Она положила трубку, чувствуя в душе невыразимую пустоту.
Когда ей в последний раз звонили, чтобы сказать, что она может не работать?
— Кто это был? — спросил Томас от двери, вытирая полотенцем свежевыбритый подбородок.
— Берит из газеты. Она…
Томас уронил полотенце на пол.
— Как все это знакомо! — в сердцах воскликнул Томас. — Только потому, что мы договорились поехать к моим родителям на грог, ты говоришь, что тебе надо работать. Я знал, что так и будет!
— На. самом деле так не будет, — сказала Анника, вставая.
Она подняла с пола полотенце и протянула его мужу, заметив на ткани кровь. Томас порезался, пока брился. Он отвернулся, не взяв полотенце, и Анника молча смотрела на его широкие плечи, когда он снова исчез в ванной. В душе всколыхнулись самые противоречивые чувства. Как ей хотелось до него достучаться. Как ненавидела она его самодовольство. Как отвратительна была ей мысль о той интрижке, которая была у него с той блондинкой из областного совета, шлюшкой Софией Гренборг.
Да, у них был роман, но Анника положила ему конец.
«Это осталось позади, — подумала она. — Теперь у нас снова все хорошо».
Вечеринка у родителей мужа в Ваксхольме прошла натужно, как Анника и опасалась. Загородный дом, построенный на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков, был полон радостных и восторженных провинциалов в пиджаках и начищенных до блеска ботинках. Анника шла по дому, держа за руки обоих детей. Дети были тщательно одеты, причесаны и послушны. В каждом дверном проеме толпились люди, мешая проходу. Анника почувствовала, как под грудью у нее выступил пот. Вспотели и детские ладошки. Скоро они станут такими скользкими, что их станет невозможно удержать.
Большинство гостей были членами местной деловой ассоциации, в совете которой отец Томаса состоял уже без малого тридцать лет. Разговоры крутились вокруг туристов: сколько их и как привлечь больше. Люди рассуждали о бизнесе, который оживает только в летние месяцы, когда появляются клиенты, которые в остальное время пользуются услугами фирм, работающих круглый год. Говорили о рождественском базаре, который начнет работать со следующей недели.
Только в одном месте говорили о последних событиях.
— Хорошо, что полиция захватила этих нобелевских террористов, — говорила пожилая дама с крашенными синькой волосами своей знакомой — седой даме.
Анника, не останавливаясь, прошла мимо, стараясь найти что-нибудь съестное для детей.
— Вы представляете: «Аль-Каида» в Стокгольме! — вещал какой-то мужчина. — Кто знает, не появятся ли они и у нас в Ваксхольме?
Анника прошла дальше, таща детей на кухню.
— Да, но должен сказать, что эти нобелевские банкеты сильно приукрашены. Еда всегда успевает остыть, прежде чем до нее добираются гости.
Это говорил сравнительно молодой полный мужчина, работавший в том же банке, что и первая жена Томаса.
— Это не так, — поправила его Анника. — Это миф, распространяемый людьми, которых не пригласили на банкет, хотя они на это сильно рассчитывали.
Разговор стих, и мужчины удивленно воззрились на Аннику.
— Понятно, — сказал толстяк, приглядываясь к черным джинсам и слишком большому для Анники жакету. — Ну, вам, видимо, лучше знать?
— Еда горячая. Невкусная, но горячая, — сказала Анника и подтолкнула детей к двери кухни.
На кухне тоже было многолюдно — в основном женщины в практичных туфлях и опрятных платьях. Дамы болтали и смеялись, держа в руках бокалы вина — теперь это было бургундское, сменившее грог.
— Анника, — обратилась к ней Дорис, мать Томаса. — Не поможешь с подносами? Я бы сама все сделала, но ты же знаешь, что у меня с ногами…
Рядом с Дорис стояла Элеонора, бывшая жена Томаса. Элеонора и свекровь продолжали дружить после развода, и это только усугубляло чувство неполноценности, терзавшее Аннику всякий раз, когда она сталкивалась со свекровью.
— Надо сначала покормить детей, — сказала Анника, притворяясь, что не замечает Элеонору. — Потом я с удовольствием обслужу гостей. Можно, я сделаю несколько бутербродов?
Бледные губы Дорис побледнели еще больше.
— Но, моя дорогая, — скучным голосом протянула она, — здесь же полно еды.
Анника посмотрела на подносы: крошечные канапе с селедкой, креветками и мидиями.
Она наклонилась к Калле.
— Ты видел папу? — спросила она тихо, и мальчик покачал головой.
Анника взяла детей за руки и вышла из кухни, снова окунувшись в людское море.
Она нашла Томаса в винном погребе, где он разговаривал с Мартином, нынешним мужем Элеоноры. К этому времени Анника просто пропиталась потом.
Мартин, кажется, немного удивился, но Томас был весел и немного пьян.
