Сразу после ареста меня осматривали врач и женщина-полицейский. На моем теле обнаружили множество царапин — у меня их всегда полно, — но ни одна из них не была оставлена ногтями человека. Результаты ДНК снимут с меня все подозрения. Мэт продолжал что-то говорить. Мне с трудом удалось сосредоточиться.
— Эрнеста Эмблина обнаружил его сын около полуночи. Тело старика лежало на берегу реки. Эмблин захлебнулся, но патологоанатом обнаружил у него на плечах синяки. Кто-то силой удерживал его голову под водой. — Мэт помолчал, потом вновь заговорил, в его голосе звучал металл. — Как я понимаю, у тебя на вчерашний вечер имеется алиби.
— Да, я была… — Я запнулась.
— У Шона Норта. Я знаю. Он помогает нам в расследовании с самого утра. Но разве я не говорил, чтобы ты держалась от него подальше? — Мэт повысил голос, он едва не кричал на меня.
— Его подозревают?
Очередная пауза. Глубокий вдох.
— К сожалению, нет. До твоего приезда он целый час общался по телефону с режиссером своей телепередачи. После твоего отъезда звонил в Австралию. В телефонной компании подтвердили, что оба звонка он сделал из своего дома. Он никак не мог находиться возле Эмблина, когда на того напали. А теперь слушай, у меня мало времени.
Мэт куда-то шел. Я слышала шорох гравия у него под ногами и вой ветра в кронах деревьев. Хлопнула дверца машины.
— Я негласно уже некоторое время присматриваюсь к Клайву Вентри, — признался Мэт. — Он владелец нефтедобывающей компании, которая год назад обратилась к правительству за разрешением провести разведочное бурение в разных местах вокруг поселка. Очевидно, когда-то давно тут уже проводились разработки, и его компания решила их возобновить. У меня под ногами, возможно, находится 600 миллионов баррелей [16] нефти — самое большое прибрежное нефтяное месторождение в Европе.
Я услышала звук мотора, шорох шин по камешкам.
— Ему дважды отказывали, — продолжал Мэт, — в основном из-за сильного сопротивления местного населения. Но Клайв, похоже, не из тех, кто легко сдается. Он уже скупил много земли. За этими письмами с предложениями продать землю, которые мы все получаем, стоит его компания. Мы также полагаем, что его прихвостни запугивают население. Все эти хулиганские выходки, обрезанные телефонные провода и так далее. Мы считаем, что он пытается как можно больше усложнить жизнь людям, чтобы они продали свои участки земли и…
— Чтобы сопротивление наконец ослабло, — закончила я за него. — Аллан Кич и компашка его брата работают на него, да?
— Мы так предполагаем. Мы обнаружили у них в гараже что-то вроде притона. Похоже, там собирается вся компания. Обнаружили там краску, которая очень похожа на ту, что ты недавно отдирала со своей входной двери. И двух ужей в ящике. По-видимому, именно эти ребята подбрасывают змей в дома.
Подростки берут в руки змей, не говоря уже о тайпане, и змеи их не кусают? Подростки убили трех стариков? Я вздохнула с облегчением, поскольку уже не была главной подозреваемой, но подростки — маловероятно!
— Я не подозревал, что Вентри как-то связан с Уитчерами, но, если ты права, это в корне меняет дело. Ладно, я еду на радио. За тобой через десять минут приедут.
— Ой, пожалуйста, давай я поеду домой. Обещаю, что отправлюсь прямо в поселок.
— Это невозможно. Час назад проклятый дуб-великан упал прямо на дорогу. Сегодня никто не попадет в поселок и никто не выедет из него.
— А ты где сейчас?
— В поселке. Я только что ездил туда, посмотрел, можно ли убрать дерево. Никак нельзя. Потребуется мощное подъемное устройство. К счастью, Вентри тоже здесь. А поскольку его вертолет не может взлететь при таком ветре, он застрял в поселке на неопределенное время. И не спорь. Я прикажу, чтобы тебя никто не допрашивал, пока я сам не приеду в участок. Возможно, тебе придется ночь провести в камере. Мне очень жаль, но тебе это, черт возьми, послужит уроком — не надо было сбегать.
— Ладно, — согласилась я, поняв, что улыбаюсь.
Я убеждала себя, что улыбаюсь потому, что больше не являюсь подозреваемой. В любом случае, я так устала, что провести ночь в камере не считала большой проблемой. Я усну, как только захлопнется дверь.
Еще одна секундная пауза, потом я поняла, что у меня сперло дыхание.
— Я рад, что с тобой все нормально, — сказал Мэт. — До скорого.
В трубке щелкнуло, и голос Мэта исчез, связь оборвалась.
Я сидела в машине; из-за проливного дождя, который застил лобовое стекло, ничего не было видно, и каждые несколько секунд в кузов автомобиля ударяли резкие порывы ветра. Прошло десять минут, но патрульная машина за мной так и не приехала. Глаза у меня стали закрываться. Мне казалось: все наконец закончилось. Остались, конечно, кое-какие мелочи, но пусть этим займется полиция. Это не моя работа, меня это не касается. Я могу вернуться к своей размеренной жизни, лечить раненых животных, прятать лицо от людей.
«Это всего лишь шрам».
«Я рад, что с тобой все нормально. До скорого».
