— Не смей! — зло рявкнул Драйбен и выбросил вперед правый кулак. Удар пришелся Менгу в шею, но здоровенный степняк устоял, сверкнул на Драйбена налитыми кровью глазами и вцепился железными пальцами ему в глотку. Нар-дарский ученый пытался сопротивляться, однако Менгу был гораздо сильнее. Камень и шелковый платок упали на ковер.
— Чужеземец! — шипел Менгу, сжимая гортань Драйбена. — Убью!
Фейран, слегка очухавшись от удара, нанесенного хозяином, и уяснив, кто виновен в неожиданной и столь нелепой драке, подползла к белому камню, валявшемуся у ног Драйбена, схватила шелковый отрез и, стараясь не касаться самого кристалла, быстро замотала его в ткань. Голубоватое сияние померкло.
— Э-э… — Менгу тряхнул головой и ослабил хватку. — Почтеннейший…
Сотник убрал руки с шеи нардарца, отступил назад и вдруг, упав на колени, склонился, коснувшись лбом ковра. Драйбен, задыхаясь, стоял, с удивлением глядя на Менгу. На шее бывшего эрла отпечатались красным следы пальцев степняка.
— Менгу, — позвал Драйбен. — Встань, все хорошо. Мы все живы. Это волшебство, понимаешь? Злое волшебство! Подойди сюда!
Мергейт поднял лицо и настороженно посмотрел на Драйбена, который, бросившись к сундуку, вытянул оттуда за ремешок серебряный амулет в виде символа благородного огня — четырехлучевого солнечного круга.
— Надень, — сказал нардарец, протягивая вещицу сотнику. — Я сам давно хотел носить такой же, но все думал, что обойдусь.
Долго колебаться не следовало. Менгу знал, что подобные символы, изображающие солнце, никому не принесут вреда, но помогут человеку стать ближе к Заоблачным. Он протянул руку и взял висящий на коричневом шнурке серебряный амулет.
Остатки замутняющей рассудок ярости постепенно уходили. Будто свежий ветер с океана уносил прочь черную грозовую тучу.
Некоторое время Менгу не решался произнести ни слова и отводил глаза, когда Драйбен смотрел на него в упор. Фейран отползла в угол палатки, предварительно отшвырнув в сторону тяжелый сверток с Камнем.
Нардарец, мягко ступая по ковру, подошел к завернутому в чистую ткань кристаллу, присел на корточки и зачем-то потрогал его пальцем. Показалось, будто Камень подрагивает, но его колебания постепенно сходят на нет, исчезая. Драйбен поднял сверток двумя пальцами, словно дохлую мышь за хвост, и одним движением забросил его в сундук. Затем советник Гурцата окликнул девушку:
— Фейран, почему ты сказала, что кристалл холодный?
— Мне так кажется, — робко пожала плечами дочь бывшего шехдадского вейгила. — Словно кусок льда с горного ледника. Это камень виноват в том, что господин меня ударил, а потом… Потом напал на тебя.
— Ты говорила, — Драйбен остро взглянул на Фейран, — будто предсказательский дар у тебя с детства. Ты видишь вещи, скрытые для других. Боги даруют тебе вещие сны… Наверняка ты чувствуешь, какая сила заключена в осколке, который я тебе столь неосторожно показал. Говори, если есть что сказать.
— Сила… — задумалась Фейран. Ее светлые глаза, поблескивающие над укрывшим лицо платком, внезапно помрачнели. — Не знаю, господин. Бывая в храмах, я осознавала там присутствие богов или их следы. Когда мы с отцом ездили в предгорья на охоту, по ночам я слышала, как неподалеку бродят дэвы, добрые и злые. Впрочем, дэвам нет дела до людей, они сами по себе… Думаю, вернее, смею предполагать, что сила твоего Камня заемная. Это только частица другой силы, великой и страшной. Она живет вон там. — Фейран вытянула руку, указывая куда-то влево, на матерчатую синюю стенку палатки, в сторону Самоцветных гор.
Снежные шапки над пиками серебрились в отдалении под лунным светом. Горы молчали.
Менгу, не слушая глупую женскую болтовню, вертел в руках подаренный Драйбеном амулет и недоумевал: он, Менгу, обидел приближенного самого хагана, и за это не последовало никакого наказания. Наоборот, ему подарили красивую серебряную вещицу, вдобавок наделенную силой, отпугивающей злых духов! В том, что злой дух витает неподалеку, степной сотник был уверен. Наверняка тварь прячется в камешке, который советник великого Гурцата хранит в своем ящике…
"Драйбен, как видно, великий шаман, — уважительно подумал Менгу. — Изловил такого сильного дэва и загнал в камень. Однако владеть такими вещами добровольно обрекать себя на проклятие. Дэв обязательно постарается вырваться на свободу".
Сотник никак не связывал свое беспокойство и непонятные страхи рабыни с вещицей из сундука беловолосого нардарца. И совершенно зря.
— Уважаемый, — обратился Менгу к Драйбену, однако глаз по-прежнему не поднял, — если ты хочешь, я могу оставить тебе на ночь рабыню…
Бывший эрл тихонько фыркнул, в который раз подивившись варварским обычаям степняков. Менгу пытается загладить свою вину, но не может найти подходящих слов. Степные законы гласят об обязательной вире за нанесенный ущерб, и сотник предлагает откупиться столь необычным для цивилизованного Заката способом. Отказываться неприлично, но и принимать такой подарок не следует…
— Кхм, — озадаченно кашлянул нардарец и решился: — Хорошо, пускай Фейран останется. Иди отдыхать, Менгу. И перестань бояться. Страх не к лицу воину. Помни, сны — это только сны. Видения, посещающие людей ночью, могут напугать, смутить рассудок, но никогда не сумеют причинить настоящий вред. И, пожалуйста, носи солнечное колесо, которое я тебе отдал.
