Что, если поехать туда и нанести профессору Свенссону визит? Побеседовать с ним, взять интервью среди цветов?
Она посмотрела на часы.
Надо ехать домой. Надо еще раз позвонить Шюману. Надо поговорить с Янссоном, который сейчас заступил на смену.
Он ответил сразу. Голос у него был хриплым, как у недавно проснувшегося человека.
— Кажется, ты не в форме, — сказала Анника, держась за руль и довольная тем, что у кого-то тоже неприятности.
— На этой неделе у меня дети, — объяснил ночной редактор.
— Все? — язвительно спросила Анника.
— Ты с ума сошла. Нет, только двое старших. Но и этого хватило. Слушай, может быть, Кошечку мы выпустим позже, на неделе? Нам надо завтра опубликовать материал Берит об экстрадиции.
— Утечка по Кошечке начнется завтра к полудню, — сказала Анника. — Если нам повезет, то мы будем первыми, кто сможет выложить всю историю уже сегодня.
Янссон застонал:
— Полосы уже забиты до отказа. Шюман запретил добавлять страницы. Кстати, ты не знаешь, где он?
— Я никогда ничего не знаю, — ответила Анника. — Попроси его позвонить мне, когда объявится.
Отключившись, она продолжала сидеть с наушником в ухе.
Домой ехать не хотелось.
Не хотелось вспоминать Софию Гренборг.
Она тронула машину и поехала на восток, к морю, в Фогельброландет.
Ландшафт становился все более суровым и скудным, чем ближе подъезжала она к Ставснесу. Анника открыла окно, и ей показалось, что в салоне запахло морской солью и водорослями. Или это одно лишь воображение? По обе стороны дороги мелькали синие водоемы — иногда маленькие озера, иногда морские заливчики. На берегах бухточек высились серые скалы, дорогу обрамляли стройные березки. У подножий скал и на лугах приютились желтые деревянные дома с белыми коньками крыш и серебристо-серыми причалами.
Она ни разу здесь не была.
Проехав канал Стрёмма, Анника оказалась в буколической атмосфере Шведского архипелага.
Как же здесь красиво!
Без спутникового навигатора она бы уже давно и безнадежно заблудилась. Миновав канал, Анника проехала еще около пяти километров, свернула направо и оказалась на извилистой гравийной дороге, петляющей по холмам мимо березовых рощиц. Проехав Фриден, Анника направилась к пристаням Тавастбоды.
Она миновала коттедж Ларса-Генри Свенссона, остановилась, развернулась на узкой дорожке и вернулась назад. Машину она остановила возле участка, припарковавшись за старым «фордом», и посмотрела на маленький домик.
Пейзаж был поистине идиллический. Дом стоял на склоне холма, откуда открывался великолепный вид на море. Вокруг ни одного дома — только дикая природа. Деревянный фасад был выкрашен оранжево-красной краской. Белые карнизы, старомодные, оригинальные окна с белыми наличниками.
Должно быть, когда-то это был рыбацкий дом. В окнах отражалось заходящее солнце.
В глубине двора был виден деревенский нужник и большой очаг, а еще дальше, ближе к воде, маленький домик — видимо, дровяная сауна.
Анника выключила двигатель и открыла дверь машины.
В самом худшем случае он просто выставит ее вон.
Здесь было прохладнее, чем в городе, чище и свежее. Анника несколько раз вдохнула живительный воздух. Ветер трепал ей волосы.
Может быть, вот так и надо жить? Может быть, здесь, в Тавастбодавегене она бы почувствовала себя наконец дома?
Она вошла в сад — точнее, на участок дикой природы, заросший полевыми цветами. Здесь действительно росли лилии, лютики, лесные анемоны и луговая герань. По участку протекал ручеек. В разных направлениях расходились тропинки, усеянные опавшими сосновыми иголками. Тропинки были обрамлены гладкими камешками.
Интересно, он сам все это сделал, своими руками? — подумала Анника. Он делал это во время отпусков — укладывал камешки, прокладывал тропинки, укатывал землю?
В реестре было сказано, что Ларс-Генри холост, но это не значит, что у него не было подруг.
Она поднялась на веранду и постучала в дверь.
Никто не ответил.
Она постучала еще раз, громче.
И снова в доме никто не ответил.
— Ларс-Генри Свенссон! — громко и отчетливо произнесла Анника.
Ответом был лишь шелест ветра в кронах сосен.
Она спустилась с веранды и обошла дом, подойдя к очагу и туалету. В очаге было много светлой серой золы. Огонь здесь не разводили по меньшей мере несколько дней. Туалет был маленький, по традиции выкрашенный в красный цвет. На двери было даже нарисовано зеленое сердечко. Вид этого простенького нужника заставил Аннику вспомнить бабушку и Люккебо. Воспоминание вспыхнуло золотом где-то на краю сознания.
— Красота… — прошептала она.
Она вернулась к дому и снова постучала, потом подергала дверь. Она была незаперта. Открыв дверь, Анника вошла в светло-голубые сени.
— Эй… Есть здесь кто-нибудь?
Ответа не последовало.
Она вошла в дом. Слева увидела крошечную кухоньку, а следом — спальню.
