Сводчатые потолки, мраморные плиты; женщина по кличке Кошечка была уже в здании. Шелк, шурша, обтягивал сытые дамские животы, галстуки натирали побагровевшие шеи мужчин. Незаметной мышкой она скользила среди всего этого текстильного великолепия, точно зная, куда надо идти. За последние несколько месяцев она не раз бывала здесь на экскурсиях — на трех разных языках — по залам и галереям ратуши. Кошечка сделала множество снимков и тщательно изучила топографию здания. Она отрепетировала весь маршрут, отработала путь бегства. Она точно отмерила длину шага, знала, где надо остановиться, а где ускорить движение.
Да, надо признать, здание впечатляет. Архитектура просто великолепна.
Двенадцать шагов — и она в Голубом зале.
Кошечка остановилась под шестиконечными звездами обрамленного колоннами свода портала и перевела дыхание, прежде чем войти в умопомрачительно гигантский зал. Тысяча пятьсот двадцать шесть квадратных метров, столики с остатками еды, толпа на мраморном полу, блики, отраженные от тысяч бокалов. Королевская чета отбыла, естественно, вместе с ней исчезла и большая часть охраны. Кошечка позволила себе на мгновение расслабиться и вдруг поняла, что с удовольствием отказалась бы от предстоящего дела и присоединилась к общему веселью. Еда, конечно, здесь скандинавская — ничего хорошего, — но зато как все обставлено!
«Черт, — подумала Кошечка, — кажется, я ошиблась с выбором профессии».
Ну ладно. Отметка номер четыре. Повернуть направо, съежиться, быстро осмотреться.
Она отошла от сдвоенной гранитной колонны и направилась к лестнице — десять шагов на шпильках. Теперь она явственно слышала доносившуюся из Золотого зала музыку.
Через мгновение какой-то полупьяный чудак загородил ей дорогу, бормоча что-то невразумительное. Кошечка остановилась и сделала один, потом другой шаг в сторону. Но мерзавец не желал ее пропускать, и она была вынуждена буквально промчаться мимо него и бегом подняться по сорока двум ступенькам высотой тринадцать сантиметров и тридцать девять сантиметров шириной каждая.
Вот она уже на балконе Голубого зала, откуда семь дверей ведут в Золотой зал, семь дверей к невообразимой красоте, к «Королеве Меларен» и «Святому Эрику».
Теперь Кошечка шла быстро и целеустремленно, скользя по анфиладе от одной двери к другой. Вот она дошла до последней двери. Музыка стала громче; танец заканчивался. Она вошла в толпу танцующих. Ей надо сосредоточиться и быть предельно внимательной.
Она наконец ощутила знакомый трепет, чувства обострились, нахлынула волна почти физического удовлетворения. В глазах отчетливо засверкали отблески миллионов кусочков золотой мозаики. С хоров над уродливой «Королевой Меларен» загремело крещендо. Кошечка стремительно прощупывала взглядом наряды танцующих пар. Пора определиться с целью.
Вот она.
Вот они — на прямой линии, соединяющей ориентир номер пять с ориентиром номер шесть. Они танцуют и задорно смеются. Ха!
Осталось ровно девяносто секунд. Она отправила СМС помощнику, подняла правую руку, бросила в сумку телефон и взяла в левую руку пистолет.
В этот миг ее сильно толкнули слева. Что за черт! Она поскользнулась, едва не потеряла равновесие и резко шагнула вправо, ощутив под высоким каблуком что-то мягкое и уткнувшись локтем в чьи-то ребра. Стоявшая рядом женщина громко вскрикнула от боли.
Звук этот раздался так неожиданно, что Кошечка резко повернулась и увидела злое, искаженное болью лицо.
Черт, проклятье!
Быстро глянув по сторонам, она шагнула вперед.
Рука в сумке ощущала надежную, приятную тяжесть оружия. Теперь главное — сосредоточенность. От предельной концентрации внимания исчезли все звуки. Теперь она не чувствовала ничего, кроме спокойствия и уверенности. Она приподняла сумку и прицелилась в ногу танцующего перед ней мужчины. Звук выстрела был почти не слышен. Мужчина упал на колени, открыв свою партнершу. Следующим выстрелом Кошечка послала пулю ей в сердце.
Выпустив из руки пистолет, упавший на дно продырявленной сумки, Кошечка взглянула на ближайшую дубовую дверь. До нее восемь шагов — это был следующий ориентир; один, два, три, четыре, пять, шесть (сзади послышались истерические вопли), семь, восемь — она толкнула дверь и выскользнула из зала без всяких помех. Дверь бесшумно затворилась за ее спиной. Дальше четыре шага до служебного лифта, два этажа вниз, три ступеньки вниз к служебному выходу.
Внимание немного рассеялось, чудесная собранность начала улетучиваться.
«Нет, еще рано, черт возьми, не расслабляйся», — прикрикнула она на себя. Впереди самое трудное.
Она выбежала под арку южного выхода. Холод окатил ее парализующей волной. Теперь девяносто восемь скользких ступеней, ведущих к воде. Спринт на сто метров.
