Индиго села, и я поморщилась, когда кожа на голове натянулась – так тесно были переплетены между собой наши волосы.
– Ты о чём?
Теперь, когда первые слова были сказаны, за ними быстро последовали остальные.
– Я не… не готова оказаться в Ином Мире. Не готова трансформироваться, – сказала я. – Да, я хочу стать его частью, с тобой, конечно же, но не прямо сейчас. В последний раз, когда мы видели Иной Мир, я почувствовала, что он не злится на меня за мои желания. Что он трансформирует меня, когда я буду готова, а сейчас я не готова, Индиго. – Она переплела наши волосы таким образом, что я вынуждена была держать голову полуопущенной, и потому, когда подняла на неё взгляд, почувствовала, словно глупо кланяюсь. – Я чувствую себя… незавершённой.
– Незавершённой, – повторила она, несколько секунд помолчала. – И что же ты собираешься делать?
– Ну, мы с мамой… – начала я, но Индиго не дала мне закончить и резко рассмеялась.
– Извини, ты правда считаешь, что, проводя время с женщиной, которая даже не хотела находиться с тобой в одной и той же комнате, ты почувствуешь себя «завершённой»? – уточнила Индиго. – Что она вообще для тебя сделала?
В тени этой фразы я разглядела настоящие слова: «Посмотри, сколько я сделала для тебя». И я не смогла ответить ничего, кроме правды.
– Сейчас она другая. По крайней мере, хочет стать другой.
Я не сумела скрыть надежду в голосе, и Индиго почуяла её, как акула чует кровь в воде. Её глаза сузились. Я отстранилась, и наша общая коса ослабилась.
– И что же это значит?
– Она изменилась, – ответила я. – Хочет, чтобы мы вместе переехали на материк, где она найдёт себе новую работу, а я смогу поступить в колледж на следующий год. Она даже хочет избавиться от Юпитера. – Я почти рассмеялась, представив, как он просачивается в дверной проём, только чтобы быть изгнанным. – Я больше не буду Кошачьей Шкуркой.
Я подумала, Индиго улыбнётся. Подумала, она хотя бы поймёт меня. Но она нахмурилась.
– Нет, история должна развиваться не так.
Я расплела свои волосы из её и только тогда сумела посмотреть ей в глаза, вровень.
– Возможно, моя сказка – иная.
Индиго уставилась на меня. Её взгляд метнулся к моим губам, к носу, к голове, словно она изучала подделку.
– И ты этого хочешь? – спросила она. – Чего-то… иного. Прямо как Сью…
– Хватит, – прервала я. Я впервые обратилась к ней с такой сталью в голосе, и Индиго вздрогнула. – Это – не то, что я есть, и не то, чем я стану. Я знаю.
Я подумала о Сьюзен Певенси, о том, как она стареет и её помада размазывается. Кто сказал, что она не размяла шею, не повесила свои капроновые чулки в гардероб, не прижала ладонь к шкафу и не сказала: «Теперь я пойду?»
И кто сказал, что она не знала точно, где её ждал фонарь посреди снега? Что каждый раз, когда она открывала шкаф, она не видела путь, освещённый светлячками, и просто выбирала потянуться за шалью, а не за тайной дверной ручкой?
– Всё изменится, – прошептала Индиго.
– Это необязательно плохо, – ответила я, взяв её за руку. – Я люблю тебя.
Я так хотела, чтобы она увидела все мои мечты, разложила их на столе, словно карты. «Вот я брожу по базару, где люди говорят на языке, пахнущем розовой водой и пряностями. Посмотри, а вот мы, собираем яблоневые цветы и обсуждаем наши приключения. И мы снова держимся за руки. А теперь наши чашки подрагивают, и Время покусывает нас за пятки. Поверни карту…
Мы.
Мы – два оттенка синего, аккуратный шов меж закатом и рассветом.
Мы разделяем небо, но не душу, и всё же мы созданы из одних и тех же теней».
Индиго не плакала и не кричала. Во всяком случае, казалось, она сдалась.
На следующей неделе я всё так же провела в Доме Грёз несколько ночей. Но Индиго сохраняла дистанцию. Всё чаще и чаще её руки были покрыты пятнами краски. А по ночам она сжимала свой ключ в форме скворца так крепко, что я чувствовала, как моя цепочка стягивает мне шею, словно удавка. Иногда, просыпаясь, я едва могла дышать, а когда поворачивалась – Индиго пристально смотрела на меня. И я задавалась вопросом, как долго она наблюдала за тем, как я силюсь сделать вдох.
За несколько ночей до выпускного в дверь позвонили.
Я собирала вещи, чтобы переночевать у Индиго. Она сердилась на меня, я знала, но мы обе продолжали жить как всегда. В прошлом я бы разволновалась, но в эти дни была ослеплена счастьем.
В ту ночь мать работала в ночную смену. Её не будет дома до утра, когда прибудет самолёт Юпитера, и она сказала мне, что закончит всё с ним в тот же час. Я не хотела оказаться в доме, когда он приедет. Хотела вернуться, зная точно, что он больше не переступит этот порог.
