Выскочивший на дорогу Ликата видел, как Рибейра садится в машину. С пистолетом наготове, Давиде, пригнувшись, осторожно приблизился. Рибейра неподвижно сидел за рулем. Когда Ликата сделал еще один шаг, раздался выстрел, и Лоренцо склонился головой на руль.
На дороге, уткнувшись в плечо обнявшей ее Сильвии, безутешно рыдала Мартина.
Опять на месте происшествия — на этот раз самоубийства — хлопотали полицейские, фотографы, эксперты, подъезжали все новые машины. Сильвия и Давиде отошли в сторонку. Накануне они виделись у вернувшейся домой из больницы Нины и разделили с ней радость возвращения Франчески. Словно продолжая начатый разговор, Ликата проговорил:
— Много лет назад, когда я жил в Штатах, мне пришлось поработать на угольных шахтах. Это был каторжный труд. Шахтеры там почти все были эмигранты из Индии. Эти индусы мне рассказали, что у них есть такой обычай: когда парень и девушка полюбят друг друга, они должны обменяться подарками, чем-то, что они сами имеют или носят, и взять в свидетели своей любви, чтоб она была вечной, луну и звезды…
— А если на небе, как сейчас, еще нет ни луны, ни звезд? — спросила, улыбаясь, Сильвия, глядя на еще светлое небо.
— Все равно, будто и звезды, и луна уже смотрят на нас, — отвечал Ликата, целуя Сильвию.
— Да, пусть они будут свидетелями нашей долгой любви, — отозвалась она.
— Сильвия, я давно хотел сказать тебе что-то важное… — сделавшись серьезным, начал Давиде.
— Да, говори, я слушаю тебя, — поторопила его Сильвия.
Но в эту минуту разговор их прервали. Подбежавший полицейский доложил:
— Только что получено сообщение: нашли машину Сантино!
— Оставайся здесь и позаботься о Мартине! — крикнул Ликата Сильвии и поспешил к машине.
— Ты же хотел мне что-то сказать? — напомнила Сильвия.
— Да, потом, потом… — ответил Давиде и включил мотор.
Последняя тайна
Когда Ликата подъехал к хижине на плоту, на берегу уже полным ходом шла работа по подъему машины Сантино, которую он, прячась, столкнул в реку. Подъемный кран поднял ее высоко в воздух, и из машины лились потоки мутной зеленоватой воды.
Давиде еле дождался, пока машину опустят на землю, и сразу бросился к ней, стал шарить рукой по сиденьям, насквозь пропитавшимся водой, покрытым слоем липкого зеленого ила. И вот в уголке, на заднем сидении, он почувствовал под ладонью продолговатый предмет. Вытащил и обтер рукой переливающийся разными цветами пластмассовый цилиндр — любимую игрушку Франчески. Ликата, затаив дыхание, начал отвинчивать у игрушки основание. Донышко легко отошло, и Давиде увидел довольно вместительное углубление и в нем — небольшой прямоугольный конверт с пачечкой фотографий. Давиде не в силах был ждать. Кое-как обтерев о куртку испачканные в иле пальцы, он тут же на берегу начал просматривать снимки. Это были фотографии из той же серии, что он уже видел дома у покойного профессора Каневари — фотографии фашистского лагеря Айгенберг и его узников.
Внимание Ликаты сразу привлекла одна фотография: скелетообразный голый труп мужчины с раскинутыми руками, на одной из которых явственно виден лагерный номер этого заключенного: А-7511134.
Ликата спрятал драгоценную находку в карман. Теперь главное — было не терять времени. Главное было — успеть!
Никуда не заезжая, Ликата отправился прямо в аэропорт Мальпенса и стал ждать ближайшего рейса на Прагу. За время ожидания он умылся, перекусил в кафе, немного отдохнул в кресле.
В Праге целью его был Архив истории Второй мировой войны — он помнил, что именно там черпал свои материалы Джордже Каневари.
В архиве он попросил показать ему списки заключенных концлагеря Айгенберг. Юноша в очках почти тотчас принес ему нужную папку. В ней Ликата без труда нашел имя и фамилию заключенного под тем номером, что был на фотографии мертвого узника, спрятанной в пластмассовом цилиндре — Стефан Литвак, 30 лет. Рядом со списком узников в папке хранился еще какой-то другой список. В ответ на вопрос Ликаты любезный юноша сказал, что это список свидетелей на процессе по наказанию фашистских преступников и их подручных по концлагерю Айгенберг.
— Среди них есть единственный оставшийся в живых заключенный — некий Стефан Литвак. Хотите посмотреть узкопленочный фильм об этом процессе? — спросил молодой архивист. И добавил: — Эту папку частенько брал у нас на просмотр ваш соотечественник — бедняга Каневари.
Давиде попросил показать ему фильм.
Юноша включил проектор и на маленьком экране перед Ликатой замелькали кадры почти полувековой давности. Вот перед судьями выступает главный свидетель фашистских зверств — еще совсем молодой человек, высокий, плотный, уверенный в себе. С болью и возмущением вспоминает он о пережитом в концлагере. Говорил он, разумеется, по-чешски, и юный архивист поспешил на помощь Ликате.
— Вот, пожалуйста, у нас имеется перевод на английский. Хотите послушать? — предложил он.