Менгу без слов поклонился и бесшумно исчез за пологом. Было слышно, как он заговорил с кем-то в темноте, а шуршание трав дало понять, что сотник отправился к своей юрте.
— Фейран, — позвал Драйбен, но ответа не дождался. — Не бойся, я ничего тебе не сделаю. Возьми подушки, покрывало и ложись спать. Вон там. — Он кивнул в угол шатра, противоположный тому, где стоял сундук.
— А ты, господин? — выдавила напуганная девушка.
— Прекрати называть меня господином. — Нардарец недовольно поморщился, усаживаясь обратно за столик. — Моя страна не знает рабовладения, в отличие от многих других земель. Представь, в самой блистательной Аррантиаде — слышала про такой остров? Да? — сия позорная традиция сохраняется, а в захолустном Нардаре — нет. Кстати, хочешь, я выкуплю тебя у Менгу и дам свободу?
— Нет, — едва слышно шепнула Фейран.
— Почему? — удивился Драйбен.
— Свобода… Ее теперь нет нигде, — задумчиво произнесла саккаремка, — и ни у кого, даже у шада степняков, хотя он думает совсем по-другому. Мы все рабы. Если ты выкупишь меня, куда мне идти? Мой дом сожжен, родственники умерли, кругом война. Я лучше останусь у Менгу. На самом деле он добрый, ни разу меня не обидел и хорошо относится к…
Она замолчала, а Драйбен согласно кивнул. Он прекрасно знал историю дочери градоправителя из захолустного Шехдада и понимал, что она ни в коем случае не оставит своего друга, а может быть, и любимого — другого раба Менгу по имени Берикей.
…Полночь давно миновала. Над двумя десятками юрт и шатров, поставленных в зеленой широкой долине, находящейся меж низких, покрытых лесом отрогов Самоцветных гор, взошла и снова начала склоняться к горизонту луна, пылали чуткие очи богов — звезды, наблюдая за пожаром, разгоравшимся в землях смертных. Стража, охранявшая покой лагеря, порой замечала белесые тени, мелькавшие в отдалении. Может, это были невероятно осмелевшие в последнее время шакалы или лисицы, искавшие, чем бы поживиться. А может, по округе бродили призрачные духи-дэвы, вышедшие из темных подземных укрывищ, чтобы взглянуть на дела людей. Лошади, однако, не беспокоились, значит, и опасности для человека не было.
Глубокой ночью Драйбен, стараясь не шуметь и не потревожить задремавшую Фейран, выбрался из своей темно-синей палатки, миновал юрты, в которых устроились степняки, показал нукерам, оберегавшим покой хагана, золотую пайзу с гравированным изображением морды льва и, покинув кольцо походных шатров, начал карабкаться верх по склону ковыльного холма. Ему хотелось побыть наедине со звездами, остаться один на один с богами и самим собой.
На вершине сопки Драйбен уселся прямо в траву осмотрелся, замечая красноватые пятна костров лагеря и очень далекие сполохи, подкрашивающие небо на закате и полудне. Оставшаяся далеко позади армия Гурцата Великого, судя по всему, не теряла времени даром. Опять пылали захваченные саккаремские поселки, горели неубранные поля…
— А ведь я мог бы запросто удрать, — проворчал Драйбен, обращаясь к самому себе. — Кони на выпасе, ездить без седла я вполне умею. Хаган обнаружит исчезновение иноземного советника только после рассвета. Снаряжать погоню, наверно, не будут — времени жалко…
Нардарец замолчал, обдумывая неожиданно родившийся план. Если рассуждать здраво, у него имелись все шансы без лишних трудностей вернуться на Закат, в Нардар. Мергейты, едва завидев овальную пластинку-пайзу, висящую на груди, непременно пропустят одинокого всадника. Как-никак знак самого хагана. Таких символов, выполненных из золота, всего-то полтора десятка на все огромное степное войско: у десятитысячни-ковтуменчи да самых приближенных к Гурцату людей. Всем прочим выдаются серебряные, медные или деревянные.
"Убежать, конечно, нетрудно, — подумал Драйбен, наблюдая за вспыхивающими над головой падающими звездами. — Но зачем? Фейран права: свободы больше нет ни у кого. Один страх… Разумеется, если добраться до прибрежных городов Халисуна, можно выбраться с материка и поселиться где-нибудь в городах аррантов, Шо-Ситайне или, в крайнем случае, на Толми. Жрецы Тар-Айвана излишне усердствуют в служении своей религии, но и с радетелями божественных Близнецов вполне можно ужиться. Беда в другом. Сбежать от чудовища, проснувшегося в нашем мире, я не сумею. Гурцат — только инструмент в его руках. Если не будет меня, то рано или поздно другой человек найдет путь в Логово… Хорошенький подарочек оставили нам боги! Не верю, что у них не хватило сил уничтожить это существо во время небесной битвы, после которой Оно было низвергнуто на землю. Или боги решили проверить род людской на прочность, специально подбросив в наш мир столь грозное чудовище? Странно, но даже я, человек, который больше всех знает о Повелителе Небесной горы, не представляю, что это такое, какое Оно…"