Анника даже не взглянула в его сторону.
Красный «вольво» Эббы стоял на подъездной дорожке к ее дому. Фонтан был выключен, загон Франческо пуст.
Анника поднялась по ступеням крыльца и нажала кнопку звонка. Было слышно, как его эхо отдается в доме. Франческо не залаял. Не было слышно и шагов. Эхо звонка стихло, и Анника, спустившись с крыльца, обошла дом.
Машина издавала легкое потрескивание. Наверное, она проделала долгий путь, а теперь медленно остывала. Свет горел и на первом и на втором этаже. Анника снова поднялась на крыльцо и позвонила.
Никакой реакции.
Она выглянула на дорогу.
Вильгельма Гопкинса тоже не было.
Анника прислонилась к двери и постучала в окно.
— Эбба?.. — неуверенно позвала она. — Эбба, ты дома?
Может быть, соседка хочет побыть одна? Она долго ехала домой и теперь, наверное, лежит в ванне и не хочет мокрая бежать к двери…
В доме раздался какой-то резкий звук — как будто на пол уронили что-то тяжелое.
Анника замерла на ступеньках.
— Эбба! — закричала она, изо всех сил нажимая кнопку звонка и надавив на дверь. — Эбба, что случилось?
Дверь распахнулась, и Анника удивленно сделала шаг назад.
— Боже, — сказала она, заглянув в прихожую.
В ней никого не было.
— Что такое?.. — вслух произнесла она, входя в дом. — Эбба? Эй!..
Она сделала еще несколько шагов и посмотрела вверх, на лестничный пролет.
Дверь за ее спиной захлопнулась, и Анника, как ужаленная, резко оглянулась.
У закрытой двери, прислонившись спиной к стене, стоял улыбающийся Бернард Торелл, держа в руке длинноствольный пистолет.
— Посмотрите, кто это! Молодая докторантка! — сказал он. — Как мило. Входи, прошу!
У Анники на мгновение остановилось сердце. Она, не в силах отплатить ему такой же лучезарной улыбкой, молча смотрела на Торелла.
— Какого черта тебе здесь нужно? — спросила она.
— О, теперь вспомнил, — сказал он, слегка склонив голову набок. — Ты репортер, не так ли? Одна из тех, кто лезет ко всем с вопросами и сует нос туда, куда куда их не зовут.
Анника оглянулась.
— В шведском языке нет такого выражения, — сказала она. — Где Эбба?
— О, она, конечно, дома, — сказал Бернард Торелл. — Проходи в гостиную!
Дулом пистолета он указал на вход в библиотеку, и Анника сделала несколько неуверенных шагов, не желая поворачиваться к Тореллу спиной. Он грубо толкнул ее вперед, и Анника непроизвольно шагнула, ударившись головой о косяк.
Она стиснула зубы от боли, не желая своим вскриком доставить ему удовольствие. Он подошел ближе и втолкнул ее в библиотеку. Она споткнулась обо что-то большое и упала головой вперед у самого камина.
Приподнявшись на локтях, Анника посмотрела, обо что она споткнулась.
Это был Франческо, точнее, его труп. Собака была застрелена в голову, застрелена совсем недавно. Куски мозга лежали рядом с убитым псом, кровь медленно вытекала на персидский ковер.
Анника, не сказав ни слова, поднялась на ноги.
Эбба, заливаясь слезами, лежала, свернувшись, на диване, прижав колени к подбородку и обхватив руками лодыжки. Она даже не посмотрела на Аннику. Как зачарованная, Эбба смотрела на труп Франческо.
Анника потопталась на месте, не зная, что делать дальше.
Бернард Торелл — законченный садист, получающий наслаждение от чужой боли и горя. Какое удовольствие для него слушать рыдания Эббы.
Кошка в тисках, гвоздь в глазнице.
У Анники едва не подкосились ноги. Что он им приготовил, что их ждет? Он их убьет и изуродует трупы?
«Не поддавайся страху, — приказала она себе. — Ни страха, ни боли».
Она обернулась к доктору фармацевтической компании:
— Я спросила серьезно. Какого черта тебе здесь нужно?
Бернард Торелл между тем пересек комнату, встал у дальней стены и одобрительно кивнул.
— Будь любезна, сядь рядом с этой плаксой. Спасибо. Я зашел на минутку, взять одну вещь, — сказал он, указав пистолетом на портрет Беатриче Ченчи.
Анника прошла по комнате, не отрывая взгляда от Торелла.
Я давно охотился за этой картиной, — сказал он. — Три года назад я пропустил аукцион в Петербурге, и все это время пытался обнаружить ее следы. Но ты хорошо ее спрятала!
Он с улыбкой кивнул Эббе.
Анника села рядом с Эббой и взяла ее за руки. Женщина не реагировала. Она неотрывно смотрела на мертвую собаку.
— Зачем тебе нужен этот старый портрет?
— Мне нужен не портрет и не рама, мне нужна Беатриче, — ответил Торелл.
— Она была всего лишь убийцей, — сказала Анника. — Почему ты так ею заинтересовался?
По красивому лицу Торелла пробежала тень раздражения.
— Ты ничего не знаешь о Беатриче. — Торелл направил на женщин пистолет. — Ты знаешь, что она убила своего отца, Франческо Ченчи, но знаешь ли ты, что послужило орудием убийства?
Анника не ответила.
