Мавранос, не вставая из кресла, тоже посмотрел им вслед, а потом перевел взгляд на Крейна.
Тот приглашающе махнул рукой и негромко сказал:
– Поднимайся сюда, Арки.
Мавранос остановился в дверях салона и окинул взглядом просторное помещение, от большого стола, крытого зеленым сукном, до подергивавшейся фигуры Доктора Протечки в инвалидном кресле. Старик снова и снова спрашивал, доводилось ли кому-нибудь нюхать розы.
Стол был пуст. Карты Ломбардской Нулевой колоды были разбросаны по красному ковру.
Крейн хрипло застонал.
– Помоги собрать их, – попросил он.
Мавранос подошел к бару и наклонился, чтобы поднять карты, а Крейн опустился на четвереньки возле стола и начал сгребать те, которые валялись там.
Доктор Протечка дернулся в кресле и произнес:
– Лезь ко мне на колени, сынок.
Крейн пропустил его слова мимо ушей. «Двойка мечей, – сказал он себе, подняв эту карту, – а вот десятка чаш…»
– «Если… мрачны небеса…» — пропел Доктор Протечка.
Крейн набрал полную горсть карт, небрежно сунул их в карман, чтобы они не разлетелись, и, перебравшись, все так же на четвереньках, немного в сторону, принялся собирать остальные.
Вскоре он оказался не в силах выдерживать незаконченность песенки, так и повисшей в прохладе утра.
– «Чего ты не боишься?» – сквозь зубы повторил, казалось бы, давно забытые слова.
– Я не боюсь мрачных небес… – пропел Протечка.
Крейн засунул в карман очередную стопку карт и переполз по ковру к следующей россыпи. Размалеванные лица с идиотическими выражениями смотрели на него, а он подбирал их и мял в кулаке.
– «Что я с ним делаю?» – произнес он, приходя в бешенство оттого, что эти старинные ритуальные слова так глубоко въелись в его память. Шестерка чаш, туз жезлов, Дурак…
– «Ты наполняешь их голубизной…»
«Господи!» – подумал Крейн, чувствуя, как его глаза заполняются слезами.
– «Как меня зовут?» – старательно спросил он сорвавшимся голосом.
– «Сынок».
– Ну вот, все, – сказал Мавранос и выпрямился с полными руками карт. Он не глядел ни на Крейна, ни на старика.
– Отлично, – ответил Крейн, тоже поднимаясь на ноги. Голос его звучал ровно. – Положи их на стол. Я сейчас разрежу те, которые мы собрали, а потом поищем остальные.
Он вынул из кармана джинсов тот самый складной нож, который вынул из стены в туннеле под «Фламинго», и после того как Мавранос подошел к столу и выложил карты на зеленое сукно, и он сам тоже выудил из карманов те карты, которые подобрал, сложил все аккуратной стопкой, открыл нож и приставил острие к рубашке верхней карты. Затем, вспомнив ту ночь, когда пропорол себе ногу, он с силой стукнул ладонью по верху рукояти, и лезвие проткнуло карты.
Лодка не покачнулась, в окна не хлестнул внезапный дождь, никаких голосов не раздалось над озером.
Нож стоял торчком, воткнувшись острием в дерево столешницы под зеленым сукном.
– Вот еще валяется, и еще, – тихо сказал Мавранос, – в углах.
– Давай-ка их тоже подберем. – Крейн присел на корточки у правого борта и поднял сразу полдюжины карт – и почувствовал на себе взгляд Доктора Протечки, взгляд своего отца.
Оглянувшись через комнату, он увидел, что старик умоляюще смотрит на него.
– «Что сделают с тобою друзья?» – почти ласково спросил Крейн.
Его отец улыбнулся и открыл рот:
– «Друзья покинут меня…»
– У меня все, – сообщил Мавранос, подходя к столу с пригоршней карт.
– И у меня вроде тоже, – сказал Крейн и выпрямился. – Похоже, что все. Знаешь что, Арки, пересчитай их, ладно? – К его горлу подступило рыданье, он умолк и подождал, чтобы вновь говорить ровно. – Сомневаюсь, что у меня получится.
– Ща сделаю.
Мавранос забрал карты из рук Крейна и тот сердито посмотрел на отца:
– На что ты согласен? – спросил он.
– «Я согласен: пусть все меня покинут…»
– Семьдесят восемь, – сообщил Мавранос чуть заметно дрожащим голосом.
– Да, все тут, – сказал Крейн. Вынув из внутреннего кармана вторую колоду, он положил ее рядом с первой. Потом выдернул нож из стола и принялся резать, полосовать и пилить карты.
Ему почудилось, будто они ерзали и сопротивлялись под ножом, он ощущал упругий отпор, сопротивление и ярость, когда стальное лезвие разрушало картонные плоскости и сокрушало рисунки, но через считаные минуты все карты превратились в гору бесформенных обрезков.
Крейн отступил от стола.
– «Что у тебя останется?» – рассеянно спросил он.
– «У меня останешься ты…» – пропел его отец.
«Надеюсь, что так, – с горькой беспомощностью подумал Крейн, – хоть кусочек меня, того пятилетнего мальчика».
Крейн собрал обрезки.
– Пойдем-ка на нос, – сказал он Мавраносу. – Я рассею их над озером, как чей-нибудь прах.
