– Здравствуйте. Я Василиса Драгомир.
Улыбка женщины стала шире, от чего обнажились желтоватые зубы; один из клыков отсутствовал.
– Ваша семья всегда отличалась хорошими манерами, – прокаркала она. – Большинство тех, кто входит сюда, требуют сразу перейти к делу. Но я помню твоего деда. Тоже вел себя очень вежливо во время испытания.
– Вы знали моего дедушку? – воскликнула Лисса. Он умер, когда она была совсем маленькой. Потом до нее дошло, что еще означают слова женщины. – Его кандидатуру выдвигали на выборах короля?
Женщина кивнула.
– Выдержал все испытания. Я была уверена, что он победит на выборах, но в последний момент он снял свою кандидатуру. После этого пришлось бросать монетку, чтобы сделать выбор между Татьяной Ивашковой и Джейкобом Тарусом. Они шли прямо ноздря в ноздрю. Тарусы до сих пор таят из-за этого неприязнь.
Лисса ничего об этом не знала.
– Почему дедушка снял свою кандидатуру?
– Потому что твой брат только что появился на свет. Фредерик решил, что стоит посвятить себя не нации, а семье.
Это Лисса могла понять. Сколько Драгомиров насчитывала тогда их семья? Ее дедушка, ее отец и Андрей – ну и мать, но только по мужу. У Эрика Драгомира братьев и сестер не было. Лисса мало что знала о своем дедушке, но на его месте она тоже предпочла бы тратить время на сына и внука, а не выслушивать бесконечные речи, как приходилось Татьяне.
Пока эти мысли мелькали в сознании Лиссы, старая женщина внимательно наблюдала за ней.
– Это… Это и есть испытание? – спросила Лисса, прерывая затянувшееся молчание. – Просто разговор?
Старая женщина покачала головой.
– Нет. Вот оно, испытание.
Она развернула то, что держала на коленях. Это оказался сосуд… не то потир, не то кубок; я не могла судить с уверенностью. Красивый, серебряный, он, казалось, сиял собственным светом. Бока украшали кроваво-красные рубины, сверкающие при каждом повороте сосуда. Женщина любовно разглядывала его.
– Ему уже больше тысячи лет, а все еще блестит.
Она взяла графин и налила в кубок воды, пока мы с Лиссой осмысливали услышанное. Тысяча лет? Я не специалист по металлам, но даже мне известно, что за это время серебро должно было потускнеть. Женщина протянула бокал Лиссе.
– Отпей. И если захочешь прекратить, скажи «хватит».
Лисса протянула руку к бокалу, совершенно сбитая с толку этими инструкциями. Что она может захотеть прекратить? Пить? Однако едва пальцы коснулись серебра, она поняла. Почти. Покалывание пробежало по всему телу; хорошо знакомое покалывание.
– Он зачарован, – догадалась она.
Старая женщина кивнула.
– Насыщен магией всех четырех стихий и еще одним, давно забытым заклинанием.
«И магией духа тоже», – подумала Лисса.
Она занервничала. Заклинания стихий производят разные эффекты. Заклинания земли, к примеру, – вроде той татуировки, которую ей сделали, – часто бывают связаны с легким принуждением. Комбинация энергии всех четырех стихий на колах и магических защитных кольцах создает мощный заряд жизни, блокирующий не-мертвых. Но стихия духа… Заклинания с использованием стихии духа вызывают непредсказуемые последствия самого широкого спектра. Вода, без сомнения, активизировала это заклинание, но у Лиссы возникло чувство, что магия духа в нем играет ключевую роль. И хотя это была та сила, которая пылала в ее крови, она по-прежнему пугала ее. Чары в этом кубке были сложными, очень сложными, выходящими далеко за пределы ее мастерства, и она боялась того, что они могут повлечь за собой. Старая женщина не мигая смотрела на нее.
Спустя мгновение Лисса преодолела нерешительность и выпила.
Мир вокруг исчез, а потом снова материализовался во что-то совершенно другое. Мы обе понимали, что это такое: навеянный магией духа сон.
Лисса была уже не в комнате и вообще не в помещении. Ветер трепал ее длинные волосы, и она то и дело отводила их от лица. Рядом стояли другие люди, и она быстро узнала собор и кладбище при нем. Лисса была во всем черном, включая длинное шерстяное пальто, защищающее от холода. Все собрались вокруг могилы, и тут же находился священник в официальном сером облачении, под стать пасмурному дню.
Лисса сделала несколько шагов вперед, стремясь разглядеть, чье имя высечено на могильной плите. То, что она увидела, потрясло меня больше, чем ее: «РОЗМАРИ ХЭЗЕВЕЙ».
Великолепным, изящным шрифтом на граните было высечено мое имя. Под ним – боевая звезда, свидетельствующая о том, что я убила бессчетное число стригоев. Еще ниже – три строчки текста на русском, румынском и английском. Я без всякого перевода знала, что значится в каждой строчке – стандартная надпись для могилы стража: «НАВЕКИ В СТРОЮ».
Священник произнес подобающие слова и благословил меня, хотя я до сих пор не знаю, верую или нет. Это, однако, было не самое странное – учитывая, что я наблюдала за собственными похоронами. Когда священник закончил, заговорила Альберта. Восхваление достижений покойного также норма на похоронах стража – и Альберта очень преуспела в этом. Находись я там, так расплакалась бы. Закончила она описанием моего последнего сражения, в котором я погибла, защищая Лиссу.
Это не слишком удивило меня. В том смысле, что все происходящее и так казалось чистой воды безумием. Хотя, рассуждая здраво, если бы это и впрямь были мои похороны, то, скорее всего, умереть я могла, защищая Лиссу.
