Телефон перед ним зазвонил, и он поднес трубку к уху.
– Привет, Сьюзен, – сказал он. Потом глубоко вдохнул, безразлично оглядел бар, пытаясь заметить что-нибудь, что помогло бы оттянуть разговор, не нашел и выдохнул.
– Ты можешь простить меня?
А в вестибюле, казино и ресторанах «Ривьеры» сквозь гомон посетителей и непрерывное бряканье фишек бестелесный голос трансляции произнес: «Вызывается Оливер Крейн. Вызывается Оливер Крейн». Несколько раз он повторил эти слова, а потом сдался и перешел к другим объявлениям.
Книга третьяРозыгрыш «рук»
Зато в священных гимнах различила
Я голос, как вода журчащий, ибо
Волшебница живет в пучине вод.
Какой бы шторм ни бушевал над миром,
В глубинах все спокойно. И когда
Волнуется поверхность вод, по ней
Пройти умеет Дева, как Господь.
Горячий медный небосклон
Струит тяжелый зной.
Над мачтой Солнце все в крови,
С луну величиной.
Нано: Но, добрая душа, после этаких скитаний
В каком остаться б ты хотела состоянии?
Андрогино: В том, в каком я сейчас, – пребывать бы неизменно.
Нано: Предаваться утехам двух полов попеременно?
Андрогино: Ну, это устарело и слишком избито!
Надежды гибнут, их гробы суть знаки,
Что и печаль, и радость завершатся,
Прежде чем время, ломающее всех, разрушит
Доверье меж друзьями.
Глава 28А потом в постельку
Оззи не бывал в Лас-Вегасе двадцать лет, но этот тип баров, расположенных в отдалении от Стрип, был ему хорошо знаком еще с тех пор. В начале вечера туда собирались крепыши-строители, выпить по кружке-другой пива после смены. Сейчас же тамошняя публика состояла из рабочих сцены и прочих работников театров, которым, по большей части, наливали холодное белое вино. После полуночи сюда начнут подтягиваться проститутки, чтобы выпить то, что каждой больше по вкусу.
Для Оззи это был глаз урагана, период затишья между первой схваткой и теми, что еще предстояли.
Оззи распечатал пачку «Честерфилда», купленную в стоявшем в углу сигаретном автомате, и вытряхнул сигарету. Он бросил курить еще в 1966 году, но так и не забыл окончательно, насколько глубоким оказывалось порой чувство удовлетворения от закуривания и первой затяжки.
Бармен бросил книжечку картонных спичек на стойку рядом с кружкой пива, которую заказал Оззи.
Оззи устало улыбнулся ему.
– Спасибо. – Он чиркнул спичкой, прикурил и выпустил струйку дыма.
Но прежде чем положить спички, он еще раз обдумал имевшиеся у него варианты.
«Объявление в персональной колонке «Сан» или «Ревью джорнал», – подумал он. – Нет, Скотт не станет читать газет».
«Возможно, – добавил он, – хватит и того письма, что я оставил у портье в «Сёркус-сёркус»: “Я оставил маленького Оливера у женщины по имени Хелен Салли в Сёрчлайте. Ее адрес есть в книге. Предсмертное желание Дианы было, чтобы ты позаботился о ее сыновьях. Ты можешь это сделать – и сделай. С любовью, Оззи”».
Но Скотт может и не вернуться в «Сёркус-сёркус».
Оззи потягивал холодное пиво и, хмурясь, вспоминал, как толстый мальчик просил, чтобы он оставил его у себя.
– Вы еще не очень старый, и годитесь в отцы, – говорил сквозь слезы Оливер, когда они позже ехали на «Мустанге» Дианы по 95-му шоссе на юг, в сторону Сёрчлайта. – Нам со Скэтом нужен отец. – Мальчик все еще дрожал и был подавлен. После того как прямо на его глазах взорвался дом и погибла мать, всю дерзость с него как рукой сняло.
– Я постараюсь найти вам отца, Оливер, – сказал ему Оззи тогда. – Извини, ты не против того, что я называю тебя Оливером?
– Это же ваше имя, – ответил мальчик, – и я ничего против не имею. Только не называйте меня… тем, другим именем, которое мне вроде как нравилось. Это было… я даже не знаю, что это было. Но я это сломал и выкинул.
Незнакомая Салли жила в большом доме в стиле ранчо за пределами городка Сёрчлайта. Она работала вместе с Дианой в пиццерии четыре года назад, симпатизировала ей, поддерживала с нею дружбу и имела шестерых собственных мальчиков; она с радостью согласилась заботиться хоть об одном, хоть об обоих осиротевших детях до тех пор, пока не обнаружится их дядя.
Я это сломал и выкинул.
Оззи глубоко затянулся сигаретой и не закашлялся. Его легкие помнили дым, они, по-видимому, гадали, что же с ним сталось. «А ведь мальчик говорил не в переносном смысле, – подумал он, отхлебнув еще глоток пива. – Я ведь сам видел, как перед развалинами дома личность Кусачего Пса покинула Оливера.