Когда в дверь позвонили, я думала, это доставка, но порог переступила Индиго. За все годы она никогда сюда не приходила. Несколько раз, когда мы были маленькими, я умоляла её остаться со мной, чтобы мне не приходилось быть одной в доме Юпитера, но она отказывалась. «Не могу, просто не могу», – настаивала она, качая блестящими волосами. А через некоторое время я перестала просить. Я даже забыла об этом, пока не увидела её здесь, стоящей передо мной. Я никогда не хотела быть здесь, так зачем ей это? Но потом я увидела выражение её лица, и меня захлестнул гнев – безупречный и резкий, как молния.
Когда она шагнула внутрь, дешёвые лампочки высветили изгиб её губ и морщинку меж бровей. Обнажили её разочарование.
Индиго нравилось представлять себе, что я живу в каменной усадьбе с наклонными стенами, с одиноким камином и постелью из золы. Хотела, чтобы Юпитер был великаном-людоедом, а моя мать – стройной, хрупкой и прозрачной. Она хотела сказку, а правда всё испортила.
– Что ты здесь делаешь? – спросила я суровее, чем собиралась.
Индиго посмотрела на меня в смятении. Разгладила шифоновое платье и серебристую норковую шубку, смущённо заправила волосы за ухо. Возможно, в Доме она бы смотрелась прелестно, интригующе. Здесь же она выглядела нелепо.
Какую бы ярость я ни ощущала, та быстро свернулась. В её глазах было разочарование, но была там и тоска. По мне.
– Я, мм… подумала, что мы могли бы вместе пойти домой и отпраздновать всё то новое, что ждёт впереди.
Она подняла бутылку шампанского и два бокала. Шампанское уже было открыто, и даже оттуда, где я стояла, я ощутила аромат: нектарины и камень, омытый дождём.
– Но мы же не пьём?
– Это же особый случай, глупенькая, – усмехнулась Индиго. – Мы пересекаем порог. Скоро ты будешь того же возраста, что и Сьюзен Изгнанница. – Эта последняя фраза была колючей. Она подмигнула. – Шучу.
Индиго налила немного шампанского в свой бокал, потом в мой. В последний раз, когда мы вместе напились, я помнила, что она стояла на крыше башни, её плечи дрожали и она кричала на силуэт, окутанный в дым и лунный свет. Я посмотрела на неё, она ухмыльнулась, и эта ухмылка развеяла мои сомнения.
Когда я сморгнула, то увидела карты-мечты, разложенные передо мной, – наши соединённые ладони, наши жизни, пускающие корни, всегда связанные. Увидела, как мы с мамой выбираем новый ковёр. Увидела, как подрагивают ветви ив, и услышала вздох Иного Мира. Мы чокнулись, и я залпом осушила свой бокал.
Я помнила, как смотрела на Индиго сквозь призму бокала шампанского. Она не пила. Медлила. И её лицо искажалось сквозь хрусталь, словно крик, рождённый в человеческой форме. Белый осадок пленил пузырьки, и Индиго прошептала:
– Я же говорила, я всегда буду беречь тебя.
Что случилось после – я уже не помнила.
Глава тридцатаяЖених
Я двигался к некоему завершению. Оно тихо пело во мне подобно тому, как закат подводил яркую алую черту в конце дня, завершая его. Я нашёл дорогу в Иной Мир в темноте, держа в руке фонарь. В другой руке гудел и трепетал крыльями ржавый ключ-скворец.
Я спустился по каменным ступеням, прошёл мимо лип по тропе, заросшей плющом и рододендронами, пока не оказался у ручья, впадавшего в воды поблизости. На противоположном берегу виднелась высокая каменная стена. Я посветил фонариком на камни, и свет выхватил узорные ворота. В центре располагался замок, похожий на птичью клетку.
Ручей оказался узким, но на удивление глубоким. Когда я выбрался на другой стороне, брюки у меня вымокли насквозь. Зажав фонарик в зубах, я сунул ключ в запертые врата. Свет отразился в драгоценном глазе скворца. Камни покрывали грязь и пыль. Мне хотелось рассмотреть получше, но в тот миг врата распахнулись, и меня затянуло в абсолютно другой мир.
Я всегда думал, что Иной Мир жаждал оставаться сокрытым, что лишь изобретательность или невинность заставляют его двери распахнуться. Если врата распахивались так легко, то, что ждало тебя на противоположной стороне, заманило тебя не для удовольствия, а для того, чтобы сожрать.
Иной Мир Индиго и Лазури не был чем-то подобным. Это было одинокое место, одержимое собственной пустотой. Когда я прошёл сквозь ворота, земля жалостливо шевельнулась, пробуждаясь – так забытое животное, уже лишившееся надежды, может инстинктивно приподнять голову на звук приближающихся шагов. Возможно, когда-то очень давно Иной Мир и был способен пожирать – как домик ведьмы, сокрытый в глубокой тёмной чаще. Когда-то у него были пряничные стены и окна из леденцов, а в глубине тяжело дышала краснобрюхая печь и искусно была спрятана за занавесями клетка для детей. Но ведьма давным-давно покинула дом, и тот потерял аппетит. Теперь он искал кого-то, кто просто может зажечь очаг и петь в его стенах.
Здесь рос огромный дуб, а рядом с его стволом примостился стол, накрытый брезентом. В центре высилась каменная башенка, покрытая плющом и дикими розами. В стороне спиралью уходила раскрошившаяся лестница, ступени которой исчезали в воздухе. За ней был ряд мёртвых деревьев. Я различал в воздухе призрак аромата яблоневого цвета. Одинокий ветер шептал в ветвях, и Иной Мир испустил тихий вздох разочарования.