Раздался приглушенный телефонный звонок. Огден подошел к аппарату:
— Хелло!..
Некоторое время в трубке слышался чей-то голос. Майкл утвердительно кивал головой, потом тихо положил трубку.
— Ну, что? — спросил Алл.
— Приказал вылетать домой. На аэродроме нужно быть в девятнадцать тридцать. — Майкл взглянул на часы. — Что ж, еще есть время швырнуть в рот кусок мяса и выпить бутылку саке. Принимаю в компанию…
5
Май пришел на Сахалин с дождями и туманами. Здесь он был совсем не похож на тот чудесный весенний месяц, о котором поэты сложили столько стихов. Ни листочка на деревьях, ни цветка в поле, только торопливые светло-зеленые стрелки травы едва пробивались сквозь рыжий ковер прошлогодней осени. Низкие серые облака лениво кружились вокруг сопок. То и дело с неба сыпались заряды мокрого снега.
Но весна пробуждалась в солдатских душах. Сильнее чувствовалась тоска по дому, чаще стали солдаты писать письма по заветным адресам, а иногда, собравшись группками, вели тихие разговоры о родных, о девушках. Служба службой, а весна весной…
Дружба комсомольцев заставы и рыболовецкой артели крепла. Совсем недавно молодежь организовала совместный вечер, посвященный бдительности. Председатель колхоза Иван Никитович Чепурной при встрече сказал начальнику заставы:
— Могу заверить, что теперь на вашем участке не одна застава, а две. Наши ребята и девушки ни одного незнакомого человека не пропустят.
— Ну, что ж, отлично! Если шпиона изловят, так вам вся слава, — отшутился капитан.
После обеда Ионенко вместе с заместителем по политической части Фрусловским отправился на границу. По распоряжению начальника отряда они должны были обойти весь свой участок и уточнить пункты, где необходимо усилить охрану.
Кстати, незадолго до этого Ионенко сделал для себя несколько весьма важных открытий. По общему мнению, наиболее сложным для охраны местом был скалистый мыс, далеко выступающий в море. Северная сторона его пологая и заканчивается небольшим песчаным пляжем. Очень удобно для высадки: вести круговое наблюдение мешают скалы. Однако залив южнее мыса оказался значительно опасней. Берега тут были покрыты густыми зарослями сахалинского бамбука и карликовой березки. Посреди залива метрах в пятистах от берега тянулась каменная гряда, выступающая над поверхностью воды на два-три метра — своеобразный естественный мол… За ней вполне могла бы укрыться легкая лодка. И еще. Однажды Ионенко пришел сюда вечером на моторной лодке. Наряд заметил ее только тогда, когда она вынырнула из-за скалы. Пограничники убеждали, что, несмотря на ветер, дувший в их сторону, звука мотора они не слышали.
Начальник заставы удивился: как же так? Немедленно решил провести опыт. Оставшись с пограничниками, отправил моторку назад. Как только она миновала гряду, звук исчез. «Чудеса» эти были новостью для всех, ведь другими офицерами и раньше тут велись обследования. А открытие сделали только теперь. И Михаил Арсентьевич наметил наиболее удобные места для наблюдения.
В этот раз детальному изучению должен был подвергнуться залив севернее мыса. Поручив Трифонову приглядывать за конями, офицеры решили пройти с километр пешком и, кстати, проверить, насколько бдительно несет службу наряд.
Осторожно, стараясь не шуметь, они пробрались через мокрые кусты и спустились в падь с быстрой прозрачной речушкой, которая весело бежала к морю. До его берега отсюда оставалось метров около ста. Ионенко остановился, поджидая Фрусловского, и, когда тот поравнялся с ним, шепнул:
— А наших что-то не видно…
Огляделись по сторонам. Никого. Офицеры, пригнувшись, отправились дальше, туда, где долина расширялась. Внизу показался темный уголок моря.
— Стой, пропуск! — прозвучал над ними требовательный и даже сердитый голос. Они узнали Хлыстенкова.
Ионенко и Фрусловский поднялись во весь рост.
— Здравия желаю! — раздался с другой стороны голос Яблочкина. Он вышел из кустов и, поправив автомат на плече, доложил: — Товарищ капитан, на охраняемом участке границы Союза Советских Социалистических Республик нарушений не обнаружено. Старший наряда — ефрейтор Яблочкин.
— Ловко, молодцы. А я уж было начал сомневаться, — улыбнулся Ионенко. — Как же вы так незаметно?
— Мы давно вас заметили, — признался Хлыстенков, — только решили подпустить поближе.
Как ни придирчивы были офицеры, но лучших мест для наблюдения, чем те, которые избрали пограничники, найти не смогли. Залив и берег отсюда просматривались хорошо, несмотря на слякотный серый день…
К вечеру тучи разорвало, и на горизонте проглянуло солнце. Огромный светло-оранжевый диск медленно разрезал фиолетовые полоски облаков и опускался в беспокойное море.
А потом, когда солнце совсем утонуло в море и стало смеркаться, на воде показались знакомые силуэты рыбацких сейнеров с отличительными огнями на мачтах и бортах. Они медленно удалялись от берега, чтобы утром вернуться с добычей.
6
— Пора! — сказал офицер и похлопал по плечу человека в странном одеянии, отдаленно похожем на водолазный костюм. Потом открыл затвор торпедного аппарата: «Желаю удачи. Пошел!»
