Вон Трамбилл вымыл посуду после завтрака, пропылесосил гостиную и коридор и теперь сидел за письменным столом в своей комнате и заполнял чеки в большой старой чековой книжке Бетси. Без четверти десять он закончил сводить новый баланс, записал сумму чернилами внизу текущей страницы, после чего закрыл книжку и убрал ее в ящик стола.
Потом он подошел к аквариуму и позволил себе выловить сачком двухдюймового сомика. Аккуратно взяв рыбку точно за головой, он откусил тело, принялся энергично жевать и, запустив руку в аквариум, выдрал кустик амазонского эхинодоруса, поболтал в мутной воде, чтобы смыть землю с корней, свернул в комок и сунул в рот. Голову рыбки он завернул в несколько слоев салфетки «клинекс» и положил в кармашек белой рубашки, а сам продолжал жевать свое лакомство.
Живые лакомства устраивали его больше всего, но очень уж скудными они всегда оказывались.
На белых стенах комнаты не было ни единой картинки, окно выходило на идеально ровный дворик, засыпанный гравием, и высокую серую шлакобетонную стену. По обыкновению, он перед тем, как выйти из комнаты, окинул взглядом ее стерильную простоту, вдохнул прохладный, лишенный запаха воздух, запечатлевая все это в сознании, – потому что в остальных частях дом Бетси представлял собой хаос из книжных шкафов, переизбытка мебели и оправленных в рамочки фотографий, а в эти дни она употребляла слишком много духов.
В холле к нему подбежал Лашейн, и Трамбилл рассеянно погладил узкую голову крупного добермана. Перед тем как выйти в гостиную, он автоматически бросил взгляд на телевизионные экраны над дверным проемом, чтобы удостовериться, что ни во дворах позади и по сторонам от дома, ни перед входной дверью никого нет.
Бетси Рикалвер сидела на диване и рассматривала лежавшие на коленях руки; когда он вошел в комнату, она подняла на него тусклый взгляд.
– Бини, – сказала она и вернулась к своему занятию.
Он кивнул и сел в то единственное из всех имевшихся в комнате кресел, на которое она разрешала ему водружать свой вес. Вынул из кармана завернутую в салфетки голову аквариумного сомика и незаметным движением бросил ее в мусорную корзину. Он терпеть не мог никаких органических отходов в мусорной корзине своей комнаты, пусть даже и на непродолжительное время.
Оглядев гостиную, он вспомнил те времена, когда здесь сидело, ожидая распоряжений Бетси, полдюжины человек. Трамбилл отыскал ее и начал работать с нею в 1955 году, когда ему было двадцать шесть лет, и он только что вернулся, получив в Корее истинное понимание того, что представляет собой мир. Кое-кто из тех людей – Абрамс, Гильен – работали с нею еще до 1949 года, когда она еще обитала в теле Джорджа Леона.
В теле несчастного старого Джорджа Леона, которого теперь называли только Доктором Протечкой.
В шестидесятые годы, пребывая в теле Рики Лероя, она убила их всех.
Каждый из них постепенно приходил к намерению самому захватить трон, достичь бессмертия, которое можно обрести путем последовательного присвоения жизней и тел собственных детей. Трамбилл знал, что она… на самом деле, он, Джордж Леон… намеревалась убить и его, пока в конце концов не осознала истину: что Трамбилла не интересует никакая другая жизнь, кроме той, которую он ведет в своем собственном теле.
Тощий просится наружу.
Об этом тощем он знал все от и до. Он много раз видел его в Корее – скелет в канаве, из которого вытекли или испарились все соки, и осталась лишь высохшая до тончайшего пергамента оболочка кожи на костях невыносимого вида – вся материальность утрачена, пошла на прокорм другой жизни: жуков, и растений, и птиц, и псов.
Опустошенность.
В Корее у него оформилась твердая решимость заполнить себя, вместить как можно больше другой органической жизни, упрятать скелет как можно глубже под поверхностью кожи. И Бетси поклялась, что когда он рано или поздно умрет, она проследит, чтобы его перед похоронами залили в бетон, дабы из его тела никогда и ничего не пропало.
Рикалвер поднялась и прошлась к книжному шкафу и обратно.
– Да вот! Надеюсь, он не задохнется от астмы, прежде чем сможет взять новый ингалятор, – раздраженно сказала она. – После того звонка в семь часов я не отпускала его на перерыв.
– Есть какие-то знаки?
– Я велела Бини все время играть в семикарточный стад, чтобы видеть больше карт. Червовая дама, будь она неладна, все время вылезает и вылезает, и я думаю, что эта Диана каким-то образом находится в городе. Тут хватает других женщин, желающих примерить корону Изиды, но у этой преимущество перед всеми – она самая настоящая дочь прежней королевы, Иссит, которую ты сбросил в шестидесятом. Мне ужасно хочется, чтобы ты сделал то же самое и с ее ребенком.
Тут Трамбилл ничего не мог дополнить, и поэтому лишь бесстрастно смотрел на нее.
– И червовый валет тоже появляется слишком часто, обычно вместе с четверкой червей.
– Что значит четверка?
– Это… это вроде как старый холостяк. Я не вижу в нем угрозы для себя, но чертовски хочу узнать, кто же это такой.
