— Значит, даже если в окрестностях поселка и появился еще один тайпан, нам не стоит беспокоиться?
— Хотел бы я иметь основания так говорить.
— Но…
— Эта весна была намного теплее обычного. Змея может прожить несколько дней. Но даже спящая, замерзшая змея будет защищаться. Она все равно опасна.
Мы помолчали, а я старалась не представлять маленькие пухленькие ножки, бегущие по травке, крошечную пяточку, которая может наступить на спящую, но смертельно опасную змею.
Мне на плечо легла теплая рука, сустав мизинца коснулся моей шеи, а другой рукой Шон указывал на мыс, видневшийся километрах в двух на восток.
— Вон там видишь горную гряду? Ту, которая чем-то напоминает гриб?
Я кивнула, чувствуя близость его тела, его знакомый природный запах.
— Это известный вулкан Лайм.
Я повернула голову, чтобы разглядеть как следует.
Шон улыбнулся.
— Что? Ты никогда не слышала про Лайм?
— Конечно слышала. Просто для меня он существует в тех же местах, где и корнуоллские феи, и ирландские лепреконы.
— Ошибаешься. Вулкан Лайм совершенно реален. Я поведаю тебе легенду.
Он откинулся на спинку скамейки — к огромному моему облегчению, но тут я поняла, что его левая рука покоится на деревянной перекладине всего в сантиметре от моего плеча.
— Когда мне было лет четырнадцать, я как-то слонялся по подлеску и вдруг заметил дымок, идущий из кустов. Моей первой мыслью было: кто-то выбросил окурок Я подошел ближе, чтобы проверить, но обнаружил, что дымок идет совсем не из кустов, а выходит из расселины в скале, всего сантиметров пятнадцать в ширину и настолько глубокой, что дна я не видел.
— Дымок идущий из горы? — Помимо воли эта басня увлекла меня. — Разве такое возможно?
— Спонтанное возгорание горючих сланцев в глубинных слоях.
— Простите, не поняла.
— В Дорсете под землей полно нефти. Равно как и в Хэмпшире. Впрочем, это относится и ко всему южному побережью Англии. Конечно, эти запасы не сравнить с залежами в Северном море, но все же они довольно внушительные.
— Правда? Я думала, что для нефтяных месторождений необходимы особые географические условия.
— Совсем нет. Достаточно богатых органических отложений, например сланца. Если залежи находятся довольно глубоко, окружающая среда играет роль скороварки, превращая породу в нефть. На это требуются миллионы лет. Понимаешь?
— Вполне, — заверила я, на самом деле понимая, что мы ни на йоту не приблизились к насущной теме, но, тем не менее, наслаждаясь беседой с Шоном.
Внезапно меня пронзила догадка: похоже, я веду дружескую беседу!
— Потом все зависит от комбинации горных пород, — продолжал Шон. — Нефть мигрирует от своего месторождения, пока не встретит подходящую породу, например песчаник или известняк, и тогда образуется подземная залежь. Вот вам и нефтяной пласт.
— Откуда вы так много знаете о нефти?
— Я успел поработать в нескольких комиссиях, изучающих влияние бурения на окружающую среду. Люди всегда нервничают, когда у них во дворе начинают бурить скважину. Влияние обычно очень слабое, но люди представляют себе огромные нефтяные месторождения, как в Техасе. Несколько перспективных разработок были прерваны под давлением местного населения.
— У нас до сих пор есть нефтяные месторождения? Здесь? В Дорсете?
— Да. Ближайшее — на ферме Уитч. Самое большое прибрежное месторождение в Западной Европе. Проводилась разведка и в восточной части Челдона.
— А что с самовозгоранием?
— Прости, геология мой конек. Земля здесь богата железным колчеданом. После перемещения горных пород — что часто встречается на этом побережье — железный колчедан при контакте с воздухом может взорваться. Он начинает окисляться и нагревается, что ведет к спонтанным самовозгораниям. А тут вам и горючее, например нефтяной шельф, — это уже серьезное возгорание.
— Белые утесы Дувра, горящие утесы Лайма, — сказала я.
— Как бы то ни было, в начале двадцатого века произошло самовозгорание, известное как извержение вулкана Лайм. Горело несколько дней. Я живу в постоянном страхе, что произойдет еще одно, прямо под моим домом. Сумма моей страховки баснословна. Да нет, это всего лишь слова.
Я замерла. Неужели он не понял, что сказал?
— Что случилось с вашим вулканом? — тихо спросила я.
— Когда я вернулся туда с отцом, двумя братьями и тремя соседями, ничто не напоминало об извержении. Получилось, что я жалкий лгунишка. Поэтому я несколько дней просидел в местной библиотеке, пока не нашел подтверждение тому, что эти горы время от времени горят.
Я почувствовала, что улыбаюсь. Красивая мысль! Горящие горы. Вулкан на побережье Дорсета. От его следующего вопроса улыбка слетела с моего лица.
— Ты приехала не одна? С другом? — спросил Шон, понизив голос почти до шепота.
— Что? — Я инстинктивно тоже перешла на шепот.
— Последние пять минут нас кто-то подслушивает, — так же тихо сообщил Шон. — Он в двадцати метрах от нас. На восьми часах. Не оборачивайся.
