— Принимать антидепрессанты. Как делают все. Экзистенциальная тоска не по моей части. Если людям так нравится депрессия, которую они лукаво изобрели, пускай борются своими методами. Церковь здесь ни при чем.
Гантер покачал головой, отодвинул тарелку и положил локти на стол.
— Пап, я серьезно. Скажи, вот если больной человек в невменяемом состоянии во время приступа кого-то убил, он, с точки зрения Церкви, виновен?
Отец Гантера, привыкший к любым вопросам, ничуть не удивился и очень серьезно, голосом, каким всегда читал проповеди, произнес:
— Тот, кто убил в невменяемом состоянии, и это действительно так, греха не имеет, потому что, как сказано у апостола Павла: «Если не имеем закона, то не имеем и греха». Если человек не знает закона и не имеет над собой закона, то есть невменяем, он животное. Значит, он не может совершить грех. То, что он совершает, грехом не является.
Отец Гантера замолчал.
— Но ведь человек, пусть и в бессознательном состоянии, не булку в магазине крадет и не съедает… не знаю… тридцать пять эклеров за раз, а именно кого-то убивает. Значит, он в этот момент испытывает какие-то ужасные чувства.
— Да, но когда лев съедает овечку… — отец Гантера задумался, — или антилопу… он тоже испытывает ужасные агрессивные чувства. Но греха не имеет.
— Но мы же льва не сравниваем с человеком.
— Но невменяемый человек — это животное. Для невменяемого человека: что убить, что съесть тридцать пять эклеров — равнозначно. Он невменяем.
— А как определить, до какой степени человек не понимает того, что делает?
— Это определяет медицинская экспертиза.
— Но понимаешь, это вызывает некоторые сомнения… — Гантер пытался подобрать слова.
— Конечно, вызывает, — отец указал на чайник, покрутил в воздухе пальцем — жестом попросил Гантера заварить чай.
— Ну, потому что… возвращаясь к эклерам, — Гантер усмехнулся, — все-таки для того чтобы… для того чтобы… совершить какое-то насилие, все равно должен быть ужасный… импульс… ужасное чувство… Разве бессознательность, так называемая бессознательность, освобождает человека от…
— Медик скажет, что у человека в мозгу происходят химические процессы, за которые он не может нести ответственность. А священник скажет, что этот человек охвачен бесом.
— Любой? Любой человек, бессознательно совершающий убийство, охвачен бесом?
Гантер встал из-за стола, открыл крышку чайника и взял графин с водой.
— Совершающий злодеяние?
— Да.
— Конечно.
— А если он в сознательном состоянии совершает злодеяние, то он…
— Тоже.
— Тоже?
— Конечно.
— То есть, любой, кто совершает злодеяние, охвачен бесом?
— Да.
Тут Гантеру пришлось усилием воли подавить смех и даже улыбку, ведь он пообещал Саше серьезно заняться выяснением вопроса, а если бы отец почувствовал неуважение к себе, он бы мигом пресек разговорчики.
— Но тот, кто способен сдержаться, — продолжал отец, кивая на чайник — мол, наливай уже, — тот молодец. Он укротил свою бесовскую природу. Он укротил беса внутри себя. Он способен сдержаться. Очень хорошо.
— Да, но ведь и тот, и другой имели импульс и дурную мысль, — Гантер неуверенно продвигался к тому, что интересовало Сашу.
— Да, но одно дело иметь дурную мысль, а другое дело — ее реализовать. Невменяемый человек не отвечает ни перед законом человеческим, ни перед законом Божьим. Он больной человек. Он невменяемый человек. — Отец любил повторять одно и то же по сто раз. Гантер считал, это потому, что он медленно соображает.
Чайник, наконец, был наполнен водой и включен. Гантер продолжал:
— А тебе вообще не кажется, что любой убийца невменяемый человек?
— Нет конечно.
— А разве нормальный человек совершит убийство?
— Конечно. Сколько угодно.
— Разве что имея практическую цель. Например, ограбление там какое-нибудь. Но если ему просто нравится убивать, и он при этом не считается ненормальным, разве его можно…
— Подожди. Большинство убийств совершаются с какой-то практической целью. Их совершают совершенно нормальные люди с целью извлечения для себя выгоды. Материальной или какой-то иной.
— А какой иной?
— Можно убить, например, из-за мести.
— Это тоже какая-то выгода для себя. А серийный убийца, например?
— А серийный убийца — ненормальный человек. Но ненормальные люди, убивающие из удовольствия, тоже делятся на две категории: на тех, кто осознают свои действия, понимают, что совершают преступление перед людьми и грех перед Богом — эти люди идут на пожизненную каторгу, по закону человеческому, и виновны, греховны перед Богом. Поэтому, кстати, в судебной практике, это четко разделяется. Экспертиза всегда пишет: страдает такими-то психическими заболеваниями, но действия свои осознает. И если эта фраза о том, что действия свои осознает, в решении экспертизы есть, то какой бы он ни был психически больной, он идет на пожизненное заключение. А вот если экспертиза говорит, что он невменяем…
— То он отправляется на принудительное лечение.