Нет, Скотт вполне может не получить послание, оставленное в отеле, а от объявления в газете точно не будет толку».
Он допил пиво и погасил сигарету в пепельнице.
– Нет ли у вас под рукой колоды карт? – спросил Оззи, поймав взгляд бармена.
– Найдется. – Бармен пошарил в хламе возле кассы и бросил на стойку пачку, украшенную фотографией обнаженной красотки. Открыв ее, Оззи обнаружил, что вместо рубашки у всех потрепанных карт напечатана эта же фотография.
– Крутая штучка, – сухо бросил он.
– Да уж. Знаете карточные фокусы?
– Нет. – Оззи против воли задумался, почему он за всю жизнь так и не выучился с картами ничему, кроме жизни с оглядкой. – Я всегда слишком боялся их. – Он посмотрел на бармена и впервые заметил, что, хотя тот уже достиг среднего возраста и из-под его фартука выпирал объемистый живот, он был моложе Скотта, не говоря уже о самом Оззи. Нет, терять время нельзя.
– Можно купить их у вас? – спросил он, постучав пальцем по непрезентабельной засаленной колоде.
Бармен явно удивился и даже не очень старался скрыть презрение.
– Оставь их себе, дедуля, – сказал он, отвернулся и уставился на экран телевизора, стоявшего на полке под потолком.
Оззи кисло ухмыльнулся. «Он думает, что я сейчас вернусь в номер какого-нибудь отеля и устрою… секс-оргию с этим жалким однообразным бумажным гаремом. Ну и ладно. Мнение одного бармена не имеет здесь ровно никакого значения».
Но он почувствовал, что краснеет, и смущенно прикоснулся к тщательно завязанному узлу галстука.
Север, прикинул он, находится слева. Он быстро перетасовал колоду семь раз и выложил четыре карты крестом. Червовый валет оказался на северном конце креста.
Значит, на север, думал он, пока осторожно слезал с высокого стула, опираясь на свою алюминиевую трость, и доставая из кармана деньги, чтобы расплатиться за пиво. Как всегда, он добавил точно отсчитанные пятнадцать процентов на чай.
Крейн ерзал в кресле и следил за тем, как сидевшие вокруг крытого зеленым сукном стола делали ставки.
Он находился в зале для карточной игры «Подковы» Бинайона, рядом с дверью, которую пробили в стене, когда «Подкова» присоединила к себе расположенное по соседству «Минт». С обшитых панелями стен игорного зала смотрели фотографии членов Зала славы покера – Дикий Билл Хикок, Джонни Мосс, Дойль Брансон, – и Крейн, потягивая очередной бурбон со льдом, думал, что могли бы сказать старые мастера о его игре.
Сейчас он сидел «под прицелом» – первым слева от сдающего игрока, – и имел трех валетов. Этой ночью, во что бы он ни играл, ему, кажется, вовсе не приходили плохие «руки», и сейчас три других игрока поддержали его пятидесятидолларовую ставку. Это было хорошо; к валетам у него имелись еще две карты, и партнеры, вероятно, считали, что он натягивает на пару с кикером, или у него три карты в масть, или, вообще, витает в мечтах, и не думали, что у него сильная тройка.
Да, он действительно был пьян. Поле его зрения все время сползало вверх, словно в телевизоре с испортившейся вертикальной разверткой, и поэтому он должен был то и дело опускать взгляд, чтобы сфокусировать его на чем-нибудь.
А при взгляде на карты ему приходилось зажмуривать искусственный правый глаз; в противном случае он видел свою «руку» состоящей из карт Таро. Слава Богу, не из той смертоносной колоды, которая принадлежала его отцу, и даже не из той, которой пытался гадать ему несчастный Джошуа, а колоды, которую он видел во сне – в ней Двойка Жезлов представляла собою голову херувима, проткнутую насквозь двумя металлическими стержнями.
– Карты? – громко прозвучал голос сдающего.
Крейн понял, что партнер обращается к нему и, возможно, уже во второй раз. Крейн поднял два пальца и сбросил четверку и девятку червей. Взамен ему пришли девятка и двойка пик – ничуть не лучше.
Двое игроков слева от него постучали по столу; они не пожелали менять карты и как минимум делали вид, будто у них такие «руки», которые нельзя улучшить.
И, с досадой подумал Крейн, они оба играют строго, не «встают» с двумя мелкими парами, не пытаются добрать дырявый стрит или флеш, имея три карты, и практически не блефуют. У них, возможно, имеются «руки», не нуждающиеся в улучшении. У одного из них наверняка.
Пес с ними, с тремя валетами.
Он «проверился», вместо того чтобы сделать ставку, следующий игрок поставил, второй повысил, и, когда к нему вернулось «холодное» повышение, он сунул двух валетов под фишки и сбросил три оставшиеся карты. Когда ему предложат показать «заявку», он покажет эту пару, минимум, который должен иметь игрок, желающий вскрыться, а вскрываться с парой валетов, сидя «под прицелом», это совершенно дурацкий ход. И если он так поступит, то остальные игроки, несомненно, решат, что он пьян и уже не в состоянии думать об игре и деньгах.