глаз? – спросила она. – Это правда?
– Правда. – Крейн часто и тяжело дышал. «Я не умираю», – осторожно подумал он.
– Скотт, – уже не скрывая настойчивости, спросила она, – что тут происходит?
– Я думаю… я думаю, это возможно, – неуверенно произнес он; его горло перехватило от рвущегося смеха, а может быть, от всхлипа, – я думаю, что мы с тобой начали… превращаться в Короля и Королеву.
Теперь они оба поспешно глотали воздух.
– Что… сегодня? Что это значит? Что же нам делать?
Крейн беспомощно развел руками.
– Не знаю. Пожениться, плодиться и размножаться, растить детей, работать, ухаживать за садиком…
Диана, похоже рассердилась.
– …Завести по этому поводу особые футболки с надписью здоровенными буквами…
Крейн улыбнулся ей, но тут же глубоко вздохнул и сделался серьезным.
– Если мы будем здоровыми и плодовитыми, такой же будет и земля. Земля и мы станем чем-то вроде куколок вуду друг для друга. – Он подумал о тупой непрекращающейся боли в раненом боку. – Сигнальными огнями друг для друга.
Его пальцы погладили ее белокурые волосы.
– Мы можем утратить эту почетную юность зимой, но готов поклясться, что она будет к нам возвращаться, хотя бы в значительной степени, каждой весной. Надеюсь, зимы станут по-настоящему суровыми очень не скоро.
– Ты не считаешь, что это… бессмертие?
– Нет. Уверен, что среди наших обязанностей имеется еще и своевременная смерть, чтобы власть перешла к новым Королю и Королеве. Может быть, к нашим детям. Лет через двадцать появятся валеты, за которыми нужно будет присматривать, и, как ни повернись, от болезней и старости, в конечном счете, никуда не денешься. Единственный путь к бессмертию в этом положении, это, я сказал бы, стать Сатурном и пожирать собственных детей.
– Я пока что была не такой уж хорошей матерью, – сказала Диана дрожащим голосом, – но это уже в прошлом.
– И я думаю, что нам придется – в видениях, в снах или в галлюцинациях, – иметь дело с тем, что воплощают собой эти карты, с архетипами, которые исподволь управляют людьми. Придется даже… заняться дипломатией, каким-то образом изменить положение дел так, чтобы они складывались не в столь кошмарные кучи дерьма. Мой отец не осмелился прямо, лицом к лицу связываться с архетипами и предпочел формальный канал карт и использовал людей, как спички, чтобы освещать обстановку. А ведь тут сила – просто отец использовал ее совершенно извращенным способом, как, например, человек, имеющий отличную машину, но использующий ее только для того, чтобы приготовить еду на капоте. Он растерянно улыбнулся. – Думаю, нам придется научиться управлять ею.
– Боже, – чуть слышно отозвалась она, – по крайней мере, мы попробуем.
Они вернулись к остальным.
– Давай-ка шевелиться, – обратился Крейн к Мавраносу. – Скоро рассветет, и он возьмется за дело.
Мавранос поднял с земли свернутую ветровку, и они с Крейном зашагали к темным лодкам.
Их окликнули, как только они вошли на причал.
– Эй, парни, – сказал молодой человек от трапа плавучего дома Леона. Крейн узнал его – это был Стиви, не тот, с которым он разыгрывал ставку, а один из «аминокислотников», все эти дни распоряжавшийся баром. – Если вы хотите сыграть в покер, то опоздали, а если рассчитываете свистнуть фотоаппарат или удочку, – он вышел из тени и продемонстрировал пришельцам револьвер, – то выбрали неподходящую лодку.
– Я пришел, чтобы поговорить с хозяином, – сказал Крейн. – Уверен, что он уже проснулся.
– Боже! – Глаза Стиви широко раскрылись, и он вскинул оружие в вытянутой руке. – Вы же те самые парни, которые в воскресенье были в лодке на озере Мид. Вы убили нашего короля!
Мавранос быстро шагнул в сторону и поднял замотанный в ветровку дробовик, а Крейн сунул руку под рубашку, к своему револьверу.
Но в этот момент из темноты за спиной Стиви прозвучал глубокий баритон:
– Стойте! – и все застыли на половине движения. – Стиви, брось свое оружие за борт, – продолжал Леон голосом Ханари. – Живо!
В первый миг рука Стиви просто дрогнула, и Крейн подумал, что Леон сейчас выстрелит парню в спину. Но тут Стиви, пробормотав ругательство, и впрямь кинул свой револьвер в воду.
Мавранос опустил дробовик и резко выдохнул через затрепетавшие усы.
Леон шагнул вперед. В проясняющихся сумерках было видно, что он улыбался из-под повязки на лбу. Крейн снова заметил, что ширинка отлично скроенных брюк вздута, и решил, что отец снабдил это тело таким искусственным имплантом. Неужели это, с его точки зрения, физическое совершенство? – удивился Крейн. В форме вечного стояка?
– Вы Скотт Крейн, – сообщил Леон тоном холодного удовлетворения. Он держал в опущенной руке пистолет большого калибра. – Вам как будто что-то известно обо всем этом, о том, что вы и я сделали в игре шестьдесят девятого года. И вы, значит, приехали и убили претендента на королевский титул от этого парня? – Тут он рассмеялся. – Что ж, спасибо, что избавили меня от части хлопот. Но почему вы… пришли сюда?