— Именно. И он будет выпущен из больницы, когда экспертиза решит, что он поправился. И о наказании речь не идет. Вообще.
Чайник вскипел, и Гантер посмотрел на него с раздражением.
— А какова, с точки зрения Церкви, тяжесть греха, если человек думает о чем-то ужасном?
Отец неожиданно надолго замолчал, и Гантер насторожился.
— Ну… — отец все еще как будто в чем-то сомневался.
— Ну вот если человек думает, что хочет кого-то убить, но не делает этого, но ему бы реально хотелось? И он желает кому-то смерти. Это насколько тяжелый грех?
— Тяжелый, — тяжело выдохнул отец, словно положил на стол перед собой и сыном какой-то страшный документ, открывающий семейные тайны.
— Ну, — не отставал Гантер…
— Нет. На самом деле, грехи не делятся по степени тяжести. Если бы ко мне пришел человек и сказал, что очень хочет убить своего соседа, но сдерживается и, вероятно, его не убьет, то я бы сказал ему: «Молодец. Это очень хорошо. Очень плохо, что ты хочешь его убить, что ты взращиваешь в сердце своем ненависть к ближнему своему и доходишь до фантазий, в которых убиваешь его, этим ты сильно разрушаешь собственную душу, вредишь себе, и ты перед Богом виновен, потому что лелеешь греховные мысли».
— А как насчет заповедей? Есть заповеди о мыслях?
— Дело в том, что христианство руководствуется двумя видами заповедей. Есть заповеди ветхозаветные. Ну вот эти, знаменитые заповеди, которые Бог прорек Моисею из горящего куста на Синайской горе. Не убей, не укради, не лжесвидетельствуй и так далее. Все эти ветхозаветные заповеди касаются только физических действий. Они не касаются помыслов.
— А «не возжелай жену ближнего своего»?
— Имеется в виду — не бери.
— А, то есть это не помыслы.
— Нет. Ветхий Завет вообще не касается помышлений человека. Совсем. По Ветхому Завету, человек может сто раз хотеть убить, но если он не убил, то он невиновен.
— Как интересно.
— Есть другие заповеди, которые дал Иисус в Нагорной проповеди. Это уже Новый Завет. Иисус посвятил Нагорную проповедь развитию ветхозаветных заповедей. Он же сказал: «Не нарушить пришел я закон, но исполнить». То есть он не отменил того, что сказано в Ветхом Завете, но он сказал, что трактовать заповеди надо гораздо шире. Иисус говорит: «Вы слышали, что сказано древним: не убивай, кто же убьет, подлежит суду. А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду».
— А-а-а… То есть это как раз касается…
— Конечно.
— И он так по поводу каждой заповеди?
— Да! «Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем». Ну и так далее. Поэтому желающий убить человека по Старому Завету невиновен, а по Новому виновен. Перед Богом.
Гантер кивнул, вынул из шкафчика папину оранжевую чашку, бросил заварку, взял чайник.
— Но ведь теперь у нас есть и Старый, и Новый Завет.
— Да.
— А вот если человек сознательно совершает преступление и его сажают в тюрьму, он там отбывает свое наказание. А если только думает об убийстве, то наказание — чувство вины, правильно? А когда он может перестать мучиться чувством вины?
— Когда покается.
— А если покаялся, а у него не проходит?
— Нет. Покаялся — это значит прошло.
— А как покаяться так, чтобы прошло?
— Молиться.
— Нет. Ну человек молится день, молится два, молится месяц, — Гантер хихикнул и тут же искусственно чихнул, — и потом, мы же понимаем, что не только из самой молитвы состоит покаяние, но еще из ежедневных мыслей, из переживаний и так далее.
— Конечно.
— Бог же это видит.
— Конечно.
— Ну так и когда должно наступить прощение? Когда ты должен почувствовать прощение?
— Если ты от всего сердца обратился к Богу и сказал «Господи, ради сына твоего Иисуса Христа прости мне этот грех, я раскаиваюсь и сожалею о нем», ты можешь считать, что Бог тебя простил.
— Ну а если ты этого не чувствуешь?
— Для того и понадобился Иисус Христос, чтобы он омыл своей святой кровью наши грехи. И он понес все наши грехи на себе. Иисус претерпел смерть на голгофском кресте во искупление всех наших грехов. Поэтому этот твой грех уже искуплен кровью Иисуса Христа.
— Только его надо, грубо говоря, зарегистрировать, — Гантер налил отцу кипятка и взял чашку для себя.
— Для того чтобы искупление стало для тебя действенным, ты должен попросить у Бога отца прощения ради Иисуса Христа. — Отец сделал ударение на слове «ради». — То есть ты как бы напоминаешь Богу о том, что Иисус за этот твой грех уже заплатил, он уже искуплен. Если ты искренне всем сердцем в это веруешь, то ты можешь быть уверен в том, что Бог тебя простил.
— Понятно.
За окном у соседской машины сработала сигнализация. Она всегда срабатывала по вечерам.
— Пап, я понимаю, мы не взвешиваем грехи на весах, хотя какой-то все-таки может считаться меньшим или большим?.. — Гантер посмотрел на отца вопросительно.