Мать ударила рукой по столу.
– Бог свидетель, придет день, и он за все заплатит!
– Мам, мы не знаем наверняка, случилось ли с ней что-нибудь плохое.
– Кого ты пытаешься обмануть? Она в могиле, я это сердцем чую. Мое бедное дитя лежит в сырой холодной земле.
Они сжимали друг друга в объятиях, пока Грета не нашла в себе силы отстраниться, вытереть глаза и пойти к двери.
– Мне пора. Нужно еще кое-что сделать до отъезда, но я обязательно тебе напишу.
– Напиши, дорогая, и отдохни как следует. Ты это заслужила.
– Без Китти теперь все будет не так. Мы с ней временами грызлись, как кошка с собакой, но я бы все отдала за то, чтобы она сейчас вбежала в эту дверь. – Грета улыбнулась сквозь слезы. – Я пойду. Увидимся, когда вернусь.
Выйдя из дома, она прислонилась к стене и разрыдалась. Так попрощаться, как ей хотелось, она не могла себе позволить. Ей было противно лгать матери, но она дала Эбену слово, к тому же у него и так достаточно неприятностей. Она медленно прошла по мосту, возвращаясь в центр города, и остановилась у лавки ростовщика на Коуни-стрит, надеясь, что никто из знакомых не увидит, как она туда войдет. Заведением владел старый приятель Савла Абрамса Исаак Джером вместе со своим сыном. Знают ли они, что мистер Абрамс когда-то оставил ей жемчужину по завещанию? Как же у нее поднимется рука это сделать? Но Грета открыла дверь с мыслью, что она тоже должна поспособствовать тому, чтобы их путешествие завершилось благополучно.
Мистер Джером сидел за конторкой с решетчатой передней частью.
– Мне ваше лицо кажется знакомым, я когда-то вас видел, не правда ли? – Он улыбнулся. – Чем могу быть полезен?
Грета достала шкатулку и поставила ее на конторку.
– Я обещала себе никогда не продавать этот подарок мистера Абрамса, но сейчас обстоятельства вынуждают меня это сделать.
– Ах да, вы та девушка, что помогала ему, и вы замужем за торговцем жемчугом из Стоунгейта. Я слышал о состоянии дел Эбена Слингера. Начинать бизнес в Харрогейте – это всегда риск.
Грета вручила ему шкатулку с цепочкой и подвеской, которые он вынул и стал разглядывать жемчужину в монокль. Он достал маленькую линейку, чтобы измерить ее, затем взвесил на специальных весах.
– Это украшение принадлежало его жене, но я не знаю, как по-другому помочь своему мужу.
– Это замечательная жемчужина неправильной формы, красивого цвета и без изъянов. Я могу за нее дать вам пятьдесят фунтов и квитанцию, чтобы вы могли выкупить ее позже.
– Но через какое-то время вы выставите ее на витрину и продадите? – спросила Грета, едва не теряя сознание при мысли, что может лишиться этого подарка.
– Бизнес есть бизнес, моя дорогая. Это прекрасная жемчужина и хорошее золото. Пока я попридержу ее в сейфе из уважения к нашему общему другу или до того времени, когда вы сможете ее выкупить.
Она кивнула с благодарностью.
– Это самое большее, что вы можете сделать. Я не вынесу, если ее лишусь.
На ее глаза снова навернулись слезы.
– Не отчаивайтесь, – сказал ростовщик, видя, как сильно она огорчена, – Слингер найдет возможность решить свои проблемы, я в этом уверен. Он толковый делец, но не рассчитал свои силы. Продавать в Йоркшире по лондонским ценам ни у кого не получится.
Качая головой, он закрыл шкатулку.
– Я не сомневаюсь, что вы вернетесь за ней. Абрамс возлагал большие надежды на свою маленькую помощницу.
Грета взяла пятифунтовые банкноты и торопливо сунула их в ридикюль, сгорая от стыда. У нее было такое ощущение, будто она предала Савла, утешало ее лишь то, что она не продала его подарок, а заложила, и вынудили ее к этому весомые причины. Когда-нибудь она сможет его выкупить, и порукой тому – эта бесценная квитанция, но какой от нее прок, если Грета вскоре окажется на другом конце света?
Проходя по Лендалу, она, к своему ужасу, увидела Эдмунда, выходившего из офиса своего отца. Она хотела было где-нибудь укрыться, чтобы он ее не заметил, но он помахал ей рукой и перешел через дорогу, чтобы поздороваться с ней.
– А, миссис Слингер! Вот так сюрприз! – Он улыбнулся, приподняв шляпу. – Куда это вы так торопитесь? Спешите потратить в магазинах честно заработанные вашим супругом деньги?
– Мы с мистером Слингером собираемся в отпуск, и магазин будет закрыт. Мне жаль вас разочаровывать, но я относила заработанное в банк, – солгала она настолько непринужденно, насколько смогла. – А вы, стало быть, помирились с вашим отцом?
– Да, слава Богу. Папа всегда был на моей стороне и в лучшие, и в худшие времена. – Он сокрушенно покачал головой. – Ирен мне рассказала о пропаже вашей сестры, мне очень жаль. Так ничего и не удалось выяснить?
Он участливо взял ее за руку.
– Спасибо, но мы, увы, ничего о ней не знаем.
Как она могла и дальше притворяться, когда от одного упоминания Китти из ее глаз покатились слезы?
– Грета, позвольте мне угостить вас чашкой чая. Вы так опечалены.