— Проблема не в том, что полиция шерстит криминальные группировки, — горячо говорил Томас, расплескивая крепкий грог, стараясь жестикуляцией подтвердить свои слова. — Проблема в том, что действия полиции не регламентированы законом, ее невозможно контролировать. Поэтому нам надо разработать законодательство о том, как полиция должна обращаться с массой дополнительной информации, которую она получает в эти дни…
— Томас, — сказала Анника, стараясь привлечь внимание мужа, — детям надо что-то поесть. Я пойду куплю для них какую-нибудь еду.
— Делать вид, что нам не нужны новые законы — это все равно что прятать голову в песок…
— Томас! — повторила Анника, повысив голос. — Томас, я сейчас отвезу детей домой. Тебя кто-нибудь подвезет до дома?
Томас обернулся к жене, явно раздраженный тем, что она перебила его излияния.
— Почему? Почему ты хочешь уехать?
— Детям надо поесть. Они не будут есть селедку и мидии.
Мартин следил за перепалкой супругов, скрестив руки на груди и отклонившись немного назад, — крупный предприниматель взирает на копошащихся у его ног червей из среднего класса.
— Ну так дай им бутерброд или еще что-нибудь.
Томас был явно смущен появлением жены в погребе.
Анника утихомирила гнев, пожалев о своей вспышке.
— Ну, как знаешь, — сказала она.
Повернувшись, она вышла из винного погреба. Дети покорно потащились следом.
По дороге в Стокгольм Анника остановилась в «Макдоналдсе», купила детям «Хэппи-Мил», но ей самой кусок не лез в горло. После того как дети поели и разобрали игрушки, она отправила их в игровую.
Себе Анника купила кофе и села рядом с игровой комнатой, развернув газету.
Редакция этой газеты сумела набрать материал на специальный выпуск, где была помещена фотография ареста семьи в Бандхагене. Статью написал Боссе. Она провела пальцем по его фамилии, потом смущенно огляделась — никто не заметил, что она сделала?
В «Квельспрессен» не было ничего нового, во всяком случае, в раннем выпуске. Анника не питала иллюзий. Газета не блеснет оригинальными суждениями и не выскажет никаких мнений, отличных от преобладавших. Для этого у редакции просто не было времени.
Но если честно, то следовало признать, что во всех газетах, по сути, писали одно и то же с небольшими вариациями. Во всех статьях авторы придерживались мнения о террористической базе в Германии и считали организатором теракта «Аль-Каиду». Все считали, что целью террористов был Аарон Визель, а Каролина фон Беринг оказалась лишь случайной жертвой. Рядом с заголовком статьи о жизни Каролины была помещена фотография Боссе.
«Он пишет о том же, что и я», — подумала Анника и устыдилась собственной сентиментальности.
Газета, в которой работал Боссе, заявляла, что проведенное в Германии следствие привело к ощутимым результатам уже в ранние утренние часы, а «Квельспрессен» процитировала три источника, которые утверждали, что накануне вечером в Берлине были арестованы три человека.
Раненый охранник рассказал о стрельбе на берегу озера корреспондентам обеих газет и на фотографиях выглядел тоже совершенно одинаково. Говорили, что Визеля тайно вывезли из страны, но было неизвестно куда.
В нижнем углу первой страницы уместился короткий рассказ Анники о Каролине фон Беринг.
Другие газеты упражнялись в анализе, но это мало что добавило к общей картине.
Но «Квельспрессен» сделала одну вещь, до которой не додумались остальные газеты.
В разделе «Комментарии» профессор Ларс-Генри Свенссон из Каролинского института написал, что решение Нобелевского комитета было неэтичным и коррумпированным, но это заявление было сумбурным и плохо аргументированным.
Деятельность Каролинского института в настоящее время направляется рядом стремящихся исключительно к прибыли компаний,
— писал профессор. — — Мама, он бросил в меня мяч! — крикнула Эллен.
— А ты брось в него, — ответила Анника, продолжая читать.
То, что Визель и Уотсон были награждены Нобелевской премией, — уже скандальный факт. Каролина фон Беринг была неутомимой поборницей неоднозначного исследования стволовых клеток. Ее усилия решили исход дела. Визель и Уотсон получили премию. Можно только гадать о мотивациях Каролины фон Беринг. Мы не можем сбросить со счетов дебаты относительно целесообразности лечебного клонирования. Обсуждение этических вопросов ценности человеческой жизни не должно закончиться со смертью Каролины фон Беринг.
Кто, черт возьми, пропустил эту статью? Это уже на грани клеветы на убитую.
По всей вероятности, профессор вначале пытался пристроить свою статью в более солидную утреннюю газету, потом в несколько вечерних газет, но все они ее отвергли, и по вполне веским причинам.
— Мама! — закричал Калле. — Она меня ударила!
Анника сложила газеты и бросила их в сумку.
— Ладно, — сказала она, вставая. — Знаете, куда мы сейчас поедем? Мы поедем смотреть дом!