Бернард опустил пистолет и произнес уже более спокойным тоном:
— Она убила его двумя гвоздями, один вбила ему в глаз, а второй — через горло в позвоночник.
Анника почувствовала, что ее сейчас вырвет.
— Я думала, что она залила ему в ухо расплавленный свинец и выбила зубы, — выдавила она из себя.
Бернард Торелл весело рассмеялся, сверкнув бесподобными глазами.
— Ты слишком серьезно воспринимаешь наследие Нобеля, — ухмыльнулся он. — «Немезида» — это не фактологическое описание жизни и смерти Беатриче Ченчи. Пьеса куда глубже. Это нравственное рассуждение о возмездии и вине, о власти церкви и грехах отца.
Анника удивленно воззрилась на этого человека. Воля Нобеля, власть церкви и грехи отца.
Почему он стал убивать людей, как Беатриче Ченчи?
— Ты знаешь, как ее заставили признаться в убийстве? — спросил Бернард Торелл. — Знаешь, чем сломили ее ватиканские палачи?
Анника опустила голову и принялась молча рассматривать ковер.
— Они сбрили ей волосы, — начал рассказывать Торелл, — раздели донага и связали руки за спиной. Потом ее за руки подвесили в воздухе, за руки, связанные за спиной. Ты можешь себе это представить? Можешь? Представь ее себе! Вот она висит перед тобой, голая, худенькая, с маленькими грудями. Ее поднимают все выше и выше, вот подняли уже на высоту двух метров, а потом она падает, и руки ее выворачиваются из суставов. Беатриче теряет сознание.
Бернард рассмеялся.
— Но этой пыткой они не смогли выбить из нее признание. Только после того, как в камеру пыток привели ее братьев и те все рассказали судьям, Беатриче сдалась, поняв, что сопротивляться дальше бессмысленно.
Анника закрыла глаза. Где-то на краю сознания мелькала неуловимая мысль. Какое-то смутное воспоминание. Кто ей это говорил? Сам Торелл? Или это была Берит?
Солнце, жара, трава.
Я сохранил ферму в Рослагене после гибели родителей…
Наверное, ты удивляешься, откуда я все это знаю, — сказал он. — Может быть, думаешь, что я все это придумал? Нет, я это не придумал.
Анника продолжала сидеть с закрытыми глазами.
Она вспомнила. Вспомнила тот день в редакции, вспомнила Берит с чашкой кофе и с крошками, прилипшими в углах ее рта.
Саймон Торелл, венчурный капиталист, первым сделавший на этом капитал. Он и его жена погибли в Альпах в автокатастрофе, если я правильно помню. Трагическая история…
— Александр Дюма, — говорил между тем Бернард Торелл. — Он изучил все материалы следствия и суда над Беатриче. Все это в подробностях описано в «Знаменитых преступлениях», том первый, часть вторая. Глава называется «Ченчи».
Власть церкви. Грехи отцов. Все это описано в духовном завещании Нобеля.
Анника открыла глаза и посмотрела в лицо Бернарду.
— Ты находишь какую-то связь между собой и Беатриче, — сказала она. — Ты очарован ею, потому что сделал то же, что и она. Ты убил своего отца так же, как она убила своего.
Бернард Торелл вскинул брови и улыбнулся.
— Ты что-то сделал с машиной, чтобы они разбились, — предположила Анника. — Что ты сделал?
— Это была трагическая случайность, — ответил он.
— Откуда ты знал, что надо делать? — спросила Анника. — Ты же был тогда совсем ребенком.
Бернард Торелл пересек комнату, подошел к портрету, снял с него застекленную раму и стал восхищенно вглядываться в лицо женщины-ребенка.
— Шестнадцать, — сказал он, лаская взглядом картину. — Мне было шестнадцать лег, примерно столько же, сколько было Беатриче.
Боже мой, подумала Анника. Он — чудовище.
— Что же ты сделал с тормозами? — спросила она, неимоверным усилием воли заставив себя говорить спокойно.
Бернард повернулся к Аннике и махнул пистолетом в сторону дороги:
— Ты видела на улице красный «ягуар»? Модель шестьдесят третьего года. Я восстановил его целиком — до последнего болта, последней гайки. Я получил его в подарок от дяди, когда мне было четырнадцать лет. Перерезать тормозную магистраль в папиной машине было делом одной секунды.
Сердце Анники сильно забилось, и она вонзила ногти в ладони, чтобы выровнять дыхание.
— Зачем? — спросила она. — Зачем ты это сделал?
Бернард Торелл посмотрел на нее, и Анника вдруг сразу все поняла. Господи, как же это просто.
— Ты думаешь, что Альфред Нобель писал и о тебе? — спросила она. — Ты искренне считаешь, что литературное завещание Нобеля — это на самом деле история твоей жизни?
Наклонив голову, Бернард внимательно слушал Аннику.
— Да, ты искренне считаешь себя Беатриче, — уверенно повторила Анника. — Твой отец был так же богат и влиятелен, как Франческо, и он надругался над тобой, да? Он изнасиловал тебя, как изнасиловал Беатриче ее отец?
Бернард Торелл направил на Аннику пистолет, и она заметила, что на этот раз оружие дрожит.
— Но ты ошибаешься. — Анника продолжала твердо смотреть ему в глаза. — Ты не Беатриче Ченчи, и ты никогда не будешь похож на нее. О тебе никто и никогда не напишет пьесу. Ты никогда не будешь мстителем за погубленную невинность и растоптанную справедливость.