Крейн был рад, что никто не распознал в нем бедняжку Летающую монахиню. Он взглянул мимо Леона на озеро, в котором убил короля «аминокислот» из волшебного пистолета калибра.45; он хорошо помнил место, являвшееся психическим тотемом Короля.
– Я хочу заполучить «Фламинго», – сказал Крейн.
Теперь Леон захохотал громко и зло.
– Неужели? Сынок, ты не валет, а рыбка. – Вдруг его лицо, испещренное воспаленными жилами, помрачнело, он взглянул на все еще темный запад и, вскинув пистолет, направил его прямо в грудь Крейну. – Стиви! – гаркнул он. – Подойди к нему и посмотри на его глаза!
Стиви замялся было, а потом не спеша подошел к Крейну и уставился ему в лицо.
– Ну… – протянул он, – голубые… его глаза, так?.. Полно прожилок красных…
– Красные – это хорошо, – настороженно сказал Леон. – Посвети ему в каждый глаз зажигалкой – только не обожги! – и скажи, как реагируют зрачки.
Новый глаз Крейна отреагировал на вспышку болезненной резью, но Крейн все же сумел удержать оба глаза хотя бы приоткрытыми.
– Оба зрачка быстро сузились, – доложил Стиви.
Леон заметно расслабился и снова захохотал, теперь уже с явным облегчением.
– Извините, мистер Крейн, – сказал он, – просто я когда-то… знал еще одного человека с таким же именем. Моя старая знакомая, Бетси ее звали, все время предупреждала меня на этот счет, но она впала в совершенную паранойю. – Он махнул пистолетом в сторону Мавраноса. – У этого парня в тряпке ружье или еще что-то в этом роде. Стиви, ты не заберешь у него пушку?
Мавранос посмотрел на Крейна, тот кивнул, и Мавранос отдал ружье охраннику.
– А теперь, – сказал он, – вы, Крейн, поднимайтесь на борт. Вы можете стать первым – это же вы изуродовали моего красавчика Ханари. Ваш друг пусть подождет здесь, на причале. Вам, наверно, будет о чем с ним поговорить, перед тем как уйти.
Крейн подошел по причалу к открытому проходу в фальшборте и легко шагнул на палубу, потому что теперь на нем были не туфли на каблуках, а кроссовки.
На крытом зеленым сукном столе не было ничего, кроме разбросанных лицом вверх карт; хотя за окнами уже светлело, несколько бра заливали вытянутое помещение светом, больше подходившим для позднего вечера. В инвалидном кресле снова сидел пристегнутый ремнем Доктор Протечка, но его милосердно переодели в другую пижаму. Перед баром стоял, попыхивая сигаретой, еще один «аминокислотник».
Гудел кондиционер, и в прохладном воздухе не ощущалось запахов.
Тело Арта Ханари все так же расхаживало с пистолетом, и из его воспаленных глаз на Крейна через комнату смотрел Леон.
– Почему же вы пришли сюда? Я, откровенно говоря, сомневаюсь, что вы знаете, что здесь происходит, – сказал он.
«Бери, что дают, – подумал Крейн. – И, пожалуйста, пусть я не ошибусь».
– Я заполучу «Фламинго».
И снова это заявление, похоже, не на шутку задело его отца.
– Вы продали «руку», – как будто бесстрастным, но заметно повышенным тоном сказал Леон, – и станете Королем так… так, как может им стать съеденная пища! У меня нет времени на…
– Почему вы держите при себе этого безмозглого старого клоуна? – перебил его Крейн, кивнув в сторону Доктора Протечки и смаргивая слезы с нового глаза. – Эй, Доктор, – позвал он, – как ваша интимная жизнь в последнее время?
Доктор Протечка захихикал, зафыркал, будто пытался изобразить звук пуканья, и вдруг произнес:
– Телепортируй меня, Скотти!
«Аминокислотник» протянул руку с сигаретой к пепельнице и шагнул вперед.
И без того побагровевшее лицо Леона сделалось еще темнее, и он тяжело уставился Крейну в глаза – поднял одну руку, – а потом закрыл глаза и выдохнул.
И Крейн рухнул во тьму собственного сознания, ощущая где-то далеко внизу присутствие шевелящихся древних богов.
Последним, что он произнес одними губами, без звука, было: «Не сработало. Он победил».
Что-то под ним вращалось, как галактики, и, хоть света не было вовсе, он видел все это посредством образов, порождаемых в его мозгу эхом от звона этих коловращений.
Он видел Дурака, пляшущего над пропастью, и сфинксов, влекущих прекрасную Колесницу, и Справедливость, вызывающую из открытых могил человеческие образы, и Луну со светящимся дождем, падающим в озеро, и, почему-то ближе к себе, обоеполую фигуру, обозначавшую Мир, а потом он смог увидеть и самого себя.
Его собственный образ представлял собой облаченную в мантию могучую фигуру Императора, и в правой руке он держал увенчанный петлей египетский крест, анкх.
Он вырастал, и остальные сущности, казалось, кланялись ему в почтительном приветствии, и он услышал хор из песнопений, стенаний и восклицаний, который усиливался, превозмогая басовый рокот ужаса и гнева, тщетно пытавшийся заглушить чистые высокие голоса триумфа и надежды.
Он продолжал расти сквозь звенящую мерцающую черноту.