– Похоже, с твоей мамой все в порядке, – сказал он через плечо Оливеру, сидевшему на заднем сиденье.
– Здесь воняет, будто набздел кто-то, – заявил мальчик вместо ответа.
Водитель, по виду которого можно было предположить, что когда-то он занимался боксом, сердито глянул на мальчика в зеркало заднего вида.
– Подъехать туда?
– М-м… – Вести мальчика в дом было нельзя – там в любой момент могла начаться стрельба или что-то в этом роде, – но и если оставить его одного в машине, он, скорее всего, сбежит. – Нет, остановитесь прямо здесь. Я хочу убедиться, что она уйдет вместе с копами.
– Как скажете. – Машина остановилась у тротуара, не доезжая пары домов до дуплекса Дианы, и водитель вытянул ручной тормоз.
Ханс с интересом смотрел, как Гамильтон внимательно осматривал дом – не притаились ли в какой-нибудь комнате убийцы – и мысленно фиксировал подробности, чтобы потом вставить подобную сцену в свой сценарий; нет ничего лучше собственных наблюдений.
Но когда полицейский заявил, что нужно проверить двор, Ханс так и сел и смог лишь проводить взглядом полицейского, направившегося к задней двери и спустившегося по двум деревянным ступенькам. Он лишь надеялся, что никто не заметит, как он внезапно побледнел и покрылся потом.
«Плантация конопли, – подумал он с неожиданным испугом. – Он найдет мою плантацию, и я окажусь в тюряге. Буду говорить, что знать ничего не знаю, что думал, это просто сорняки какие-то у забора выросли. А что, если меня примут за торговца наркотиками? Если узнают, что я дружу с Майком, который действительно торговец? Хантер Томпсон писал, какую жизнь устраивают в невадской тюрьме тем, кого посадили за распространение наркотиков. Нет, такого просто быть не может!»
Он поймал себя на том, что может прямо сейчас, не сходя с места, напустить в штаны. Боже, думал он, сделай так, чтобы он ничего не заметил. Боже, умоляю Тебя! Я буду ходить в церковь, я сделаю главного героя сценария христианином, я женюсь на Диане, только пусть он вернется и ничего не скажет, чтобы мир оставался таким же, каким был до этой минуты.
Он боялся взяться за чашку с кофе. Руки задрожат, и копы заметят; они обучены замечать такие вещи. И он просто посмотрел по сторонам; каждый тривиальнейший предмет вдруг показался утерянной драгоценностью, вроде как велосипеды и удочки на заднем плане старых фотографий. Он поглядел на Диану и возлюбил ее, как никогда прежде.
Дверь со двора скрипнула, ботинки протопали по линолеуму. Ханс сделал вид, будто изучает календарь, висевший над телефоном.
– Вы та леди, у которой минувшей ночью похитили и ранили сына, да? – услышал он слова Гамильтона. Вероятно, Диана кивнула, потому что полицейский заговорил снова: – А это ваш приятель? Он проживает тут, с вами? – Последовала пауза. – Что ж… – Ханс услышал, как полицейский вздохнул. – Я вернусь через часок-другой, только проверю в отделении по книжке, как выглядят листья определенного растения, ладно? – Последовала еще одна пауза. – Ладно?! – Ханс поднял голову и понял, что обращаются к нему. Лицо у него вдруг вспыхнуло огнем.
– Ладно, – отозвался он слабым голосом.
Гулд поговорил с кем-то по портативной рации и теперь засовывал ее в подсумок, висевший на ремне.
– Фритс говорит, что старику восемьдесят два года, и он не очень ясно соображает, даже плохо помнит, зачем он приехал в город. А оператор с 911 говорит, что впечатление такое, будто эта опасность ему приснилась. Я думаю, что он просто расстроен и сбит с толку несчастьем с внуком. – Он посмотрел на Диану. – Думаю, нам можно уехать. Но, миссис Райан, не открывайте дверь кому попало и известите нас, если явятся какие-нибудь странные посетители или будут непонятные телефонные звонки.
– Непременно, – с улыбкой ответила Диана и протянула руку полицейскому. – Спасибо за помощь, пусть даже тревога оказалась ложной.
Когда полицейские наконец-то убрались, дверь закрылась, и Ханс услышал, как снаружи заработали автомобильные моторы, а потом их звук стих, он взял чашку с кофе и швырнул ее в стену кухни.
Горячий кофе расплескался по всей кухне, а осколки керамической кружки с грохотом разлетелись по полу.
– Это все твоя придурочная семейка виновата! – заорал Ханс.
Диана метнулась в спальню, и он затопал вслед за нею.
– Что мне теперь делать с этими растениями? – агрессивно спросил он. – В землю закопать? Я даже в помойку их вынести не могу: они ведь ждут от меня чего-то в этом роде! – Диана выдвинула ящик, в котором держала всякое старье, вроде своего школьного дневника, и вывернула кукол и музыкальные шкатулки на пол. – Теперь за мною будут следить, – продолжал он, – все время, стоит мне в машину сесть! И как, скажи на милость, я теперь смогу встретиться с Майком? – Он стукнул кулаком по стене, оставив вмятину в сухой штукатурке. – Миллион благодарностей тебе, Диана! Я думал, что ты сбежала!
Она выпрямилась, держа в руках какое-то ветхое желтое одеяло.
