– Нет, – сказал он. – Христос свидетель, все и так будет страшно тяжело, а тут еще роль играть… Я постригусь наголо и надену очки. Так…
– Нет, – задумчиво сказала Нарди, – у вас достаточно запоминающееся лицо. Я мало знакома с вами, но узнаю вас и бритым, и в очках. Я думаю, это то самое – побольше косметики, губная помада, броский парик…
– Сделайте меня красивым, – предложил Мавранос.
– Ничего не получится, – уверенно заявил Крейн. – А как быть с голосом. И продолжил сдавленным фальцетом: – Предлагаете мне так разговаривать?
– Говори нормально, – ответила Диана. – Тебя сочтут трансвеститом, только и всего.
– К извращенцам никто не присматривается, – согласился Мавранос. – Разве что начнут перемигиваться и усмехаться за спиной.
Крейн, пытавшийся отогнать боязнь неудачи, боязнь того, что Диану все-таки убьют, и что сам он в Святую субботу, когда отец присвоит себе тела, купленные во время игр 1969 года, утратит себя, совершенно впал в панику от этого предложения. «Не стану, – сказал он себе. – Даже и думать об этом нечего».
Нарди тронула его за плечо.
– Что, если это единственный выход? – спросила она. – Помните сэра Ланселота? – Крейн упрямо покачал головой, и она продолжила: – Он отправился на помощь королеве Гвиневере, и по пути ему пришлось ехать на телеге. В те времена это считалось страшным позором, ведь на телегах возили по улицам преступников, чтобы обыватели могли посмеяться над ними и бросать в них всякий мусор. Поэтому Ланселот, влезая в телегу, замялся на секунду, и когда он спас королеву, та отказалась разговаривать с ним из-за этого колебания, потому что он пусть на миг, но поставил гордыню превыше своего долга перед нею. И он признал ее правоту.
– Боже! – Крейн вновь уставился на карты.
«Это должно стать наилучшей маскировкой, – признался он себе. – И что тебе за дело, если несколько посторонних людей – и твой отец – примут тебя за извращенца в женском платье? Они не будут знать, кто это. Неужели жизнь Дианы стоит меньше, чем твоя никчемная гордыня? Твоя гордыня, гордыня жалкого старого пропойцы, всего шесть дней как завязавшего? Шесть дней в завязке и от силы три дня на телеге.
Он посмотрел на Диану, и она не отвела взгляд.
– Пусть в хрониках отметят, – хрипло сказал он, – что я колебался не дольше, чем Ланселот. – Он повернулся к Дин. – Гвиневера простила его?
– Это из книги Кретина де Тройса[31], верно? – осведомился Мавранос. В первый миг Дин не на шутку растерялась из-за столь варварского искажения имени, но потом сообразила, заморгала, кивнула, и Мавранос сказал Крейну: – Да, в конце концов простила.
– Вы слышали, моя леди? – обратился Крейн к Диане.
И, словно желая наказать их всех, он вынул из кармана отцовскую деревянную шкатулку и вытряхнул на покрывало Ломбардскую Нулевую колоду. Дрожащими руками он развернул несколько карт веером.
– Ах, – вздохнула Нарди; ее возглас прозвучал сдавленно и печально.
Крейн не мог оторвать взгляда от ужасных, притягательных, отвратительных старых миниатюр, но и не видя, знал, что Мавранос поднялся с места и что Диана подошла вплотную. Вдруг смутившись, Крейн потянулся собрать карты.
– Нет, – прошептала Диана, крепко схватив его за руку. – Мне нужно… познакомиться с… вот с этим.
– Вот и знакомься, – хмуро буркнул Мавранос. – От половинной дозы толку не будет. – Он наклонился и твердыми корявыми пальцами раскинул карты шире.
«Дурак», и «Любовники», и «Луна», и «Звезда», и «Император», и «Императрица» смотрели на них четверых, и Крейн вдруг обнаружил, что одной рукой держит за руку Диану, а другой – Мавраноса. А Мавранос взял за руку Нарди.
Карты, лежавшие на кровати, не шевелились и не менялись, но в его голове их рисунки перемещались, как узор на спине разворачивающейся гремучей змеи, и хотя в окно светило яркое солнце, он рухнул на дно колодца своего сознания и провалился в подземный пруд, куда выходили все такие колодцы.
Он не знал, сколько времени прошло, прежде чем он начал всплывать обратно в свое собственное сознание.
Крейн обнаружил, что смотрит на карту «Мир», где посреди венка в форме овала с заостренными концами танцевал гермафродит. «Для этого нужно быть мужчиной и женщиной», – с изумлением подумал он.
Оказалось также, что он воспринимает чувства своих товарищей – поверхностную браваду Мавраноса и прикрытый ею глубинный страх, тоску по детям и потаённую любовь к Крейну Дианы, бесшабашное отчаяние Нарди – и знал, что они тоже ощущают его истинную сущность, какой бы она ни была.
В конце концов он отпустил руки товарищей и взял как будто проснувшиеся карты.
– Мне нужно подготовить колоду, – ощущая неловкость, сказал он. – И пока я буду этим заниматься, вы, девочки, может быть, спуститесь и купите все, что мне понадобится, ладно?
– Я думаю, тебе нужен двенадцатый размер, – сказала Диана, отступая от кровати.
