш язык ищет трупный привкус во рту, и то ощущение отвращения и вместе с тем – чуда, что часть вас ломается, и в один прекрасный день в руке у вас окажется осколок вас самих… вот чем я стала.
Ещё в детстве мы с Индиго узнали, что зубы – могущественная вещь и что зубная фея была немногим лучше обыкновенного вора.
Нам было одиннадцать, ясным летним днём мы сидели на кухне и ели прямо из банки мороженое с изюмом – любимая добавка Тати, а поскольку в морозилке осталось только такое, оно стало и нашим любимым. Тати вышла из своего кабинета. Я поднялась на пятках, чтобы поприветствовать её, открыла рот и пошатала перед ней свой клык.
– Думаю, он выпадет сегодня! – заявила я. – И я оставлю его под подушкой для зубной феи!
– Мы сегодня его целый день тянули, – добавила Индиго.
– Зубная фея ужасно дешевит, – фыркнула Тати.
Это был не первый мой шатающийся зуб, но, когда я оставляла предыдущие под подушкой, за ними никто не пришёл. Их никто не хотел. И я опустила взгляд, чувствуя, как кровь прилила к лицу.
Тати взяла меня за подбородок. Мне нравилось, как от неё всегда пахло чем-то жжённым. И мне хотелось согреться её улыбкой.
– Зубы – это память, и потому они драгоценны и стоят гораздо больше доллара, – заявила она, постукивая по своему собственному клыку. – Знаете, что когда-то викинги платили детям за их зубы? Говорили, что зубы приносят удачу в битве. А другие люди сжигали собственные молочные зубы, веря, что это защитит их от жизненных сложностей.
Индиго поморщилась.
– А почему именно молочные зубы?
– Потому что это твои молочные зубы, – ответила Тати. – Они запечатлели тебя прежде, чем мир оставил на тебе свою метку, и более всего прочего, они помнят.
Когда Тати сказала это, во рту у меня заболело от скорби.
– Я храню все молочные зубы Индиго в сосуде, – сказала Тати.
– Правда? – в один голос переспросили мы.
Тати с улыбкой кивнула.
– Из молочных зубов получаются произведения искусства. Королева Виктория носила изумрудный кулон в форме чертополоха, в который были вставлены зубы одного из её детей. И то же самое она сделала с парой аметистовых серёжек. Однажды я сделаю что-нибудь для вас обеих.
– И для меня? – спросила я, складывая руки на коленях, чтобы не выглядеть слишком жадной.
– Если ты позволишь мне, – ответила Тати, и теплота в её голосе обожгла мою кожу, словно горн.
Когда мой зуб выпал через несколько дней, я отдала его Тати. Она поцеловала меня в лоб и устроила целое шоу, положив его в крохотный бархатный мешочек, а затем – в украшенную золотой филигранью шкатулку, которая жила на самой высокой полке в её кабинете. Я почти забыла этот момент. Интересно, помнил ли это о себе сам зуб.
В ту ночь, когда я обнаружила Индиго и Лирика вместе, я кричала на неё. Заперлась в ванной комнате, на ходу стащив с кровати покрывало и сунув его в медную ванну. Индиго купалась час назад, может даже меньше, и маленькие лужицы просачивались сквозь покрывало. Я представляла, как она мокнет в ванне, трёт мочалкой свои бронзовые руки и ноги, втирает розовое масло в шею, пока Лирик поднимается по лестнице. Интересно, сливались ли наши лица воедино, когда он был внутри её, и звал ли он её Лазурью.
Утром я вышла из медной ванны и узрела себя в зеркале. Веки у меня были блестящими и опухшими, кожа потрескалась от плача. Я забыла снять свой кулон со скворцом, и теперь он был зажат у меня в руке так крепко, что я чувствовала, как прохладные резные края крыльев впиваются мне в ладонь.
Дело было не в парне. Дело было в краже – в краже мечты, предназначенной для меня одной.