– Теперь сбегу.
В кухне зазвонил телефон.
– Не отвечай! – резко сказала Диана, и поэтому он поспешил в кухню и с торжествующим видом поднял трубку.
– Алло!
Она последовала вплотную за ним, не выпуская из рук этого дурацкого одеяла. Ему было очень приятно видеть, что с ее лица исчезло выражение у-меня-есть-кое-что-поважнее-тебя. Теперь она была явно испугана. Отлично!
– Вы, значит, хотите поговорить с Дианой? – произнес он, растягивая удовольствие от момента.
Она побелела, замотала головой и посмотрела на него с таким умоляющим выражением, какого он еще никогда не видел.
– Нет, – прошептала она. – Ханс, прошу тебя!
На мгновение он чуть не уступил, чуть не сказал: «Нет, она со вчерашнего дня не показывалась дома. Сейчас сюда приехала ее сестра; хотите поговорить с нею?» Диана и так настрадалась за последние сутки – убежала из дому без ничего, сын в больнице лежит при смерти…
…По ее собственной вине, и вопреки его прямым советам. А теперь и его плантация дури, считай, пропала, а его самого взяли на заметку полицейские.
Его лицо расплылось в сладенькой ехидной улыбке.
– Ко-о-не-е-ч-но, – пропел он. – Она тут, рядом.
Как только он произнес первое слово, она сорвалась с места и помчалась к задней двери, крикнув на ходу:
– Беги!
Он положил было телефонную трубку и сделал шаг вслед за нею, но тут вспомнил о гордости. «Не нужна мне эта никчемная истеричка, – сказал он себе. – Я писатель – творец!»
Глава 27Мне безразлично, какая машина, но нельзя ли поехать сейчас?
Бросив последний взгляд на дом-дуплекс, стоявший на противоположной стороне улицы, Трамбилл положил телефонную трубку на стол, взял маленький радиопередатчик и встал. Он заблаговременно надел брюки и рубашку и обулся, еще когда приехала полиция, и теперь нес передатчик за угол, подальше от стекла переднего окна.
Диана проскочила между мусорными баками и газовой жаровней для барбекю, промчалась по неухоженной траве к выкрашенному под красное дерево забору, огораживавшему участок с тыла, и, попеняв себе, что ведет себя по-дурацки, подпрыгнула, ухватилась за шершавые доски и перевалилась через изгородь в соседний двор.
На нее уставилась ошарашенная собака, она и гавкнуть не успела, как незваная гостья пересекла двор, перелезла через затянутые сеткой ворота на чью-то подъездную дорожку и помчалась через пустую Сан-авеню, размахивая зажатым в кулаке желтым одеяльцем.
Оззи открыл дверь такси, поставил ноги на тротуар и начал было подниматься… и тут громовое «бам!» сотрясло воздух, стукнуло Оззи автомобильной дверью и сбило в траву на обочине.
Фасад дома Дианы взорвался изнутри на улицу миллионом вращающихся на лету обломков досок и кирпичной кладки, Оззи, сидевший в оцепенении на траве, смотрел, как в синем небе выросло грибовидное облако грязного дыма. Он не слышал ничего, кроме громкого звона в ушах, но видел, как куски стен и крыши сыпались на газон справа от него и барабанили по внезапно затянувшемуся дымом тротуару, а в носу защипало от резкого химического духа, похожего на озон.
Оливер выскочил из задней двери машины и помчался к своему разрушенному жилищу. Таксист поднял Оззи на ноги; он что-то говорил, но Оззи отмахнулся и заковылял следом за мальчиком.
Это походило на эпизод одного из тех душераздирающих кошмарных снов, которые он нередко видел. Усилие, требовавшееся для того, чтобы протащить одну ногу сквозь густой, как суп, воздух, было настолько изматывающим, что ему приходилось смотреть на заваленный обломками тротуар, чтобы убедиться в том, что он не просто дергается и потеет, стоя на одном месте.
Двухфутовый обломок металлической трубы свалился на асфальт перед ним и отскочил в сторону, изуродовав росший рядом куст, и Оззи смутно, как издалека, услышал звон падения. Возможно, он не полностью оглох. Он шел дальше, хотя легче ему отнюдь не становилось.
Квартира представляла собой пустую оболочку с покосившимися наружу стенами и полностью сорванной крышей. Там, где только что находилась кухня, вздымался язык пламени с ярд вышиной. Дверь соседней секции вроде бы уцелела, хотя стекол в окнах не осталось.
Оливер застыл на тротуаре, широко раскинув руки, а потом упал на колени, согнулся и то ли забился в конвульсиях, то ли его начало рвать. Оззи показалось, что мальчик принуждает себя к этому – хотя спазмы чуть ли не разрывали его ребра, – так человек может полосовать свою руку до мяса, чтобы избавиться от глубоко засевшей невыносимо болезненной занозы.
Мгновением позже быстро заморгал и протер глаза кулаками, думая, не мог ли удар автомобильной дверью вызвать у него сотрясение мозга, потому что в глазах у него начало двоиться – рядом со скорчившимся на тротуаре мальчиком, и частично накладываясь на него, появился полупрозрачный двойник.
А потом, хоть юный Оливер оставался в той же позе, двойник выпрямился, повернулся, сделал шаг и канул в невидимость.