За непродолжительную поездку в такси на юг, до озера Мид, Крейн сумел выкинуть из головы ощущение крема, румян и пудры на лице и лака для волос, которым укладывали его брови. К своему стыду, он попытался заговорить с водителем фальцетом; тот с ненавистью посмотрел на него и потом несколько минут ругался себе под нос, пока не замкнулся в гневном молчании.
Полчаса поездки Крейн потратил на чтение книжечки «Покер для женщин» некоего Майка Каро, которую ему подсунула Диана как еще один элемент камуфляжа. Советы, приведенные в книге, показались ему разумными, но раздела, посвященного «Присвоению», там, естественно, не было.
Подготовленная Ломбардская Нулевая колода лежала в белой сумке из кожзаменителя, как снятый с предохранителя пистолет с досланным патроном, рядом с настоящим револьвером.
Когда такси наконец въехало на стоянку порта, Крейн посмотрел на новые часики, висевшие на золотой цепочке. Всего половина пятого. Оставалось надеяться, что Леон уже пускает игроков на борт даже в столь раннее время; он не хотел слоняться по окрестностям. Можно было бы, конечно, посидеть в баре, но у Крейна мороз пробежал по коже от одной только мысли, что кто-нибудь попытается его снять.
– Пятьдесят долларов, дорогуша, – сказал водитель. Крейн молча расплатился и вылез.
Он шел к причалам мимо продовольственного магазина и магазина наживки, подавляя желание растопырить руки, чтобы поддерживать равновесие; ходить на каблуках по каменистому асфальту было трудно, как будто он ковылял на коньках, к тому же от чувства, подобного страху сцены, по бокам под хлопчатобумажным платьем лился пот. Диане и Нарди пришлось также купить и льняное платье, попавшееся под руку Диане, однако носить его было нельзя – по той же причине: от прикосновения на нем остались черные пятна.
Длинный белый плавучий дом был пришвартован точно на том же месте, где и двадцать один год назад. Крейн остановился и принялся рассматривать его, дыша открытым ртом.
Круг замкнулся, думал он. От чего ушел, к тому и придешь, пес возвращается к своей блевотине, преступник возвращается на место преступления.
Он пошевелил холодными пальцами и глубоко вздохнул.
Трое седых пожилых рыболовов, нагруженных удочками и снаряжением, шедших навстречу Крейну, беззастенчиво разглядывали его.
– Джо, а вот и твоя подружка! – вполголоса сказал один из них.
– Что с тобой, Эд? – добавил другой. – Неужели ты не поздороваешься с мамочкой?
Крейн слышал, как они за его спиной фыркали от сдерживаемого смеха, но упрямо ковылял вперед в своих неуклюжих туфлях, чувствуя, как пылает лицо под слоем косметики.
У трапа стоял задом белый «Эль Камино», из которого двое молодых людей выгружали открытые коробки с крепкими и безалкогольными напитками. Крейн ничуть не удивился, когда, подойдя ближе, увидел, что на обозначении марки отсутствуют «эль» и «к». «Похоже, что «аминокислоты» нашли себе нового короля», – подумал он.
Один из грузчиков поднял голову и увидел Крейна.
– Иис-с-су-ус, – чуть ли не с уважением протянул он. – Я могу чем-нибудь помочь тебе, милочка?
Крейну всегда хорошо удавался бруклинский акцент, и сейчас он воспользовался им.
– Я приехала играть в покер, – сказал он, помахивая книжкой Каро.
– Ты попала по адресу, – ответил молодой человек, – и у вас еще куча времени. Пока что прибыли только шесть человек. А сейчас пройди через детектор.
Только сейчас Крейн обратил внимание на два пластмассовых столбика, стоявших вертикально перед трапом.
– Это металлодетектор? – спросил он.
– Точняк.
«Что ж, – подумал Крейн, – я приехал сюда отнюдь не для большого выигрыша, который кто-нибудь может захотеть отобрать. Главное – не дать им повода залезть в сумку и отыскать колоду». Он сунул руку в сумку, вынул оттуда свой револьвер, держа его за ствол, и протянул его молодому человеку обрезиненной рукояткой вперед.
– Полагаю, дело в этом?
– Черт возьми! – «аминокислотник» взял оружие у Крейна. – Ты угадала, сестричка. И что же ты на самом деле затеяла?
– Это исключительно для самообороны, – сказал Крейн. – В этих местах девушке не повредит осторожность.
– Ладно, сможешь забрать его, когда будешь возвращаться. А если приедешь в следующий раз, лучше оставь пушку дома.
Крейн без затруднений миновал металлодетектор, медленно прошел по трапу до края палубы, взялся за перила – мысленно поежившись при виде своих ярко накрашенных ногтей – и заставил себя ступить на корму суденышка.
Справа послышались шаги, он поднял голову и увидел хозяина, остановившегося у двери, ведущей в салон. Оба вздрогнули.
Джордж Леон пребывал в том же теле, которое Крейн побил утром. Левую сторону лба закрывала толстая белая повязка, нарушавшая идеальную напомаженную прическу, а глаз под нею выглядывал блестящей полоской между отекшими веками цвета олова. Стройная мускулистая фигура была облачена в белый костюм, явно сшитый на заказ, сердце прикрывал снаружи золотой солнечный диск, висевший на цепи, и Крейну оставалось лишь представлять себе, насколько сильно должен негодовать этот человек из-за того, что травма так основательно испортила его безупречный еще утром облик.