Справа была большая комната, служившая, видимо, одновременно столовой и гостиной. В углу тихо работал телевизор. На небольшом столе стояла тарелка с селедкой и картошкой, а рядом — рюмка водки. Горела лампа.
Свенссон был где-то здесь.
Может быть, он вышел прогуляться к морю? — подумала Анника. Или пошел в ближайший магазин за пивом к ужину.
Но машина — старый «форд» — стояла у дома. Наверное, это его машина, разве нет?
Она вышла из дома, ощущая неловкость за вторжение. Ей даже стало легче, когда она снова оказалась на улице.
Солнце садилось в море за домом, и Анника медленно побрела к пристани, где возле мостков тихо покачивалась на воде весельная лодка.
Может быть, Свенссон уплыл на второй лодке — проверять корзинки и сети.
Но зачем он тогда налил в рюмку водку?
Она остановилась и задумалась, глядя на закат. Нет, здесь что-то было не так. Она вернулась к машине, достала сотовый телефон и позвонила в службу реестра личных автомобилей.
Стоявший у дома «форд» действительно принадлежал Ларсу-Генри Свенссону, живущему на Рингвегене в Стокгольме.
Анника положила телефон в карман.
Он где-то здесь.
Надолго ли он вышел? Теплая ли картошка в тарелке? Холодная ли водка?
Она торопливо пошла к дому и сразу направилась в столовую. Картошка была холодная, рюмка не запотела.
Да, здесь что-то неладно.
Она подошла к окну, посмотрела на деревья, на море, на длинные тени, на стоявшие на дороге «форд» и ее внедорожник. Были видны полевые цветы, ветхая садовая скамейка на полпути к сауне.
Дверь бани была приоткрыта.
Анника подошла к окну, протерла глаза и пригляделась.
Дым из трубы не шел, но дверь определенно была открыта.
Она вышла из дома и пошла по усыпанной сосновыми иглами и обложенной камешками тропинке к сауне. Отсюда был отчетливо слышен звук бьющихся о мостки пристани волн.
Анника открыла дверь настежь, и в полутемной раздевалке стало светлее. На полу были сложены поленья и стопка синих полотенец. Больше в раздевалке ничего не было.
Дверь самой сауны была закрыта.
Анника сделала три шага и открыла дверь.
Он висел на стене.
Каким-то шестым чувством она сразу поняла, что он висит, а не стоит, прислонившись к стене. Он не стоял, он висел.
В правую глазницу был вбит огромный гвоздь.
На Аннику смотрел налитый кровью и выпученный левый глаз.
Другой гвоздь был вбит в горло.
Она некоторое время смотрела на него, потом закрыла глаза, снова их открыла.
Затем она закрыла дверь и вышла. Ее вырвало на муравейник.
Потом она достала телефон и позвонила К.
Сначала приехала обычная патрульная машина. Она приехала через пятнадцать минут. Машина остановилась у подножия холма, из нее вышли две одинаковые, одетые в форму, фигуры и огляделись.
Анника заперлась в машине, включила двигатель и обогреватель. Ее безостановочно бил озноб. Она поминутно смотрела в зеркало заднего вида, ожидая, что вот-вот сзади тихо подкрадется убийца.
Увидев полицейскую машину, она испытала невероятное облегчение.
Поднявшись на холм, один из полицейских подошел к ее машине. Поняв, что Анника не собирается выходить, он подошел к машине вплотную и постучал в стекло.
Анника опустила его на несколько сантиметров.
— Это ты вызвала полицию?
Она кивнула.
— Владелец дома находится в сауне, мертвый?
Она снова кивнула.
Полицейский вздохнул.
— Сейчас приедут люди из криминальной полиции и зададут тебе несколько вопросов, — сказал он и вернулся в патрульную машину.
Анника подняла стекло и снова принялась смотреть прямо перед собой.
Гвоздь, вбитый в правый глаз, торчал из него сантиметра на два — на три.
Кто-то забил гвоздь молотком в профессорскую голову и бил до тех пор, пока не осталось около трех сантиметров.
Какой же длины был гвоздь? Как глубок череп? Двадцать сантиметров? Двадцать пять?
Что сказал ей сегодня К. о Свенссоне?
Он не имеет никакого отношения к смерти Эрикссона.
Вспомнила она и свой вопрос:
Вы совершенно в этом уверены?
Его реакция:
У нас нет и тени сомнения.
У Анники перехватило дыхание.
Теперь она знала, почему они были уверены, что Эрнст Эрикссон не покончил с собой.
Наверное, можно вбить себе гвоздь в шею, но это невозможно сделать, если другой гвоздь уже торчит из глазницы.
Она достала телефон, чтобы позвонить Томасу.
Нет, сейчас это невозможно.
Она почти физически чувствовала его злость и не хотела, чтобы он выплеснул ее по мобильной связи.
«С этим я разберусь, когда приеду домой, — подумала она. — Иначе мне придется выслушивать его дважды».
Через десять минут подъехали еще три машины без опознавательных знаков.
Во второй Анника увидела гавайскую рубашку.
Она выключила двигатель, натянула кардиган, который нашла на заднем сиденье, и вышла навстречу инспектору. Прислонившись к его машине, она терпеливо ждала, пока он не зашел в сауну, чтобы убедиться, что это не была ее, Анники, галлюцинация.