– Агиопластика раз-два-три, – резко произнес он; слова, казалось, возмущенно выкашливались из него, как сгустки крови, – гамби гамби пудинг и шишка и Боб твой дядя и луна моя мать. Я мог бы подать иск, но писк и плеск и реки и рыбаки, он всегда рыбачит там, это как говорится рыболов.
Бессмысленные слова громким эхом отдавались в голове Крейна, а потом он подумал, что именно там они и зародились, а Паук Джо их только повторил. Казалось, в его мозгу ослабело какое-то сдерживающее начало, и он почувствовал позыв освободить свои мысли, выпустить их, как птиц, разлетающихся во все стороны. И казалось важным, чтобы слепой поскорее заткнулся и не говорил всего этого перед мухами.
Важным было все без исключения. Он знал, что ему следует находиться снаружи и пытаться прочесть, что сообщат ему облака.
Рядом Мавранос с открывшимся ртом подался вперед на диване. Мухи громко жужжали – теперь уже, наверно, с сотню их вилось над столом, – и Крейну вдруг пришло в голову, что он вознамерился съесть их и узнать то, что им известно. Очень может быть, что мухи много чего знают. Старушка поднялась и медленно и неуклюже приплясывала на ковре, расставив руки в стороны; из чашки, которую она так и держала, выплескивался кофе.
– Отец, – говорил Паук Джо, – играет в лоуболл на фантики, после того как одноглазый лажанулся.
– Нет, – сдавленно выдохнул Мавранос. Трясущимися руками он смахнул со стола обе карты, а потом встал и выбил колоду из руки Паука Джо. – Нет, – повторил он уже во весь голос. – Я не хочу этого.
Паук Джо резко обмяк на полу, его челюсть отвисла, как только стих последний звук безумной болтовни, и казалось, что только упиравшиеся в ковер антенны не давали ему упасть. Мухи разлетелись по всей комнате.
– И ты тоже этого не хочешь, – дрожащим голосом сказал Мавранос Крейну.
Крейн глубоко вздохнул и собрал разбежавшиеся мысли.
– Не хочу, – шепотом согласился он, рукой отгоняя мух от глаза.
Паук Джо, щелкнув зубами, закрыл рот и гибким движением поднялся на ноги; упругие проволоки болтались среди летавших во все стороны мух.
– Никто из нас не хочет, – сказал он и, вынув из-под стекол очков серебряные доллары, бросил их на стол. – Пойдемте-ка наружу. Пусть кто-то из вас заберет Козявку.
Старушка уже не танцевала, и Мавранос, взяв под локоть, повел ее следом за Пауком Джо, который, бряцая и скрипя антеннами, протиснулся в дверь и спустился по ступенькам. Крейн вышел последним, усиленно стараясь не глядеть на рассыпанные по полу карты.
Крейн прищурился от солнечного света, заливавшего пустыню и шоссе, жара неожиданной тяжестью навалилась ему на голову, но все же бескрайний простор благотворно подействовал на него после вгонявшей в клаустрофобию тесноты трейлера.
Паук Джо шел по двору, пока антенны не скрипнули по ржавому бамперу ближайшего пикапа; тогда он повернулся и прошел полпути обратно.
– Я все еще проводник для них, – сказал он. – Случается, что они завладевают мною, таким вот образом, как духи вуду – гаитянами. А вот «Дурак» никогда еще не выпадал.
«Так и Донди Снейхивера наверняка не было», – подумал Крейн.
– Теперь о должности вашего отца, – продолжил Паук Джо и покачал головой. – Вы должны рассказать мне, кто вы такой. Думаю, я смогу сделать это по телефону и почтой.
– Я не… – начал было Крейн.
– Помолчите. – Мавранос и Козявка сели рядом на ступеньки, а Крейн и Паук Джо так и стояли лицом к лицу посреди двора. – Мы с Козявкой когда-то работали на вашего отца. – Слепец потер лицо ладонью. – Я никогда не говорил об этом, так что слушайте. Я был художником-миниатюристом, учился в Италии, и меня с детства готовили к тому, чтобы рисовать самую сильную колоду Таро, прямо-таки водородную бомбу среди карт Таро – комплект, известный как Ломбардская Нулевая колода.
Он указал на Крейна.
– Вы видели одну из моих работ, когда играли в «Присвоение». – Он покачал головой, и жаркий ветерок дернул его седую бороду. – В мире никогда не было больше пары людей, способных нарисовать такие карты, и даже если ты молод и находишься в полном расцвете физических и умственных сил, на всю колоду потребуется добрый год. Или злой год. А потом необходим продолжительный отдых. Поверьте, за такую работу можно запросить хорошую цену.
Он быстро прошел по кругу против часовой стрелки, – так, подумалось Крейну, католик мог бы перекреститься.
– Козявка, – продолжал Паук Джо, – была рыбой-прилипалой и выполняла его поручения, за что имела возможность вести самую элегантную светскую жизнь, какую только мог предложить Вегас, а он и в сороковые, и в пятидесятые уже был весьма элегантен. Здесь имелась одна женщина, представлявшая для него опасность. Дело было в 1960 году. Козявка сблизилась с нею, стала ее подругой и… уговорила ее встретиться однажды вечером в «Сахаре». Сама никуда не пошла, вместо нее отправился Вон Трамбилл и убил эту женщину. Ее новорожденная дочь пропала, но Козявка убеждена, что младенец тоже погиб.