– Вопрос в том, кто такой валет. – Трамбилл поерзал в кресле и подумал, что хорошо было бы принести с собою еще одну тропическую рыбку. Сейчас отлично пошла бы цихлида. В последнее время он терпеть не мог разговаривать с Бетси на неприятные темы; ему хотелось, чтобы она почаще надевала тело Ричарда или хотя бы извлекала из нафталина Арта Ханари. – Судя по всему, это тот самый валет, которого ты чувствовала минувшей ночью, да? Похоже, что он крупный, и его следует опасаться.
– Это валет, – резко бросила она. – С валетом я могу справиться. Я Король.
– Но… – «О Боже, – подумал Трамбилл, – все же дошло до этого». – Но ведь такое впечатление, что… что он перебивает остальных валетов, как эта Диана перебивает всех остальных дам, рвущихся в Королевы. А преимущество Дианы заключается в том, что она настоящий ребенок Иссит. – Он глубоко вздохнул, постаравшись сделать это незаметно. – В те времена, когда вы были в теле Джорджа Леона… у вас не было еще одного ребенка, кроме Ричарда? Второго биологического сына?
Ее нижняя губа выпятилась, глаза наполнились слезами.
– Нет. Кто сказал тебе такое?
– Ты, Бетси, в шестидесятые годы, когда была Ричардом, Ричардом Лероем. Помнишь? Я не хотел… оскорбить ваши чувства, но, если этот валет – твой ребенок, разве не стоило бы тебе об этом подумать?
– Я не могу думать. Мне приходится все делать самой. Я…
Трамбилл согнул толстенные руки и ноги и поднялся из кресла.
– Пора, – сказал он, когда она в тревоге посмотрела на него. – Надо включить магнитофон.
– Время? Ах да, этот звонок. Конечно, действуй.
Трамбилл едва успел включить магнитофон, как телефон зазвонил. Он снял трубку, прежде чем заработал автоответчик.
– Да! – он включил звук на внешний динамик, чтобы Бетси тоже слышала весь разговор.
– Это тот самый парень, который уже звонил насчет Скотта Крейна, Оззи и Дианы. Я знаю, где они находятся, и могу добраться до них, если вам это интересно. А вам интересно?
– Да, – ответил Трамбилл. – Мы заплатим двадцать тысяч долларов – половину, когда вы скажете нам, а вторую, когда мы убедимся в том, что информация верна.
– М-м… идет. Где вы предлагаете встретиться?
Трамбилл посмотрел на Бетси.
– «Фламинго», – беззвучно произнесла она.
– Во «Фламинго», – сказал Трамбилл. – Сегодня, в два часа дня. В кафе «Линдиз дили». Спросите столик Трамбилла.
Он произнес свое имя и повесил трубку.
– Я поеду с тобой, – сказала Бетси.
– Я не уверен…
– То есть ты не хочешь, чтобы я там была? Вообще, что это за парень, с которым ты встречаешься?
– Бетси, ты знаешь о нем ровно столько же, сколько и я. – Он подумал было о том, чтобы попросить ее перейти в тело Арта Ханари и позвонить ему, но решил, что она сейчас слишком возбуждена, чтобы согласиться на это. – Бетси, я ни в коем случае не хочу расстраивать тебя, но мне может быть полезно знать имя того мальчика, твоего сына, который пропал в сорок восьмом году.
– Не помню, – сказала она и вдруг показала ему язык.
Фьюно приехал раньше назначенного времени и некоторое время бродил вокруг отеля. Потом устроился в вестибюле на диванчике подле стойки регистрации, полистал брошюру и узнал, что отель основал гангстер по имени Багси Сигел.
В обычных условиях это вызвало бы у него живой интерес, и он сделал бы мысленную пометку – почитать что-нибудь об этом самом Сигеле, но сейчас нервы у него были слишком напряжены. Он вытряхнул на ладонь еще пару мятных конфеток «тик-так» и забросил их в рот, надеясь, что это поможет ему избавиться от вкуса рвоты.
За завтраком он действительно завел разговор с каким-то мужчиной, который казался очень приятным в общении и хорошо образованным, но собеседник затронул какую-то непонятную область. Фьюно прикидывался, будто ему все ясно, поддакивал, но вдруг до него дошло, что его приняли за гомосексуалиста. Фьюно, извинившись, встал из-за стола, вышел в мужскую комнату, где, закрывшись в одной из кабинок, избавился от всего съеденного за завтраком, до последней крошки, а потом попросту вышел наружу и уехал. Надо будет послать в «Денниз» то, что он остался должен. Нет, в десять раз больше. Официантка, наверно, сочла его проходимцем. Он не станет посылать деньги по почте, а приедет лично и не только оплатит счет, но и подарит ей какое-нибудь дорогое ювелирное украшение.
«На это потребуется наличность», – подумал он.
Он знал, что люди, с которыми ему предстояло вскоре встретиться, предпочтут разделаться со Скоттом, Оззи и Дианой собственными руками, но он может намекнуть, что и сам является профессионалом. Судя по тону телефонного разговора, толстяк – если говорил именно он, – занимает тут какое-то видное положение, а не является наемником Обстадта, оставшегося в Лос-Анджелесе, и, вероятнее всего, с готовностью примет помощь компетентного работника.
Еще он подумал о том, как люди Обстадта в Вегасе намерены искать Крейна. Оставалось надеяться, что они не доберутся до кредитки на имя Иверсон-Крейн.