– И поживее, – отозвался Мавранос. – Честно говоря, мне, знаешь ли, хотелось бы убраться отсюда.
Перед тем как выйти на палубу, Крейн приостановился, поскольку негоже было перед лицом всех предстоящих лет оставлять стихи недочитанными.
– «Как меня зовут?» – прошептал он.
– «Сынок».
Через полчаса старый пикап, погромыхивая, катил по 95-му шоссе на север, через пустыню, в сторону хребта Маккулох и лежавшего за ним Лас-Вегаса.
– И когда мы вернулись в салон, – сказал Крейн, заканчивая историю для Нарди и Дианы, – он был мертв. – Крейн одной рукой обнимал Диану за плечи, а с другой стороны от матери смотрел в окно Оливер. – И хотя… – Крейн тяжело вздохнул и крепче стиснул плечи Дианы. – Хотя с его смерти вряд ли могло пройти больше минуты, прикоснувшись к нему, я почувствовал, что он холоден, как озерная вода. Я перерезал привязной ремень кресла, а потом мы снова вышли наружу, и я бросил нож в воду. Когда…
– Сочувствую, ты потерял отца, – сказала Диана.
– Сомневаюсь, что тут уместно сочувствие, – ответил Крейн. – Думаю, меня это не особенно тронуло.
Оливер поерзал на сиденье, и Крейн подумал, что мальчик хочет что-то сказать, но он продолжал смотреть в окно.
– И, – продолжал Крейн, – когда нож почти коснулся воды – трудно было точно разглядеть, потому что волны сверкали на солнце, – клянусь, из воды поднялась рука и поймала нож за рукоятку! И скрылась без малейшего всплеска.
Тут Оливер никак не мог остаться равнодушным. Он резко повернул голову.
– Рука? – пискливо воскликнул он. – Как будто под водой сидел кто-то живой и поймал ножик?
– Насчет живого – не уверен, – ответил Крейн.
– А по-моему, это была черепаха, – вмешался в разговор Мавранос с переднего сиденья и отхлебнул из банки «курз», не отрывая взгляда от дороги. – Я видел, как черепаха вытянула шею и пастью поймала нож.
– Мне больше нравится версия Арки, – сообщила Нарди.
– А что… Сигел? – спросила Диана.
Крейн покачал головой.
– Когда мы сошли с лодки, он стоял на том же месте. Даже не посмотрел на нас. А потом мы услышали выстрел.
– Полагаю, суд решит, что Арт Ханари, кем бы он ни был когда-то, покончил с собой на автостоянке, – сказал Мавранос.
– Последняя из смертей, – сказала Диана, и Крейн знал, что она думала о Скэте, которого, вероятно, должны были выписать из больницы через неделю, самое большее, через две.
– Будем надеяться, что, по крайней мере, надолго, – сказал Крейн. Он подумал было переплести пальцы, но лишь пожал ее ладонь.
И старый громоздкий автомобиль катил по шоссе в лучах поднимающегося солнца. В пустыне заросли юкки густо цвели кремовыми цветами, и светящиеся ветви кактуса-чоллы отбрасывали тень на цветущие люпины и ослинник, и в горах пустынные толсторогие бараны проворно сбегали к свежим потокам, чтобы напиться.
Благодарности
Глории Бэтсфорд
С искренней благодарностью за десять с лишним лет помощи и советов, отличных обедов и щедрой дружбы; пусть у нас будет еще много десятков лет.
Я также благодарю Криса и Терезу Арена, Майка Отри, Бет Бейли, Луиджи Бейкера, Джима Блейлока, Луи и Мирну Донато, Дона Эллисона, Майка Гадди, Русс Гейлен, Кейт Холмберг, Дона Джонсона, Майка Келли, Доротею Кенни, Дану Канкел, Скотта Ландра, Джеффа Левина, Марка Липински, Джо Мачугу, Тима Макнамару, Стива и Тамми Малк, Денниса Мейера, Фила Пейса, Ричарда Пауэрса, Серену Пауэрс, Рэндала Робба, Бетти Шлоссберг, Эда Силберстанга, Кэнтона Смита, Эда и Пэт Томас Мэри, и Кэрол, и Рекса Торрез.
Об авторе
Тим Пауэрс родился в Буффало (Нью-Йорк) в 1952 году. В 1959 году его родители переехали на Западное побережье. Пауэрс получил образование в Университете штата Калифорния по специальности английский язык и филология. В университете он познакомился с К. У. Джетером и Джеймсом Блейлоком, с которыми не только дружит, но и иногда работает вместе; эта троица считается отцами-основателями стимпанковского направления в литературе. Он был дружен также с Филипом К. Диком и является прототипом одного из героев романа «ВАЛИС».
Многие произведения Тима Пауэрса отмечены различными литературными наградами, среди которых две премии Филипа К. Дика (за «Врата Анубиса» и «Ужин во Дворце Извращений»), три Всемирные премии фэнтези (за «Последнюю ставку», «Declare» и «The Bible Repairman») и четыре премии «Локус» (за «Последнюю ставку», «Expiration Date», «Earthquake Weather» и «The Bible Repairman»).
Четвертый фильм из цикла «Пираты Карибского моря» снят по его роману «На странных волнах».
Тим Пауэрс и его супруга Серена живут в городе Сан-Бернардино в штате Калифорния.