Крейн невольно взглянул на старушку. Ее лицо было непроницаемо.
– Я делал колоду, – сказал Паук Джо, – которая требовалась ему к весне шестьдесят девятого. Он воспользовался ею. И однажды он вызвал нас на разговор. – Паук Джо стиснул кулаки, но голос его оставался ровным. – Он пребывал в одном из тел, которые присвоил во время игры, в теле женщины по имени Бетси, и когда мы слушали его, она – он владел этим телом всего лишь день или два – она на несколько секунд вырвалась на поверхность, эта самая Бетси, и именно она выглянула из его глаз.
Крейн оглянулся на Козявку. Ее лицо все так же не выражало никаких эмоций, но на морщинистых щеках блестели слезы.
– Она плакала, – мягко сказал Паук Джо, – и умоляла, чтобы мы… чтобы мы поддержали ее, сделали что-нибудь, чтобы она не погрузилась навеки в темный водоем, где обретаются архетипы, а индивидуальные сознания просто растворяются, погружаются в глубины. – Он набрал полную грудь воздуха и выдохнул. – А потом снова явился он. Она исчезла, вернулась во тьму, а мы… мы обнаружили, что знаем о смерти гораздо больше, чем прежде. Мы с Козявкой получили приказания, вышли, в буквальном смысле удалились от мира – от наших автомашин, домов и изысканной кухни, и роскошной одежды – и больше не возвращались. Козявка откусила свой язык, я же выколол себе глаза.
Крейн услышал, как Мавранос у него за спиной негромко пробормотал:
– Боже!
Крейн несколько секунд не мог поверить услышанному. Потом посмотрел на изборождённые глубокими морщинами щеки Паука Джо и вспомнил ту психическую травму, которую испытал при виде ломбардских карт – и попытался представить тот ужас, который испытываешь, узнав из первых рук, что умершие не всегда уходят в небытие, что они могут вернуться, страдая, и явиться тебе; и еще он подумал, что, в конце концов, вполне возможно, что эта женщина предпочла сделать себя немой, нежели допустить, что когда-нибудь ее ложь вновь станет причиной чьей-то смерти, или что этот Джо решил, что лучше ослепить себя, чем нарисовать когда-нибудь еще такие карты.
Паук Джо пожал плечами.
– Отцовская должность… – снова проговорил он. – Должен вам сказать, что отец почти овладел вами. Он уже добился того, чтобы вы принесли человеческую жертву и…
– Когда? – Крейн помотал головой. – Я никогда никого не убивал!
«Кроме Сьюзен, – подумал он. – Одна из случайно приключившихся болезней. Причиной которых являюсь я. И не убил ли я Диану?»
– Вы можете и не знать, что совершили это, – чуть ли не ласково пояснил Паук Джо, – но он вручил вам нож, и вы, сынок, воспользовались им. Даже при столь кратком гадании это заметно в профиле вашей личности, не хуже чем родимое пятно. Как я уже сказал, вы сами могли не понять этого. Это должно было случиться где-то на последней неделе, непременно ночью, вероятно, было связано с игрой в карты и, вероятно, жертва прибыла из каких-то мест, отделенных неукрощенной водою – из-за океана.
– Ах… Боже… – негромко взвыл Крейн. – Англичанин. – «Жуть, сколько пушек в этой стране», – сказал он тогда. И теперь Крейн думал, что он был прав. Жуть, сколько пушек, которые даже не знают о том, что они пушки. Он несколько раз поспешно моргнул и выкинул из головы мягкое жизнерадостное лицо.
– Отцовская должность… – еще раз повторил Паук Джо. – Он ваш отец, так что, теоретически, вы можете занять ее. Каким образом – я не знаю. Вам следует посоветоваться с прежним Королем.
– И кто же он?
– Не знаю.
– Но хотя бы где его найти?
– Не знаю. Вероятно, на кладбище – прежние короли – это почти всегда мертвые короли.
– Но как я…
– На этом – всё, – перебил его Паук Джо. – Гадание окончено. Убирайтесь отсюда. Мне, вероятно, следовало бы убить вас – я могу это сделать, – и я, определенно, так и поступлю, если вы еще когда-нибудь появитесь здесь.
Ветер свистел в редких сухих кустах, обрамлявших обочину шоссе.
Мавранос поднялся и направился к «Сабурбану».
– И вам всего наилучшего, – нараспев протянул он. – Поехали, Скотт.
Крейн снова заморгал, тряхнул головой и понял, что медленно бредет вслед за другом.
– Ах да, еще кое-что, – сказал ему в спину Паук Джо.
Крейн замер и обернулся.
– Вы совсем недавно встречались со своим отцом; во всяком случае, с его старой, сброшенной оболочкой. Я увидел это, когда мною завладел Дурак. Тело играло в лоуболл на всякий хлам. – Он повернулся и направился к Козявке, его антенны чертили линии в пыли.
– Ну, – сказал Мавранос, выехав на прямую и нажав на акселератор, – теперь все ясно, правда? – Он опустил стекло в окне и, когда усиливавшийся с набором скорости ветер начал трепать его волосы, взял очередную банку «курз» и сделал долгий глоток. – Тебе всего-то и остается, что задать какие-то вопросы какому-то мертвецу. Кто этот мертвец, тебе неизвестно, и где он похоронен – тоже. Черт возьми, мы могли бы провернуть все это еще до обеда.