– Нет-нет, Эдмунд, я бы и хотела, но не могу. Так тяжело с тех пор, как Китти… Я должна идти.
Она отняла руку. Еще одна минута рядом с ним – и она не выдержит, выложит ему все свои грустные новости. Собрав воедино всю свою силу воли и гордость, она улыбнулась сквозь слезы:
– Благодарю вас за сочувствие, но мы держимся. Отпуск нам обоим пойдет на пользу. Я рада, что у вас все наладилось, и мне хотелось бы верить, что мы будем друзьями.
У Эдмунда ее последняя реплика вызвала недоумение.
– Я всегда был вашим другом!
– Желаю доброго дня, – сказала она, убегая.
При других обстоятельствах она бы желала с ним чего-то большего, чем просто дружба, но свой выбор она уже сделала, а правильный он или нет, время покажет.
– Просыпайся, Маргарет, нам надо уходить!
Грета сощурилась от света лампы, бьющего в глаза. Ей снилась Китти на качелях на ярмарочных гуляниях, ее волосы развевались на ветру.
– Сейчас ведь еще ночь! Что случилось?
– Поторопись, одевайся! Я потом все объясню, собирай сумку. Нельзя терять ни минуты, иначе опоздаем на молочный поезд[19] до Ливерпуля.
– Ничего не понимаю. Я еще не упаковала наш большой чемодан.
– Поедем налегке, дорогая моя. Возьмем только ручной багаж и верхнюю одежду. Так будет лучше.
– Но я не готова! К чему такая спешка?
Грета теперь совершенно проснулась и была встревожена.
– Не стоит волноваться, если мы сейчас уедем, кредиторы получат лишь мебель и все торговое оборудование, что останется в магазине. Запасы я продал Рашворту. Лучше уедем сейчас, иначе…
– Ну а как же моя мать? Я заложила свою подвеску, надеясь облегчить долговое бремя, и думала, что это даст нам отсрочку. Я знаю, что ты продал мое кольцо. Я вообще-то не была бы против, но лучше бы ты получил мое согласие. Нам обоим приходится чем-то жертвовать, но тот мой маленький браслет с камешками, который ты ненавидишь, его тоже нужно было продать?
Собирая бижутерию, которую для нее делала Ирен, Грета заметила, что исчез ее бирюзовый браслет вместе с кольцом с жемчужиной.
– Мне бы не дали за него и пары пенсов. Да и пятьдесят фунтов за ту жемчужину – это, боюсь, капля в море. Не время сейчас об этом думать, поторапливайся. Приставы придут, чтобы забрать все, что осталось. Я не хочу быть здесь, когда они станут стучать в дверь.
– Но мы себя этим опозорим! Нам следует остаться и покончить с делами. Я не могу так уйти.
– Ты хочешь остаться и увидеть наши имена в «Йорк геральд»? Все двери будут закрыты для нас. Я хочу оградить тебя и твоих родных от подобного позора. Во всем этом только моя вина, я не желаю тебя в это втягивать.
– Но, Эбен…
Грета, оступаясь, натянула на себя одежду, затем сунула ночную рубашку, туалетные принадлежности и шкатулку с украшениями в сумку. Ее перчатки, капор и теплое пальто были в холле. Оставшееся место в сумке она забила чулками и бельем.
Эбен был полностью одет: на нем был его рабочий темный костюм и длинное поношенное пальто, которое раньше она никогда не видела. Он ждал ее на нижней площадке лестницы, от нетерпения переступая с ноги на ногу.
– Скорее, нам еще долго идти до станции! – подгонял он жену.
Словно сомнамбула, шла она в темноте по лендалскому платному мосту, но все же достаточно ясно осознавала, что они, оставив за спиной все, о чем мечтали, ушли через заднюю дверь магазина подобно ночным ворам. Она слышала, как часы на Кафедральном соборе пробили четыре часа утра, и ей стало так горько!
Почему Эбен не предупредил ее заранее? Он не верил в то, что она не проболтается? Слава Богу, она сходила проведать свою мать два дня назад. Точно так же поступали их соседи в Уэлмгейте, когда не могли заплатить за жилье. Они теперь преступники? Может, он так и планировал, чтобы этот побег стал для нее неожиданностью? Неужели она уезжает из родного города, покидает свой дом, своих родных, только по его прихоти? Должно быть, проблемы у них серьезнее, чем она думала. Он этим ее спасает или себя? Несмотря на все странности их брака, она верила, что он это делает для них обоих. Мать ничего не знает об их долгах, и ее не станут привлекать к расследованию, но каково ей лишиться и второй дочери? Сможет ли она это пережить? В голове Греты кружился хоровод мыслей, пока они, придя на вокзал, направлялись к билетной кассе.
– Ты пойдешь за билетами, а я посторожу наш багаж, – сказал Эбен, подняв воротник пальто и пониже надвинув шляпу на лицо.
Она взяла два билета в один конец до Ливерпуля через Лидс. Они сели в вагон второго класса и не раздвигали занавесок на окне, пока поезд не оставил позади платформу, медленно уползая в сумрак раннего утра.
Грета украдкой в последний раз посмотрела на сереющие башни Кафедрального собора, отгоняя страх при мысли, что она и Эбен, подобно ворам, бегут под покровом ночи. Он ведь наверняка знает, что делает, решаясь на столь радикальный шаг. Стало быть, выбора у них не было. Она должна верить в это, и все же в глубине ее души засела заноза сомнения. Не было ли чего-то еще, о чем она не знала, чего-то такого, что вынудило его поспешно сбежать?