Я с трудом сдержалась, продолжая коситься в ту сторону. На восьми часах? Это означает чуть левее, не так ли?
— А это, моя дорогая, был знаменитый закат Лайма, — уже громко прокомментировал Норт. — Впечатляет?
— Красота, — буркнула я.
После захода солнца быстро потемнело, я чувствовала себя ужасно неуютно на виду у того, кого заметил Норт. Я уже ничего не слышала. Разве я могла предположить, что нас будут подслушивать?! Вдалеке от поселка я чувствовала себя в безопасности. Неужели кто-то следит за мной? Нельзя исключать и такую возможность, верно?
Шон встал.
— Сейчас, полагаю, самое время налить тебе рюмочку и показать свою коллекцию, — заявил он также неестественно громко.
В любом другом случае подобное предложение заставило бы меня, как страуса, зарыться головой в песок. Но Шон даже не смотрел на меня. Он разглядывал густые заросли ясеня в том месте, которое он назвал «восемь часов». Не сговариваясь, мы двинулись назад по тропинке, и, когда проходили мимо этого места, я определенно заметила какое-то движение в кустах. Как будто удалялся кто-то, одетый в черное.
— Жди здесь, — велел Шон и бросился к тому месту, где кто-то шевелился, как ему показалось.
— Стой, приятель! — крикнул он, приблизившись к зарослям. — Там неприметный обрыв. Не двигайся!
Он обежал кусты и скрылся из виду, оставив меня одну на тропинке. Температура резко снизилась, поднялся ветер. Куртку я не взяла. Ждала, когда появится Шон. А вдруг не появится? Но через пару минут он вернулся. Я видела, как он быстро пробирается сквозь кустарник.
— Извини, — пробормотал он, подходя ко мне. — Ложная тревога.
— Никого? — спросила я.
— Ботаник-любитель, — ответил он. — Пожилой американец. Искал зеленокрылые орхидеи. Похоже, я его напугал.
— Ты меня напугал!
— Извини, извини. Просто, когда я работаю — а это большая часть моей жизни, — вынужден всецело полагаться на инстинкты. Иногда они меня подводят.
Он выглядел таким смущенным, что я невольно его пожалела.
— Видимо, вы слишком много времени проводите в джунглях.
— Возможно, — согласился он. — Ну что, пойдем выпьем?
Я отклонила, уже не столь резко, второе приглашение Шона зайти в дом, но уже по дороге домой впервые за последние несколько дней почувствовала некоторое успокоение. Что-то, присущее Андерклиффу или мужчине, живущему там, прогнало мои тревоги. Я безмерно устала и была уверена, что сегодня посплю. Хватит с меня неприятных сюрпризов.
На дорогах было спокойно, поэтому я быстро добралась до поворота к нашему поселку. Когда я притормозила и включила сигнал поворота, в зеркале заднего вида заметила автомобиль. Маленькую серебристую машинку. Я повернула и сразу начала спускаться по холму — эта дорога вела к моему дому. Машина последовала за мной. Я больше не видела ее, хотя несколько раз и притормаживала, но видела свет ее фар. Я свернула на Бурн-лейн, остановилась, погасила фары и стала ждать. Я прождала пять, может быть десять минут, но машина не появилась. Другой дороги здесь не было, однако мимо меня машина не проезжала. Наконец я сдалась и поехала домой. Однако меня не покидала мысль: неужели инстинкты Шона не подвели его?
Выйдя из машины, я увидела, что входная дверь выглядит не так, как всегда. Над почтовым ящиком была прибита мертвая гадюка, и кто-то белой краской оставил мне послание, в котором явно присутствовало рациональное зерно.
«Уродливая корова» — гласила надпись.
27
Поэтому вместо того, чтобы насладиться горячим душем и упасть на кровать, мне пришлось искать банку с уайт-спиритом и отчищать входную дверь. Тот, кто нанес мне сегодня вечером визит, ушел совсем недавно — краска была совсем свежая.
Змея была прибита к двери обычным гвоздем. Она была дохлая, и я надеялась, что умерла она до того, как семь сантиметров железа пронзили ее тело. И змея, и гвоздь отправились в мусорную корзину. Об этом происшествии я не собиралась сообщать в полицию. Даже если они уже не считают меня жаждущей внимания бездельницей, что-то не хотелось мне рассказывать молодому констеблю, какие именно слова неизвестный написал на моей входной двери.
Как и большинство женщин, я плачу, когда злюсь. Пока я оттирала надпись с дубовой, окрашенной в голубой цвет двери, меня просто распирало от злости. А не так давно я чувствовала себя здесь в безопасности! Укрытой от посторонних глаз, от надоедливых взглядов, от назойливой доброты и снисходительных попыток завести дружеские отношения. Но события последних дней ясно дали мне понять: здесь я совершенно не защищена. И не важно, как низко опускаю я голову, насколько умело прячу от окружающих свое лицо, — всегда найдутся люди, считающие, что могут судить меня по тому, как я выгляжу.
— Не самое подходящее время для генеральной уборки.
Я так растерялась, как будто меня застали за актом вандализма. Я подпрыгнула и обернулась, потом бросила взгляд на дверь. На ней еще остались следы белой краски, но слов прочесть уже было нельзя.