Генрих, объявив себя главой английской церкви, с одинаковым рвением преследовал и протестантов, и католиков. Первых за то, что проповедовали ересь Лютера, которой, по мнению Его Величества, не место в Англии, вторых — за отказ признавать его верховную власть как духовного лидера церкви. Король разогнал монастыри, забрав себе их владения, запретил обедню, оставив, однако, мессу и причастие, запретил священникам иметь семьи, а всем остальным читать Библию на английском и тем более толковать ее.
За нарушение королевских запретов следовала казнь, правда, различная. Дворянам отрубали головы, католиков попроще вешали, а протестантов, независимо от ранга, сжигали на кострах. Иногда случалось, что особо упорствующих католиков сжигали вместе с последователями Лютера, привязав к одному столбу, только по разные его стороны.
Анну такая смерть не ужасала, напротив. Она жаждала погибнуть за веру, но остальные не слишком стремились последовать за фанатично преданной вере Эскью.
Катарина вовсе не была столь ярой сторонницей новой веры, хотя очень влияла в этом вопросе на Эдуарда, Елизавету и воспитывавшуюся с ними Джейн Грей. Протестантками были ее сестра Энн Геберт с мужем, а также Кэтрин Уиллоуби. Но одно дело быть, и совсем иное — спешить ради веры на костер.
Королева прекрасно понимала, что от Гардинера не укрылось появление в ее окружении Анны Эскью и то, как новая подруга влияет на королеву. Удивительно, но пока епископ терпел. Почему? Чего он ждал? И как быть, если Гардинер все же предпримет какие-то шаги против Анны и той, что ее опекает?
Под влиянием Эскью Катарина почти перестала бояться епископа и даже костра, еще немного, и она сама стала бы проповедовать свою веру. Но тут сообщили, что возвращается Томас Сеймур. Сеймур… это надежда на будущую счастливую жизнь. Король не просто не вечен, он слишком болен, чтобы протянуть больше года. Когда-то епископ Кранмер посоветовал ей потерпеть, потому что Его Величество долго не проживет. Она терпела уже третий год и согласна потерпеть еще, если Сеймур даст понять, что тоже готов потерпеть.
Катарина вдруг почувствовала, что оказалась между двух огней, она над тонкой жердочке над пропастью и просто не знала, в какую сторону двигаться. Совесть призывала прислушаться к Анне Эскью, брать с нее пример и ничего не бояться, пострадавшим за веру в вечной жизни уготован рай. Но была еще жизнь земная, в которой королева испытывала настоящий ужас, представляя, как пламя костра лижет ноги, как от жара начинает лопаться кожа… Да не только костра боялась королева-протестантка, она просто боялась.
А тут еще Сеймур… Если он будет рядом, говорить вслух ересь, подобно Анне Эскью, и даже шагнуть на костер будет просто невозможно. Хотелось жить, очень хотелось жить. Ведь, по сути, Катарина не жила вовсе, ее совсем ребенком на пятнадцатом году жизни выдали за больного старика, превратив в сиделку, потом был второй брак с опасностями и спасением мужа, его болезнь и снова участь сиделки.
Третий брак не просто продолжил два первых, он оказался куда страшней. Сначала Катарина втайне надеялась родить королю сына и уйти в тень. Потом стала думать о том, чтобы Генрих с ней развелся, отпустив, как Анну Клевскую, на все четыре стороны, хотя это означало бы, что она до конца жизни короля не выйдет замуж.
Но потом поняла, что это невозможно, и стала просто ждать смерти короля. Дождаться, выжить, любой ценой остаться в живых! Ждать смерти супруга грех в любой вере, Катарина не один час провела на коленях, отмаливая у Господа столь греховные мысли, но не ждать не могла.
Спрятаться, как улитка в раковину, пересидеть, ни в чем не возражать и не перечить, стать послушной, незаметной, но дождаться, когда уже не будет препятствий для замужества с Сеймуром. Но рядом была Анна, отважная, которой не страшны земные страхи, которая не стала ради спокойной семейной жизни жертвовать своими убеждениями, не шла против совести.
Катарина, как и Генрих, пыталась найти оправдание своим поступкам и мыслям. Разве только она одна опускает голову под давлением обстоятельств? Истовая католичка Мария, дочь Генриха, тоже смирилась — если и слушает мессы, то тайно, а в остальном терпеливо, как и она сама, сносит все выходки и грубости короля. Очень осторожны Кранмер и Гардинер, осторожен тот же Джон Гейвуд, что сегодня спас ее.
Чувствуя, что теряет почву под ногами, Катарина молила Господа дать ей силы вынести все, что предстоит, втайне надеясь, что предстоит все же всего лишь уход за смердящей развалиной и не очень долго.
К утру сном забылись все…
ТОМАС СЕЙМУР
Томас Сеймур вернулся ко двору… Когда это стало известно, Катарина стояла на коленях дольше обычного, но молила теперь не о том, чтобы Господь подсказал ей путь, а о том, чтобы помог не выдать истинных чувств. Несчастная женщина очень боялась, что блеск глаз и взволнованное дыхание все скажут за нее и король придет в бешенство. Но боялась Катарина не за себя, она думала о Томасе Сеймуре; хотя Его Величество с радостью бы избавился от Катарины как от супруги, он вовсе не желал бы, чтобы его жена (пока она еще жена) блестела на кого-то глазами. Указ короля обещал наказание не только за настоящую измену, но и за измену мысленную, за саму готовность изменить. Вообще-то за это Катарину давно можно было отправить на плаху, но как доказать эту самую готовность?
Однако стоит появиться при дворе Томасу Сеймуру, и она может не выдержать. Нет, Катарина не думала об измене, она просто думала о Сеймуре. Но увидела несостоявшегося супруга не в присутствии короля, а у себя в покоях. Они вышивали, привычно обмениваясь за рукоделием мнениями по разным вопросам. Главенствовала в разговоре Анна Эскью. На счастье королевы и ее придворных дам, среди них и прислуги не было предателей, потому что одни эти разговоры могли стоить им всем если не жизни, то тюрьмы непременно. Но Анна не могла говорить ни о чем другом, кроме веры, и ни о какой другой, кроме той, что проповедовал Лютер.
Королева слушала рассеянно, вернее, просто не слушала. Она думала о том, что за время отсутствия Сеймура подросла и стала очень женственной Елизавета. Да, она худышка, неоформившийся подросток, у которого углы торчат всюду — от ключиц и локтей до манеры разговаривать, как у всех в ее возрасте. Бэсс строптива и остра на язык, а остроумие и приличная для ее возраста образованность (Бэсс очень любила учиться, схватывая любые знания на лету) делали разговор с ней весьма занятным.
Катарина откровенно побаивалась, что рыжие волосы и белоснежная кожа Бэсс вкупе с ее положением принцессы и наследницы трона, пусть и далеко не в первую очередь, привлекут внимание и симпатии Сеймура куда сильней, чем ее опасное положение супруги гневливого короля.
— Милорд Томас Сеймур!
Эти слова едва не ввергли Катарину в панику. Они сидели не в закрытых покоях, а Томас имел право посетить своих племянников, ведь он доводился дядей Эдуарду, поскольку был братом его умершей матери Джейн, и Джейн Грей тоже, но по другой линии.
Но замерла не только королева, вспыхнули щеки и Елизаветы, которая сидела со своим рукоделием у окна. Мимолетный взгляд мачехи, брошенный на принцессу, заставил ее покраснеть еще больше.
Ясно, Елизавета влюблена в Сеймура. И это было ужасно!
Томас Сеймур подошел к руке Катарины, склонился, целуя:
— Ваше Величество…
Как бы ей хотелось, чтобы из комнаты исчезли все! Она просто бросилась бы в объятья любимого, и пусть потом их ждет плаха. Измученная тремя годами пытки, влюбленная женщина уже не думала о том, грешно это или нет.
И вдруг поверх склоненной головы Сеймура увидела сверкнувший взгляд падчерицы. Бэсс смотрела так, словно Катарина забирала себе нечто, принадлежавшее ей самой. Реакция Елизаветы потрясла королеву, не хватало только заполучить себе во враги Бэсс.
Но куда сильней ее потрясло поведение самого Сеймура, он словно забыл о том, что они вообще знакомы! Глаза Томаса равнодушно скользнули по лицу королевы, голос тоже звучал совершенно спокойно:
— Ваше Величество позволит мне навестить Его Высочество?
Но Эдуард, уже предупрежденный о приходе Сеймура, сам ворвался в комнату:
— Дядя Томас!
Восьмилетний мальчик еще не был зашорен, еще мог радоваться жизни, еще, хотя бы в покоях королевы, мог вести себя как ребенок, а не как будущий король. Было видно, что он действительно рад возвращению веселого, насмешливого Сеймура, с которым так интересно поговорить обо всем, который знает тысячу забавных историй и хоть обращается с ним как подобает обращаться с будущим королем, но не забывает, что Эдуард все же племянник.
Сеймур опустился на одно колено, прикладываясь к руке принца:
— Ваше Высочество…
Но его глаза тут же лукаво блеснули:
— Вы заметно подросли за прошедшее время, скоро с колена мне придется просить Вас опустить руку, чтобы я мог к ней прикоснуться.
Эдуард счастливо рассмеялся, он любил шутки Сеймура и сейчас радовался тому, что дядя не изменился.
— Да, я расту, приходится перешивать мои костюмы или заказывать новые.
Следом за Эдуардом подошла и Джейн:
— Дядя Томас, мы так рады, что вы вернулись…
Она тоже вытянулась и похорошела, но вовсе не это, а желание польстить и девочке заставило Сеймура воскликнуть:
— А это кто?! Ваше Высочество, неужели это наша Джейн?!
Джейн зарделась и почти спряталась за спину любимого двоюродного братца.
— Боже мой, Джейн, вы стали совсем невестой!
Под лукавым взглядом дядюшки девочка окончательно смутилась. И тут не выдержала Елизавета, она вскочила со своего места, но сумела взять себя в руки и чинно присела перед Сеймуром:
— Милорд, мы рады вашему возвращению.
Сеймур разыграл очередную сценку, попросив Эдуарда представить его прекрасной незнакомке.
Джейн хихикала в кулачок, Эдуард, восхищенный поведением дяди, улыбался:
— Сэр, перед вами моя сестра Елизавета… Думаю, нет необходимости представлять, она вас и без того помнит.