Охранники во внутреннем дворе вдруг, как по команде, поднесли правые руки к уху. Дьявол! Она надеялась, что успеет уйти дальше до того, как им сообщат по рации о случившемся. Входная дверь закрылась. Кошечка выхватила из сумки пистолет. Между ней и водой стояли три охранника. Следуя плану, она выстрелила в них трижды — в каждого, в одного за другим. Главное — вывести их из строя, убивать не обязательно.
Простите, мальчики, ничего личного.
Сзади начали стрелять. Пуля ударила в гранитную колонну, отколола кусок камня, и осколок ударил ее в щеку. От боли Кошечка вздрогнула. Она стремительно наклонилась, сняла туфли и бросилась бежать.
Слух снова до предела обострился — она услышала звук мощного лодочного мотора.
Она выбежала из тени колонн и помчалась по саду. Замерзшая трава хрустела и трещала под ногами, колола босые ступни, словно иглами. Сзади затрещали выстрелы, и Кошечка принялась петлять и уклоняться, держа в одной руке пистолет и туфли, а другой стараясь поддернуть повыше длинную юбку.
Рев мотора смолк, когда лодка пристала к набережной ратуши.
Ветер резал тело тысячами ледяных лезвий, когда она спрыгнула со ступени набережной.
Кошечка отчетливо слышала плеск волн о корпус лодки, когда неуклюже и тяжело приземлилась на корму.
Чувство торжества мгновенно улетучилось, сменившись невероятным раздражением. Она прикоснулась к раненой щеке. На пальцах темнела кровь. Пустяк, лишь бы не осталось шрама. И какой же мерзкий холод!
Только когда из вида исчезла башня ратуши, Кошечка обнаружила, что потеряла одну туфлю.
У трехмесячного ребенка полицейского инспектора Антона Абрахамссона была колика. Дитя кричало круглыми сутками уже в течение восьми недель, сводя родителей с ума. Антон мог отдохнуть на работе, но положение жены было практически безвыходным. Единственное, что Антон мог делать, — это успокаивать супругу по телефону:
— Дорогая, ну это же когда-нибудь кончится. Он отрыгивал? Ты давала минифом?
Сигнал тревоги прозвучал в отделении полиции безопасности в тот момент, когда жена Антона безутешно зарыдала в трубку.
— Я приеду сразу, как только освобожусь, — пообещал Антон, положил трубку, оставив жену наедине с ее рыданиями, и принял вызов. Злился он не в последнюю очередь потому, что вызов был не из подразделения службы безопасности, а из городской полиции.
Это означало, что городская полиция, в задачу которой входило обеспечение безопасности движения и оцепление мест преступления от любопытных зевак, засекла преступление, которое проморгала полиция безопасности.
Это был первый вывод Антона Абрахамссона.
Второй забрезжил в мозгу через секунду: «У кого-то будут серьезные неприятности».
От третьего у него встали дыбом волосы: «Черт, они уже здесь».
«Надо позвонить в газету». Это была первая мысль Анники.
Она лежала лицом вниз на мраморном полу, ощущая голыми руками его холод. Одного мужчину тошнило, второй стоял у нее на руке. Не чувствуя боли, она выдернула руку. Где-то справа истошно верещала женщина, длинные юбки то и дело касались головы Анники. Оркестр умолк на середине такта, и звуковой вакуум тотчас заполнился воплями, которые ледяной волной затопили все залы ратуши.
«Где моя сумка?» — подумала она и попыталась встать, но случайный удар по голове снова уложил ее на пол.
В следующее мгновение вся толпа, как по мановению волшебной палочки, исчезла из вида. Мужчина в темно-сером костюме приподнял и посадил ее спиной к залу. Теперь Анника видела только дубовую дверь.
«Мне надо связаться с Янссоном», — подумала она и попыталась оглянуться, чтобы посмотреть, на месте ли сумка. Она оставила ее у медной двери, ведущей в палату «Три короны», но увидела лишь мятущуюся толпу и деловито снующих мужчин в серых костюмах.
У Анники задрожали колени, она ощутила прилив знакомого страха, но постаралась взять себя в руки: это не опасно, это не опасно. Она заставила себя глубоко вдохнуть и постаралась оценить ситуацию.
Сделать она не может ничего.
Мозаичная фигура на стене ободряюще смотрела на нее, неженское лицо было обрамлено клубками змей. Какая-то толстая дама в черном кружевном платье закатила глаза и упала в обморок. Молодой человек кричал так громко, что у него страшно надулись вены на шее. Пьяный старик уронил на пол бокал, который с грохотом разлетелся на тысячу осколков.
Куда делся Боссе? — подумала она.
Анника понемногу успокоилась, сплошной шум начал члениться на отдельные слова и внятные фразы. Она услышала звонки, переговоры и распоряжения — говорили по большей части люди в серых костюмах. Они говорили стальными бесстрастными голосами в микрофоны, соединенные со вставленными в уши динамиками. Провода от микрофона прятались во внутренних карманах пиджаков.
— Служебный лифт очень мал, носилки туда не войдут — придется выносить их через церемониальный вход в башне.
Анника слышала только слова, но не могла понять, кто их произносит.
— Здание надежно оцеплено. Мы отобрали свидетелей, а теперь очищаем банкетный зал.
«Мне нужна сумка», — снова подумала Анника.
— Мне нужна сумка, — произнесла она вслух, но никто ее не услышал. — Я могу взять сумку? Там мой мобильный телефон.