на то, что выгоревшие обои комнатушки были исцарапаны и местами порваны, из обивки дивана обильно торчали нитки, а все полки висели под самым потолком, чтобы не подворачивались под антенны Паука Джо
– Козявка, – сказал Паук Джо.
Крейн уставился на него.
– Не могла бы ты, – продолжал Паук Джо, – приготовить немного кофе для этих парней?
Старушка кивнула, поднялась и, продолжая улыбаться, торопливо вышла из комнаты. Крейн понял, что Козявка – ее имя, вернее, прозвище; он не осмеливался взглянуть на Мавраноса, опасаясь, что они оба сорвутся в истерический припадок и упадут с дивана от хохота.
– Э-э… – протянул он, стараясь заставить голос звучать ровно, – мистер?..
– Меня называют Пауком Джо, – ответил седобородый, стоявший посреди комнаты, скрестив руки на груди. – А что, вы хотите выписать мне чек? Я не беру чеков. Надеюсь, вы привезли два серебряных доллара?
– Конечно. Я просто…
– И ее, и меня когда-то звали по-другому. Мы отказались от тех имен много лет назад. Теперь, когда мы приезжаем в Индиана-Спрингс за покупками, нас называют только этими прозвищами.
– Странные прозвища, – заметил Мавранос.
– Это оскорбления, – ответил Паук Джо. Он, похоже, не жаловался, а просто констатировал факт.
– Я все думаю, – не отступал Крейн, – как вы, незрячий, можете читать карты?
– Ни один человек, если он не слеп, не сможет читать карты Таро, – сказал Паук Джо. – Хирург же не пользуется скальпелем с двумя лезвиями; с одной стороны у его орудия ручка, верно? Черт.
Он шумно повернулся и протянул загорелую дочерна руку к полке. На ней, словно книги, стояло множество деревянных ящичков, и он, проведя пальцами по торцам, выбрал один из них.
Потом он сел, скрестив ноги, перед столом – его антенны болтались в воздухе и с глухим стуком задевали за ворс вытоптанного ковра – и поставил коробку перед собой.
– Обычно я пользуюсь этой колодой, – сказал он, поднимая крышку и разворачивая лоскут, в который были завернуты карты. – Использование любых карт Таро всегда сопряжено с некоторой опасностью, а эта конфигурация весьма сильна. Впрочем, я чувствую, что вы, парни, и без того влипли во что-то так, что дальше некуда, так что какого черта?
Крейн обвел взглядом комнату, заметив и пятна от еды на ковре, и стопку потрепанных номеров «Мира женщины» на другом столе, и вспомнил со вкусом оформленную под нужное настроение приемную Джошуа. «Возможно, – подумал Крейн, – если имеешь дело с настоящим высокооктановым горючим, оно не нуждается в приукрашивании».
Слепой высыпал карты на стол рубашкой вверх и отложил ящик в сторону. Потом отработанными движениями рук перевернул карты лицом вверх и раскинул по столу.
У Крейна слегка отлегло от сердца, когда он увидел, что это не та колода, что была у его родного отца. Но даже в полутемной комнате Крейн узнал тот же броский, чрезмерно сочный стиль тонкой штриховой гравировки.
– Я видел эту колоду, – сказал он. – Или какие-то ее части.
Паук Джо выпрямился, и две из его антенн отсоединились от ковра и повисли, болтаясь в воздухе.
– Неужели? И где же?
– Ну… – Крейн медленно выдохнул, прежде чем ответить. «Последний раз – в пятикарточном дро в “Подкове”», – подумал он. – Двойка Чаш в виде лика херувима, проткнутого двумя металлическими прутьями, верно?
Паук Джо резко выдохнул.
– Вы… что-то вроде католического священника?
Мавранос хохотнул было, но тут же смолк.
– Нет, – ответил Крейн. – Если меня вообще можно как-нибудь назвать, то игроком в покер. Мы сейчас окунулись в такие страсти, что скажу правду: я видел эти карты только в галлюцинациях и во сне.
– То, о чем вы говорите, – задумчиво проговорил Паук Джо, – вариант на тему колоды Сола-Буска, о которой даже я очень мало что знаю. Я никогда не видел ее; единственный экземпляр вроде бы хранится в запертом сейфе в Ватикане. Его не показывают даже серьезным ученым, и едва ли не все, что известно миру об этой колоде, было сказано в письме некоего Паулинуса да Кастелетто, написанном в 1512 году.
В комнату, с подносом, на котором позвякивали чашки и ложки, вернулась старушка по прозвищу Козявка. Нагнувшись, она осторожно опустила свою ношу на ковер возле стола.
– Молоко или сахар? – спросил Паук Джо.
– Черный, – ответил Мавранос, Крейн кивнул, и Козявка подала им чашки, над которыми поднимался пар; затем она положила по три кусочка сахара в две другие чашки, размешала и вручила одну Пауку Джо.
– Эти мои карты, – сказал Паук Джо, – всего лишь стандартная колода Сола-Буска. Не обессудьте, но и так сойдет. Это репродукции комплекта, принадлежащего миланскому семейству Сола-Буска – имя, кстати, переводится как «одиночный охотничий отряд», – которое в 1934 году позволило сфотографировать свои карты. С тех пор и семейство, и карты исчезли.
Мавранос отхлебнул кофе и, наклонившись вперед, прикоснулся к полю картинки одной из карт.