Я знала, что Индиго – по ту сторону двери, и медлила открывать. Я прекрасно понимала, как мало вещей могу назвать своими. У меня не было ни дома, ни траста, ни Тати. Но Лирик был моим. Или, по крайней мере, хотел быть моим, а это больше, чем у меня когда-либо было. На один вздох я была уверена, что мы – не одна и та же душа. Мы были сёстрами, странствовавшими в снах друг друга, деливших между собой магию так же, как некоторые девочки делили одежду. Но прошлая ночь изменила меня. Я боялась, что в любой момент мои руки резко выпростаются из окон, а голова пробьёт крышу, и Дом не сумеет удержать меня. Мне нужно было пространство.
Я открыла дверь.
Индиго сидела на полу, обнажённая; волосы облекали её фигуру. Свечи прогорели, оставив неровные лужицы застывшего воска. Она была окружена ножами: полированным ножом для стейков, латунным ножом для писем в форме журавля, ножом для чистки овощей, охотничьим ножом её отца.
Я узнала рукоять из слоновой кости. Индиго как-то говорила, что отец дал этому ножу имя É'leos.
Милосердие.
– Что ты делаешь? – спросила я, сделав к ней шаг.
Она вздрогнула, съёжилась, притягивая колени к груди.
– Всё кончено, – тихо сказала она, покачиваясь на пятках. – Я пыталась. Ты же знаешь, я пыталась. Но потерпела крах.
Стены комнаты Индиго, казалось, сгибались вокруг неё, словно Дом пытался защитить её… от меня.
– Ты накричала на меня за то, что я пыталась спасти нас, – сказала она. По её щеке побежала слеза. Она подняла взгляд – глаза у неё были огромными и влажными. – Ты хочешь уйти, да? Скажешь, что тебе нужно пространство… а потом никогда больше не вернёшься. Обещай, что ты так не скажешь? Что тебе нужно уйти?
Если прежде я чувствовала себя великаншей, теперь моё тело снова втянулось само в себя.
– Индиго… – начала я.
– Не надо, – прервала она. Она казалась такой хрупкой, такой нежной, словно даже лунный свет мог обжечь её кожу. – Я чувствую правду… Нам нужно было ещё совсем немного времени, прежде чем мы могли бы воссоединиться, стать всемогущими. Трансформироваться. – Она громко судорожно вздохнула, закусив нижнюю губу. – Может, в том и проблема. Может, вместе мы бы стали слишком могущественными. Может быть, Сьюзен Изгнанница на самом деле счастлива и некоторые могут жить, зная, что никогда не станут целостными.
Индиго провела пальцем по рукоятке из слоновой кости. Зимний солнечный свет разливался по комнате, и я видела свою ярость во всей её холодной яркости: я обвинила Индиго в краже. Индиго. Единственного человека, который желал разделить со мной всё, что ей было дано. Человека, который отдаст мне всё. Даже – как я поняла, когда она подняла нож с пола – собственную жизнь.
– Я не так сильна, как ты, – тихо сказала Индиго. – Я не могу остаться такой… каким-то полусозданием. И теперь, когда я знаю, что ты собираешься уходить, в чём смысл? Может, в следующий раз мы всё сделаем правильно. Прости, что подвела нас.
Я бросилась вперёд, выбив клинок из её руки, и рухнула на пол. Попыталась обнять её, но она оттолкнула меня, качая головой.
– Мы тебе больше не нужны, – сказала Индиго. – Тебе больше не нужен Иной Мир. Ты хочешь быть снаружи. С ним. С… – Я зажала ей рот ладонью. Задрожала от яркой вспышки света, созданной её словами. Если я уйду – кем я стану? Лишь девчонкой, осиротевшей, потерявшей свои мечты.
Я представила свою мать, сидящую за пластиковым кухонным столом, из которой всё важное, что составляло её суть, постепенно высасывалось хищными созданиями, жившими во внешнем мире. Вот и всё, что ждало меня, и я почти поддалась.
– Я тебе верю, – сказала я. – Прости меня. Я подожду, хорошо? Я могу быть терпелива. Прости.
Индиго напряглась в моих объятиях, а потом, наконец, её ладонь легла на мою голову.
– Я тебя прощаю.
В последующие недели мы были бережными друг с другом, хотя слабость в иные моменты всё ещё отравляла меня. По ночам мне снились Индиго и Лирик, побелевшие костяшки её рук, цепляющихся за изголовье кровати, и то, как он вонзался в неё. Мне снились складские клубы и прогорклая морская вода с причалов, наслаждение, которое я чувствовала, когда подним