Ликата поблагодарил, и юноша начал читать текст показаний этого человека — не только свидетеля, но и чудом оставшейся в живых жертвы:
«Я, Стефан Литвак, тридцати лет от роду, по национальности чешский еврей, но родился и жил в детстве в Швейцарии, куда когда-то эмигрировала моя семья. В 1931 году родители переехали в Бухарест. Вся моя семья погибла в лагерях смерти. Я был депортирован в лагерь Айгенберг. Внешне он мало напоминал концентрационный лагерь, скорее походил на завод и железнодорожную станцию с окружающей территорией. Туда свозили состоятельных евреев со всей Европы. Первым делом депортированным давали подписать бумагу о том, что они добровольно отказываются от своей собственности и капиталов — банков, лавок, домов, денег — в пользу Рейха.
Там всем распоряжался один молодой лейтенант немецкой армии, по происхождению румын. Фамилия этого румынского коллаборациониста была Кириу. Из всех узников лагеря я уцелел единственный. Почти все заключенные умерли от голода. Тех, кто еще был жив, в последние дни перед освобождением лагеря русскими, остались добивать трое солдат во главе с Кириу. Я оказался погребенным под грудой трупов расстрелянных. Когда наступила ночь, я с трудом выбрался из-под кучи тел и бежал из лагеря. Я обезумел от страха, четыре месяца скрывался, бродил в полях, не знал даже, что война уже кончилась… Вот мой лагерный номер…»
Ликата горячо поблагодарил юношу и направился на вокзал. На сегодня у него в Праге дел больше не было. Ожидая поезд на Вену, он думал о молодом историке Каневари, и в памяти у него вновь и вновь оживали его проникновенные слова о том, что память священна, что долг наш разыскать имена всех жертв и их палачей.
Тано Каридди появился на вилле под Веной так спокойно и естественно, будто никуда и не уезжал. Он прямиком прошел к Марии и встал у ее постели, молча глядя на спящую сестру.
Вошедшая следом за ним в комнату Феде вместо приветствия направила на Тано пистолет и скомандовала:
— Стой! Руки на голову! Повернись к стене! Затем подошла сзади и быстро обыскала его в поисках оружия.
— Так! Теперь садись и не шевелись.
Когда Тано опустился на стул, девушка сказала более миролюбиво:
— Мы ждали, что ты придешь. Сейчас доложу генералу.
И набрав миланский номер Амидеи, сообщила:
— Генерал, Тано Каридди здесь!
Затем, обратившись к Тано, Феде спросила:
— И что же ты собираешься тут делать?
— Хочу увезти отсюда сестру. Я обещал ей это и обязательно выполню свое обещание.
Проснувшаяся Мария протянула руки к брату и пробормотала:
— Тано, ты вернулся! Ты увезешь меня?
— Да, Мария, да.
— Мы поедем на наш остров?
— Конечно, Мария, конечно, — ответил Тано.
Феде, услышав шаги у входа, быстро обернулась и увидела Ликату. Вид у него был уставший, больной, волосы растрепаны, не брит.
Девушка обрадовалась ему и стала рассказывать, что Тано здесь уже около часа, она доложила о его приезде Амидеи. Генерал сказал, что сейчас же едет сюда вместе с Сильвией.
Мария тоже радостно поздоровалась с Ликатой и сообщила, что приехал Тано и увезет ее с собой на остров.
Давиде через силу улыбнулся ей и сказал:
— Да, да, мы поедем втроем.
Затем, все с тем же хмурым выражением лица, повернулся к Феде и сказал:
— Дай-ка пистолет.
Девушка доверчиво протянула ему оружие. Ликата взял пистолет и направил на Феде:
— Руки вверх!
— Ты что, сдурел? — спросила она, но все же неуверенно подняла руки.
— Повернись! — и быстрым движением обыскал ее так же, как она обыскивала только недавно Тано.
Убедившись, что у девушки нет другого оружия, Ликата разрешил ей повернуться к нему лицом. Феде при этом опустила руки.
— Руки! — сразу же крикнул Ликата.
— Ты сошел с ума, — пробормотала Феде, но вновь подняла руки.
— Теперь слушай меня внимательно, — проговорил Давиде. — У меня нет времени и я не могу повторять. Этих двоих, — он указал на стоявших молча, не понимая, что происходит, Тано и Марию, — я возьму с собой. Идите к машине, я сейчас вас догоню, — обратился он к Тано и продолжал: — Вот это верни генералу, — он передал девушке знак спецподразделения — «звезда» мне больше не пригодится. Когда все приедут, не пытайтесь меня искать. Я сам дам вам о себе знать, а если не смогу, то сообщит Тано. — Давиде пошатнулся и схватился за голову. Потом провел рукой по глазам, словно отодвигая завесу. — Мне так плохо, что я тебя почти не вижу…
— Давиде, что с тобой? — вскричала Феде. — Ты совсем болен! Что происходит?
— Генерал с самого начала знал про меня. И знал, что я понимаю, что он знает… Но ничего, я все равно ему благодарен… Скажи ему это. Мне было с вами очень хорошо… Ждите моих сообщений…
— Давиде, а что сказать Сильвии? Когда ты вернешься? — не скрывая своего волнения и страха за него, спросила Феде.
— Я не вернусь, — коротко ответил Ликата и вышел.
У подъезда виллы его ждали Тано и Мария.
— Машину поведешь ты, — приказал Ликата, обращаясь к Тано.