Лисса моих чувств не разделяла. Новость обрушилась на нее как удар. Внезапно она ощутила жуткую пустоту в душе – как будто исчезла какая-то очень важная часть ее самой. Наша связь работает лишь в одну сторону, однако Роберт клялся, что потеря того, с кем он был связан, ощущалась очень болезненно. Сейчас Лисса чувствовала то же самое – ужасную боль одиночества. Она лишилась чего-то, наличие чего даже никогда не осознавала. Слезы выступили у нее на глазах.
«Это сон, – убеждала она себя. – Всего лишь сон».
Однако она никогда прежде не оказывалась в созданных духом снах, разве только экспериментировала с Адрианом, и в этих случаях сны воспринимались как телефонные звонки.
Когда скорбящие разошлись, Лисса почувствовала на своем плече руку. Кристиан. Исполненная благодарности, она бросилась в его объятия, стараясь не разрыдаться, – он казался таким реальным, таким надежным. Безопасным.
– Как это произошло? – спросила она. – Как вообще такое могло произойти?
Кристиан отпустил Лиссу и устремил на нее взгляд кристально-голубых глаз, серьезных и печальных.
– Ты же знаешь. Те стригои пытались убить тебя. Она пожертвовала собой.
Лисса ничего такого не помнила, но это не имело значения.
– Не могу… Не могу поверить, что это произошло.
Болезненная пустота внутри все разрасталась.
– Есть и другие плохие новости, – сказал Кристиан.
Она изумленно посмотрела на него.
– Что может быть хуже?
– Я покидаю…
– Покидаешь… что? Двор?
– Да. Покидаю все. – Его лицо становилось все печальнее. – Покидаю тебя.
У Лиссы лицо вытянулось от изумления.
– Что… Что случилось? Что я сделала не так?
– Ничего. – Он сжал ей руку и отпустил ее. – Я люблю тебя. И всегда буду любить. Но ты та, кто есть. Последняя Драгомир. Всегда будет что-то, призывающее тебя… а я буду стоять на твоем пути. Тебе нужно восстановить свою семью. Я не тот, кто тебе нужен.
– Конечно тот! Единственный! Единственный, с кем я вижу свое будущее.
– Это тебе сейчас так кажется, но подожди немного. Найдется кто-нибудь и получше. Помнишь шутку Адриана? Насчет «маленьких Драгомиров»? Спустя несколько лет ты сможешь иметь детей и тогда захочешь, чтобы их было побольше. Драгомиры снова должны стать крепкой семьей. А я? Я не готов взвалить на себя такую ответственность.
– Ты будешь прекрасным отцом.
– Ага, – усмехнулся он, – а для тебя буду очень ценным приобретением – принцесса замужем за стригойским отродьем.
– Меня это не волнует, тебе прекрасно известно! – Она вцепилась в его рубашку, заставляя повернуться к себе. – Я люблю тебя. И хочу, чтобы ты был частью моей жизни. Все, что ты сказал, абсолютная чепуха. Ты боишься? Дело в этом? Тебя пугает значимость моей фамилии?
Он отвел взгляд.
– Скажем так: носить ее – нелегко.
Она встряхнула его.
– Не верю! Ты не боишься ничего! И никогда не отступаешь!
– Сейчас отступаю. – Он мягко отодвинулся от нее. – Я правда люблю тебя. Поэтому и делаю это. Ради твоего блага.
– Ты не можешь сейчас… – Лисса махнула рукой в сторону моей могилы, но он уже уходил. – Не можешь! Ее нет. Если ты тоже уйдешь, не останется никого…
Однако Кристиан затерялся в тумане, которого несколько минут назад тут не было. Лисса осталась одна около моей могильной плиты. И впервые в жизни была поистине одинока. Она чувствовала себя одинокой, когда погибла ее семья, но я стала для нее якорем спасения – всегда рядом, всегда защищая ее. Когда появился Кристиан, чувство одиночества почти покинуло ее – его вытесняла из сердца любовь.
Но теперь… теперь нас обоих не стало. Не стало ее семьи. Пустота в душе угрожала поглотить Лиссу, и это было больше, чем просто утрата нашей связи. Остаться совсем одной – это ужасно, ужасно! Не к кому бежать, не на кого положиться; никого не заботит, что с ней происходит. В лесу она тоже была одна, но сейчас все совсем иначе. Совсем иначе.
Оглянувшись, она пожалела, что не может оказаться рядом со мной в могиле и покончить с этой пыткой. Но… подождите. Она действительно может покончить с ней. «Скажи “хватит”», – напутствовала ее старая женщина. Больше ничего не требуется, чтобы прекратить эту муку. Это же сон, навеянный магией духа. Более реалистичный и всепоглощающий, чем она когда-либо видела, но в конце все спящие просыпаются. Одно слово, и сон растает, как любой ночной кошмар.
И она едва не произнесла это слово, но… разве она не хотела довести дело до конца? Разве не поклялась пройти испытания? Неужели она сдастся под давлением всего лишь сна? Сна о том, каково это – остаться совсем, совсем одной? Это казалось не таким уж значительным, но только сейчас до нее в полной мере дошло: «Я никогда не была действительно одна». Она не знала, сможет ли вынести одиночество, но, с другой стороны, если бы это был не сон – и, господи, он казался таким реальным! – то не было бы никакого магического «хватит». Если она не в состоянии справиться с одиночеством во сне, то никогда не будет способна преодолеть его бодрствуя. И хотя ей было очень страшно, она решила, что не отступит. Что-то побуждало ее идти в туман, и она углубилась в него… одна.