Мои глаза открылись. Двадцать пять лет я возводила вокруг себя стену, которую считала нерушимой и неприступной, как стена крепости. Но события последних дней развалили ее, словно динамит — песочный домик. Двадцать пять лет я играла с судьбой в прятки, но жизнь в конечном счете меня настигла. Нет, даже больше того. Жизнь схватила меня за шкирку и вытянула, упирающуюся и сопротивляющуюся, на дневной свет. А теперь… неужели я снова нырну в тень?
Прошло двадцать минут с тех пор, как Мэт закончил говорить по телефону, — ни намека на патрульную машину. Я решила, что у патрульных из-за бури работы выше крыши, но вскоре они все же за мной приедут.
Я отогнула солнцезащитный козырек над водительским сиденьем и посмотрела в зеркало, которым раньше никогда не пользовалась. И долго, пристально разглядывала свое лицо — впервые в жизни настолько придирчиво.
Не такое уж оно и страшное. Я не была красавицей (но все равно спасибо, Шон), да и хорошенькой меня не назовешь (спасибо, Виолетта, на добром слове), но реальность, если говорить откровенно, не имела ничего общего с тем уродливым чудовищем, которое я сама придумала. Со времени последней пластической операции прошло десять лет, но наука не стоит на месте, возможно, сейчас врачи могли бы сделать больше. И я смогу купить пристойную одежду, в которой Милдред, тетушке Мэта, не стыдно было бы и в гроб лечь. При этой мысли я уже улыбалась своему отражению — чего тоже никогда не делала раньше. Может, стоило бы и косметику купить. Черт возьми, я даже пойду к Шону на телепробы!
От стука в окно я вздрогнула. Обернулась, надеясь увидеть полицейского в форме, боясь, что это может оказаться Таскер, но не сомневаясь, что смогу поставить его на место. Но увидела я худого пожилого мужчину в мокрой голубой куртке поверх мокрого черного костюма. Намокшие пряди редких волос прилипли к лицу. Я перегнулась через сиденье и открыла дверцу со стороны пассажира.
— Клара! — сказал он, глядя на меня. — Вы хотя бы понимаете, что полстраны вас ищет?
Я обернулась и еще раз взглянула на голубой «Форд Фиеста», припаркованный неподалеку. Если бы я пригляделась получше, когда приехала, тут же узнала бы машину. В конце концов, я ведь находилась возле церкви! Преподобный Персиваль Стэнси, вне всякого сомнения, навещал одного из своих коллег.
— Почему вы меня обманули? — спросила я, выпрямляясь и глядя ему прямо в глаза. Я всегда считала этого маленького, одетого в черное старика милым, старомодным, возможно чуть эгоистичным, но в целом хорошим человеком. Мое мнение теперь изменилось. — Зачем вы сказали, что вас не было в поселке в 1958 году? Вы были в церкви в ту ночь, когда она сгорела. Мне рассказала Руби. Она видела, что вы сидели в задних рядах.
Преподобный Персиваль Стэнси вздохнул.
— Кажется, дождь стихает, — сказал он. — Может, немного прогуляемся, дорогая?
Я вылезла из машины, нашла свою куртку. Мне не показалось, что дождь стихает, скорее наоборот, но было наплевать. Персиваль жестом пригласил следовать по дорожке, усыпанной гравием, к вершине утеса. Я пошла за ним. Неужели я еще не все знаю?
— В 1958 году я был приходским священником, — начал преподобный Перси, когда мы подошли к невысокой стене, отделявшей парковку от каменистой дорожки, идущей вдоль края утеса. — Кажется, здесь есть ворота.
Мы повернули и пошли вдоль стены.
— Я жил тогда не в поселке, — продолжал он. — Мой приход находился в пятнадцати километрах от него. Услышал о преподобном Фейне, и мне стало любопытно. Поэтому однажды вечером я сел на велосипед и посетил его службу.
Мы подошли к воротам. Персиваль открыл их и жестом предложил мне пройти. Я секунду поколебалась. Край утеса был так близко, а поверхность неровная, каменистая. Совсем неподходящее место для прогулки семидесятилетнего старика. Особенно в такую погоду.
— Это было 15 июня? — спросила я.
— Нет-нет, несколькими неделями ранее. Проходите, моя дорогая.
Я вышла за ворота, стараясь держаться поближе к стене. Хотя я уже и не главная подозреваемая, меньше всего мне хотелось бы объяснять полицейским, почему пожилой священник, находившийся в моей компании, разбился насмерть.
— В церкви царила истерия, — рассказывал Перси. — Люди кричали, размахивали руками, что-то несвязно бормотали и громко пели. На мой взгляд, полнейший абсурд. Я доложил об этом своему начальству, которое попросило меня приглядеться к этой церкви. Поэтому я стал ездить туда пару раз в месяц, чтобы мы знали, что там происходит.
— И что вы скажете о преподобном Фейпе?
Перси переместился ближе к стене, оттеснив меня к краю обрыва. Взял меня за руку, и мы пошли дальше. Капли дождя закатывались мне за шиворот, а из-за сильного ветра слов было почти не разобрать. Однако Перси, казалось, не замечал непогоды.
— Очень сильная личность. Яркая индивидуальность и настоящий красавец. Я считал, что он имел на людей огромное влияние, невзирая на то, представлял он силы добра или зла.