От огромной металлической сигары, приплывшей сюда невесть откуда и поднявшейся почти к поверхности воды, отделилась черная фигура. Через несколько секунд она уже качалась на волнах под темным куполом неба.
Человек сорвал с лица резиновую, с большими стеклами маску, огляделся: на фоне неба, милях в двух, проступала темная полоска берега.
Он вспоминал все, что ему было рассказано о заливе, в который должен попасть, и в каком порядке нужно действовать дальше. Герметизированный костюм хорошо держал на воде. Отстегнув от пояса свернутый рулоном гофрированный мешочек из тонкой резины, он нашел сосок и начал дуть. Дул долго, с остановками, с трудом переводя дыхание. И вот — рядом закачался небольшой легкий плотик, похожий на простеганный тюфяк. Человек стянул с себя вещевой мешок и положил его сверху. Подталкивая плотик рукой, поплыл к берегу.
Слева черной стеной далеко в море уходил узорчатый мыс, напоминающий развалины крепостной стены. Человек останавливался, замирал в воде, прислушиваясь и оглядываясь. В заливе было темно, и эта темнота успокаивала. А где-то там, за берегом, робко нарождалось утро. Оно давало знать о себе чуть посветлевшим краешком неба.
Медленно плывя в фосфоресцирующей воде, он думал о том, что, если все сложится удачно и он благополучно вернется и получит обещанную кругленькую сумму, тогда ему сам черт не брат…
Холодно. Впереди показалась гладкая скала. Он проплыл рядом. Как быстро светает! Конечно, в июне ночи короткие. Огден просчитался во времени. А берег подходящий, есть где укрыться. Теперь недолго…
И ему вдруг стало страшно, так страшно, что захотелось кричать. «А что, если его уже заметили и ждут? Как зверя ждут в засаде». Он перестал грести и с ужасом уставился на берег. Потом повернулся и быстро, как мог, поплыл назад к скале. Только одна мысль теперь мучила его: спрятаться! Он сам не знал, чего так испугался, судорожно перебирал руками и плыл назад.
Добравшись до скалы, уцепился за небольшой выступ, перевел дух. Стало совсем светло. Теперь нечего было и думать о береге. Оставалось ждать следующей ночи.
Человек прикрепил мешок к поясу и лег спиной на плотик. Усталость давала себя знать, нервное напряжение требовало разрядки. Он задремал. Но дремал недолго: в море послышался шум мотора. «Заметят? Все равно, будь что будет». Закрыл глаза и ждал. Опять стало тихо. «Не заметили».
В полдень подул свежий ветер. Волны раскачивали его на плотике, то бросая на скалу, то стремясь утащить в море. Соленые брызги слепили глаза, попадали в рот. Он судорожно цеплялся за камни…
…Майкл Огден был внешне спокоен, пока подводная лодка возвращалась в район, откуда на катере его домчали до маленького городка на островах. Теперь ему предстояло ждать известий от агента.
Однако по мере того как приближалась долгожданная минута, майор начал нервничать.
— Включайте рацию, сержант! — приказал он.
Радист щелкнул тумблером и начал выстукивать условный сигнал: «Русалка», «Русалка». Я «Нептун», отвечай».
Но «Русалка» молчала…
7
В начале июня лето, наконец, взяло свое. Солнце оказалось сильнее туч. Ярче становилась листва, и в траве менялись узоры цветов. Как-то удивительно скоро пришла пора сенокоса. В свободные от службы часы пограничники ходили помогать друзьям на луга, которые находились неподалеку от заставы.
…Яблочкин задумчиво жевал травинку и, не спуская глаз с девушки, слушал ее рассказ.
— А мама так и не поправилась, — продолжала Наташа. — Она умерла перед самым концом войны. Шел мне тогда девятый год. Ну, а потом вернулся из-под Берлина отец, бравый такой, с орденами. Как узнал о смерти матери, никак не мог успокоиться. Гладит меня, бывало, по голове, а сам где-то далеко-далеко. Не захотел оставаться там, уехали мы с Ладоги сюда, на Сахалин. Папа ведь до войны был рыбаком… Пойдемте, Саша. Глядите, уже все работают…
Когда спину начало ломить от усталости, над полем зазвенел высокий голос поварихи: «Обед гото-о-ов! Как бы не просты-ы-ыл!»
Обтерев косы травой, все двинулись к костру.
После обеда молодежь окружила старшего лейтенанта Фрусловского. Он знал много интересных историй из пограничной жизни и умел их рассказывать. Сейчас все тоже надеялись услышать что-нибудь новенькое.
Фрусловский неторопливо закурил и начал:
— Сегодня в перерыве Иван Демченко сел со мной рядом и говорит: «Вот вы все о бдительности нам толкуете, дескать, если живешь рядом с границей, смотри в оба», рассказал, как задержал он недавно одного подозрительного. А тот в амбицию — чего, мол, пристал. Но Демченко парень, как мы знаем, настойчивый. Повел того незнакомца в правление колхоза, а там опознали в нем заготовителя из рыбтреста, который обещал жаловаться большому начальнику и заметил Чепурному: «Что это у вас все пацаны с ума посходили?» — «Стыжусь, — говорит мне Ваня, — на смех подняли меня». Был такой разговор? — спросил Фрусловский у Ивана.