– Они помечены! – воскликнул он. – И, осмелюсь предположить, что азбукой Брайля.
Крейн тоже посмотрел на карты и заметил, что у каждой из них где-то на полях проколото как минимум одно отверстие, как будто их много раз прибивали гвоздями в разных сочетаниях и к разным стенам.
– Да, именно так я и читаю их, – ответил Паук Джо. – Но это еще и в какой-то степени мера предосторожности. В каждой карте из любой сильной колоды Таро имеется, по меньшей мере, одно отверстие. У всех серьезных колод пятнадцатого и шестнадцатого веков есть такие проколы.
– Эй, – вмешался Мавранос, – похоже на сказки о вампирах и осиновых кольях или оборотнях и серебряных пулях.
Паук Джо улыбнулся впервые за все время, прошедшее с их приезда.
– Неплохо подмечено. Да, полагаю, именно так оно и действует – но только в голове очевидца. Если никто, ни одно человеческое существо, не смотрит, это всего лишь картонные прямоугольники. Вот попадая в голову через глаза, они превращаются в нечто значительно большее, но нарушение топологии всего несколькими небольшими проколами заметно ослабляет их мощь. Примерно, как катализатор сгорания в современных автомобильных двигателях. – Он пошевелился на месте, и антенны снова закачались в воздухе. – Теперь оба приложите по серебряному доллару к глазам, а потом передайте их мне.
Крейн поднес монеты к глазам и даже стукнул ребром серебряного кружочка по пластиковой поверхности правого, искусственного глаза – просто на счастье. Потом он передал монеты Мавраносу, который прикоснулся ими к векам собственных закрытых глаз и с громким щелчком выложил их на пластиковую столешницу.
Паук Джо нащупал монеты и вложил за стекла своих темных очков. Потом сложил колоду и подвинул ее на столе, лицом вниз, ближе к Крейну, сказал:
– Тасуйте.
Крейн семь раз перетасовал колоду; каждое движение давалось ему не без труда, поскольку неровности от проколов цеплялись за края карт.
Паук Джо протянул руку, нащупал колоду и отодвинул ее к краю стола.
– Как вас зовут?
– Скотт Крейн.
– И как именно звучит ваш вопрос?
Крейн устало развел руками, но вспомнил, что хозяин не видит его жеста.
– Как мне перенять отцовскую должность? – сказал он.
Паук Джо покрутил головой, как будто оглядывал обшарпанную комнатушку своего трейлера.
– М-м… вы ведь знаете, что у вас большие неприятности, верно? Нужно что-то делать с той игрой, в которую вы играли на озере Мид двадцать лет назад. – Он усмехнулся, показав неровные желтые зубы. – Вы действительно хотите спросить об этом? Что-то насчет вашего отца?
Крейн тоже улыбнулся в ответ, хоть и знал, что собеседник не увидит его мимики.
– Ага.
Козявка издала горловой звук, и Крейн с опозданием догадался, что она немая.
– Послушайте, – сердито сказал Паук Джо, – я согласен только помочь вам. И не намерен заниматься ничем другим. Я думаю, что вы, по всей вероятности, знаете, что вы уже почти мертвец, но все же что-то можно сделать. Спросите карты об этом, а не о какой-то треклятой должности.
– Он мой отец, – ответил Крейн. – Я хочу получить его должность. Посмотрите, что скажут карты.
– И правда, посмотрите, – сказал Мавранос Пауку Джо, – раскиньте карты. Если результат никому не понравится, что ж, вернемся в город и добудем еще пару серебрушек.
Некоторое время Паук Джо молча раскачивался, сидя на ковре с непроницаемым выражением выдубленного на солнце лица. В конце концов он сказал: «Ладно», – и взял колоду.
Глава 37Кто этот мертвец, тебе не известно
Первая карта, легшая лицом вверх на стол, оказалась Пажом Чаш и изображала молодого человека в костюме эпохи Возрождения, который глядел на стоявшую на пьедестале лампу.
Крейн поймал себя на том, что весь подобрался, сидя на обшарпанном диване в полутемном трейлере, готовый к чему угодно – к проливному дождю, или к звуку столкнувшихся на шоссе автомобилей, или к тому, что карты полетят ему в лицо. Но, хотя солнечный свет, скудно пробивавшийся через венецианские жалюзи, казалось, приобрел какой-то стеклянистый оттенок, словно проходил сквозь чистый желатин, и звук, с которым карта шлепнулась на стол, оказался каким-то очень мелодичным и отчетливым, единственной явной переменой в комнате явилось появление из кухни пары мух, которые, громко жужжа, закружились под потолком.
Следующая карта оказалась мужчиной, одетым в доспехи, на фоне глобуса, разделенного на три сектора; на карте имелась также надпись «NABVCHODENASOR», по-видимому, призванная передать звучание имени Навуходоносор.
Крейн обратил внимание на то, что эти карты не проявляли ни малейшего намерения взвиться в порыве какого-то психического ветра, и совсем уж непонятно почему вспомнил, как Паук Джо назвал свою колоду сильной.
В комнату залетело еще несколько мух; теперь они жужжали над картами, будто вместо картинок там была ароматная пища.
Пальцы Паука Джо пробежали по проколам на полях обеих карт, потом он резко рыкнул, открыл рот и заговорил: