Королева закончила перевязку и выпрямилась. Генрих вдруг вспомнил, что только сегодня подписал приказ о ее заключении в Тауэр! Зачем? Пусть посидит, чтоб не умничала, а то взялась вчера взывать к справедливости, втолковывая ему, королю, право каждого думать по-своему! Да если каждый будет думать, что хочет, то никаких Тауэров не хватит.
Конечно, этот приказ — уступка Гардинеру, уж больно надоел со своим нытьем по поводу чтения разных запрещенных книг. У короля болело все нутро, а епископ про запрещенные книги. Хотелось наорать на Гардинера. А получилось, что разрешил Райотсли арестовать королеву и подержать в Тауэре. И расследование провести, что это за книги, если впрямь запрещенные, то никакого спуска не будет даже королеве, нечего бабам читать Библию и разъяснять, не говоря уж о ереси!
Зло толкнул Катарину:
— Иди, позови Кэтрин.
Королева молча вышла. Нет, это никуда не годится — своими руками приводить к мужу любовницу, это даже грешно, она помогает супругу грешить, значит, грешна сама. Но представлять себя на месте Кэтрин вовсе не хотелось. Та сначала думала, что все получится легко и просто, но когда поняла, что король просто не способен не только зачать ребенка, но и вообще справиться с женщиной, что дальше тисканья ничего не пойдет, стала жалеть о задуманном, однако было поздно. Оставалось терпеть грудь в синяках и бедра в кровоподтеках.
Но подать вида, что ей противно общество короля, Кэтрин не могла, только надела три юбки вместо двух. И рубашку потолще. И шнуровку затянула покрепче, чтоб он не смог справиться.
Не помогло, за дни болезни король истосковался по красивому телу и теперь жаждал не просто потискать под юбкой, но и увидеть Кэтрин всю.
— Разденься.
— Ваше Величество…
— Не бойся, сюда не войдут, если я не позову.
Обычно она ныряла в его постель в полутьме, потому что он сам не слишком желал показывать свое огромное тело. Но теперь король сидел одетым, а ей предлагал оголиться.
Кэтрин порадовалась, что надела рубашку потолще.
— Нет, все сними.
— Ваше Величество, я…
— Передо мной можно, я ваш король. Снимай, я хочу посмотреть на тебя при свете, а не в полумраке.
Пришлось подчиниться. Дрожа от унижения, Кэтрин мечтала только об одном — чтобы король наконец устал и уснул… лучше навсегда.
— Ты красивая, ладная… не то что моя жена… Иди сюда, сядь ко мне на колени.
Толстые, как колбаски, пальцы зашарили по телу, каждое прикосновение вгоняло в дрожь омерзения, и стоило больших усилий либо сдерживать себя, чтобы не сбросить его руки, либо делать вид, что это дрожь возбуждения. Ненавидя сама себя, Кэтрин едва не пропустила очень важную фразу в бормотании сластолюбца.
— Моя жена… разумная слишком… вот посидит в Тауэре…
— Кто посидит?!
— Королева. Не отвлекайся.
— Как это «королева посидит в Тауэре»?!
— Ничего, ей полезно, пусть подумает. А окажется виноватой — казню.
— В чем виноватой, Ваше Величество?
— В ереси. В чтении запрещенных книг, в спорах со мной. У вас, баб, языки длинные, а ум короткий.
Спорить и расспрашивать дальше было опасно, но Кэтрин не могла оставить все без последствий. Королеву собираются посадить в Тауэр?! Да он что, с ума сошел, что ли?
— Ваше Величество, королева давно не читает то, что вы запретили, и давно не спорит, поняв, насколько вы правы. Она во всем послушна и покорна вам. Где Вы еще найдете такую жену?
Генрих смутился. И правда, где он найдет жену, которая приводила бы любовницу прямо в спальню, минуя даже слуг? Может, оставить все так, как есть? Днем его перевязывает, поит из ложечки и вытирает пот со лба Катарина, а по ночам вот эта — Кэтрин Уиллоуби.
— Но я уже подписал приказ…
— Его можно отменить!
— Чего ты так печешься о королеве?
— Она привела меня к вам, я не могу быть неблагодарной…
— Тьфу ты! Отменю, если не забуду…
— Когда?
— Завтра.
— А арестуют сегодня?
— Нет, тоже завтра после перевязки. Надоело болтать. Иди ко мне.
Кэтрин еле дождалась, когда громадная туша, устав от собственной тяжести, угомонится и захрапит на весь дворец.
Кое-как натянув платье безо всяких рубашек и нижних юбок, с трудом справившись со шнуровкой, которая никак не желала затягиваться, она выскочила из спальни короля и бросилась к королеве.
Катарина давно спала, а потому не сразу поняла, в чем дело.
— Кейт, завтра с утра, как только перевяжешь королю его раны, никуда не уходи, слышишь. Ни есть, ни пить, ни даже в туалет, весь день будь возле короля и не вздумай ни о чем спорить.
— Что случилось?!
— Он подписал указ о твоем аресте и препровождении в Тауэр!
— Почему?!
— Гардинер, чтоб ему! Внушил, что ты читаешь запрещенные книги и споришь с королем. Обвинение в ереси.
Неужели все же случилось самое страшное и никакие усилия не помогли?! Катарина упала в обморок.
Приведя королеву в себя при помощи нюхательных солей, Кэтрин еще и еще раз внушала королеве, как себя вести, и умоляла не отходить от короля ни на шаг.
Утром она сама внимательно оглядела наряд королевы, поправила какие-то мелочи, довольно кивнула:
— Я пойду с тобой.
— Зачем?! Король не любит, когда кто-то присутствует при перевязке.
— Сделаю вид, что мне нужно забрать оставленные вещи. Я действительно кучу всего забыла.
Генрих с удивлением смотрел на двух женщин, вошедших в спальню едва ли не под ручку. Кэтрин и правда приходилось поддерживать готовую еще раз рухнуть в обморок королеву.
— Ваше Величество простит мне вторжение в свои покои? Я забыла браслет…
Кэтрин ловко подхватила валявшийся на ковре браслет и нагнулась к Генриху, нависая над ним полным, красивым бюстом:
— Ваше Величество, вы обещали спасти королеву…
Она тихонько куснула короля за ухо, приведя его в экстаз.
Пока Генрих смотрел вслед выпорхнувшей из спальни Кэтрин, Катарина разбинтовывала его повязку.
— Сегодня гораздо лучше, Ваше Величество. Леди Уиллоуби определенно хорошо влияет на ваши раны. Я перевязываю, а она заживляет.
Катарине стоило огромных усилий не выдать затаившийся внутри ужас. Ловко действуя бинтами, она продолжала щебетать:
— Леди Уиллоуби посоветовали взять мне вы, я вам благодарна за советы. Она не то что мои прежние приятельницы, которые могли довести до костра. Верно ведь? Леди Уиллоуби не позволит совершить глупость и вам умеет поднять настроение.
Генрих, глядя на склонившуюся над его ногой жену, обругал ее: «Что за дура! Но, надо признать, руки у нее золотые и сама терпеливая. И нетребовательная».
Немного позже они отправились гулять в парк. Генрих ехал с довольным видом, ему явно понравилась забота сразу двух женщин. Этот Гардинер идиот, подозревать такую глупышку, как Катарина. Да она после сожжения Анны Эскью до смерти перепугана и без Тауэра.
Постепенно злость на жену заменялась злостью на Гардинера и Райотсли. Мерзавцы! Посмели диктовать ему свою волю, словно он сам не знает, кого сажать в Тауэр, а кого нет! Виданное ли это дело — королеву в Тауэр?!
Генрих, кажется, забыл, что две королевы по его указу не только побывали в Тауэре, но и оставили там свои головы. Он сидел, привычно положив ногу на колени супруге, и мечтательно глядя на бегущие по небу облака. Ему полегчало, возможно, это надолго, а может, просто проснулись мужские силы, которые давно дремали?
И тут на аллее показался Райотсли с гвардейцами. Катарина замерла, значит, Кэтрин сказала верно: ее решили арестовать! Генрих скосил глаза на супругу, та явно побледнела. Ну, ясно, подруга сказала о предполагаемом аресте. Мелькнула мысль ничего не отменять, посмотреть, как поведет себя Катарина, а потом вытащить из Тауэра, чтобы была послушней. Или вообще не вытаскивать.
Но он тут же подумал, что жена — послушней некуда, другую такую и впрямь не найти. К тому же вышагивающий Райотсли выглядел так, словно одержал победу. Над кем, над ним? Перехитрили, заставили поступить по-своему? Они посмели советовать королю, кого считать виноватым, а кого нет? Посмели советовать отправить королеву, его супругу, в тюрьму?!
Гнев короля рос с каждым шагом, приближавшим Томаса Райотсли к королеве. Генрих снял ногу с колен королевы и сделал знак, чтобы кресло покатили навстречу отряду. Катарина попыталась сама взяться за ручки кресла, но супруг остановил ее:
— Подожди здесь.
Завидев едущего навстречу короля, Райотсли несколько замедлил шаг и наконец совсем остановился.
— Что это значит?!
— Ваше Величество, во исполнение вашего приказа арестовать королеву, где бы она ни находилась, и препроводить в Тауэр, я привел гвардейцев и приготовил лодку! — бодро отрапортовал Райотсли.
— Что?! Дурак! Идиот! Кто тебе позволил?!
— Ваше Величество, ваш приказ… ордер на арест… — пытался защититься Райотсли.
Король продолжал бушевать:
— Пошел вон! Чтоб я тебя больше не видел! Прочь с глаз моих! Мошенник! Во-о-он!
Крик короля был слышен на весь парк.
Райотсли, с трудом придя в себя, скомандовал гвардейцам, и те почти бегом бросились обратно. Сам же бедолага все пытался объяснить королю, что не нарушил его приказ… Получив королевской тростью по спине, он поспешил ретироваться.
Вернувшись к супруге, король сделал знак слугам, чтобы те удалились, и, хитро сощурив глаза, поинтересовался:
— Ты знала об аресте от Кейт?
Отрицать было глупо, она только кивнула.
— Боялась?
— Конечно, Ваше Величество, хотя вины за собой не чувствую.
— А запрещенные книги?
— Кто вам нашептал эти наветы?
— В твоих тайниках ничего нет?
— Есть. Но только не книги, а переписанные тексты.
Король замер, она и впрямь дура?
— Что за тексты, Кейт?
На его лице явно читалось сомнение, не зря ли прогнал Райотсли.
Но Катарина лукаво улыбнулась:
— Ваши стихи, Ваше Величество.
— Что?
— Мы переписали ваши стихи и держим их у себя, чтобы читать, когда захочется. Конечно, мы не можем произносить все так же красиво и душевно, как вы, но стараемся.