Пытаясь вдохнуть вдруг резко сокративший вокруг воздух и всхлипывая от боли и ужаса, она попыталась пошевелить кистями рук, связанными прочной верёвкой, которая разбухла от её крови. Кровь пропитала также рукава её блузки; стекала на ладони. Движения только усилили режущую боль. Она увидела, как её окровавленные руки трясутся при этом мелкой дрожью, и подавила рвущийся изнутри визг.
Ксюша обнаружила, что каждая верёвка, длиной приблизительно в полметра, сделав несколько узлов на железной ручке кровати, уходила куда-то за изголовье.
Еле справившись с приступом паники, она попыталась подтянуться и заглянуть под кровать – и едва не закричала от усилившейся боли, когда верёвки лишь глубже впились в её израненные запястья.
Взгляд Ксюши окончательно прояснился, избавившись от сонной пелены, и окружающая обстановка начала приобретать новые детали и подробности. Прежде всего, она заметила, что в полутора метрах от кровати, прямо напротив неё, находится дверь. Сейчас невозможно было определить, из чего та была сделана – закрытая, кажущаяся абсолютно гладкой, она плотно прилегала к косяку, и была выкрашена идеальным слоем тёмно-голубой краски – как и все стены здесь, и даже потолок.
Помещение, насколько она могла судить, было небольшим. Пол она сильно разглядеть не могла – только заметила, что он был тёмным. Стена справа от Ксюши была пустой, голой, без всяких щелей. Слева же обстановка была немного иной – она с опасливым удивлением увидела ещё одну дверь напротив себя – правда, та явно была деревянной, с выступающими досками и обычной железной ручкой, которая почему-то не была покрашена, как всё вокруг. После этой двери, дальше от изголовья кровати, стена уходила вглубь, делая небольшой закуток. Любые зазоры в ней, как и в двух других стенах, отсутствовали. Свет, помимо потолка, падал ещё сзади – значит, он проникал из щелей той стены, что была за её головой – которую она, как ни пыталась, не могла рассмотреть.
«Тогда вероятно, что потолок и стена сзади сделаны из деревянных досок».
Эта мысль немного обнадежила её. Дерево – не железо и не бетон. Его, если что, можно будет попробовать распилить, выломать, расшатать и даже расковырять. Ксюша ещё раз посмотрела наверх и пригляделась. Да, так и есть. Потолок был выложен из досок, тщательно выкрашенных в цвет сумеречного неба.
«Интересно, насколько они прочные и плотные?»
Ксюша и сама понимала неутешительный ответ на этот вопрос – было бы странно использовать для внешнего покрытия ненадежный материал (она внезапно вспомнила, как в пятилетнем возрасте любила наблюдать за дедушкой, строившим баню на дачном участке, а мама ругалась, что она бегает рядом с кучей досок, из-за которых можно упасть). Да и потолок высоко. Даже с учетом того, если ей удастся освободить руки и встать на кровать.
Нужно подойти к дальней стене – возможно, ломать её будет проще и доступней.
Только для этого обязательно надо выпутаться.
Внезапно на неё ледяной цепенеющей волной ужаса накатило воспоминание, буквально прижавшее её к кровати.
Тот монстр. Это ведь он похитил её, и привязал здесь.
Маньяк (при мысли об этом у неё от ужаса закружилась голова, и едва не остановилось дыхание), убивающий женщин и хранящий их в скелеты в том страшном подвале.
И полуразложившиеся трупы.
Чтоб её не вырвало прямо здесь, Ксения сделала несколько глубоких вдохов, но при этом в голове у неё не прекращала эхом, как от удара кувалдой, отдаваться мысль:
«Где он сейчас?»
Что, если он находится прямо за входной дверью?
Зачем он её вообще сюда притащил?
К горлу вместе с тошнотой поднялась паника. Воспоминания из тёмных глубин приобрели отвратительно чёткую форму. Ксюша изо всех сил закрыла глаза, пытаясь отогнать их, и начала метаться по кровати, отчаянно выкручивая руки, не обращая внимания на боль, пытаясь освободить их. Из глаз снова градом катились слёзы, а из ноющей груди рвался отчаянный крик, которому мешало вырваться сдавленное горло.
Длины верёвок ей хватало лишь для того, чтобы слегка приподнять голову – даже не сесть, а развязать узлы, сколько она ни старалась, сдирая при этом все ногти и кожу на пальцах, никак не получалось. Ксюша даже изловчилась и начала пытаться растянуть их зубами. Плача, она снова и снова кусала окровавленные верёвки, чувствуя во рту металлический привкус железа. Она даже не могла сказать, был ли он только от верёвки, или же она в своём стремлении поранила себе дёсны и слизистую рта.
Слёзы капали с её щёк на воротник блузки, смешиваясь с кровью от раненой вчера шеи.
Она всё продолжала крутить руками и грызть верёвки, готовая уже отгрызть себе руки, словно зверь, попавший в капкан, жертвует лапой, спасая себя от жестокой, мучительной смерти. Хотя в большинстве случаев охотники умерщвляют животных быстро. А вот ей, судя по вчерашнему, грозит иная участь…
Больше всего на свете теперь Ксюша боялась даже посмотреть в сторону двери напротив. Но в данный момент она и не смогла бы сильно ничего разглядеть – от слёз и отёка глаз зрение снова потеряло свою чёткость. Поэтому то, что дверь отворилась, она поняла по громкому характерному звуку щелчка, за которым последовал скрип. Самый страшный скрип в мире, от которого плач застрял у неё внутри, а сердце застыло и остановилось.
Она слышала его шаги. Чувствовала его приближение.
Шаги остановились, но теперь в наступившей тишине явственно слышалось его дыхание. Кажется, он её разглядывал.
Ксюша чувствовала, как слёзы начали стекать ей в уши, а в душе поднималась горькая ненависть. На него. На себя – она так и не смогла придумать, как спастись, и не смогла убежать. На все обстоятельства, приведшие её к такому жуткому концу.
Нет, она будет смотреть на него. Покажет ему взглядом, как сильно она его ненавидит. Он должен это узнать.
Она приоткрыла глаза и сквозь слёзы разглядела наклонившуюся над ней чёрную фигуру.
Выходец из кошмарного сна был полностью затянут в чёрное, и потому выглядел словно обгоревший в пожаре. Его даже окутывала дымка, и Ксюше показалось удивительным, что она не чувствует от него запах жареного мяса. Только жутко блестели глаза на отсутствующем лице. Изучающе. Как хищник изучает добычу.
Она даже не смогла закричать. Хотела пнуть его ногой, но не могла пошевелиться. Страх парализовал её и загнал вглубь тела.
Убийца ещё раз склонил голову, а затем сел рядом с ней на кровать и, прежде чем Ксюша что-то сообразила, аккуратно промокнул её лицо рукавом.
Несмотря на то, что всё тело у неё дрожало от ужаса, его действие вдруг показалось ей смешным.
«Слёзы испортят всю эстетику моего тела?» – промелькнула у неё в голове ироничная мысль.
Он медленно, отрешенно, пальцем в перчатке провёл по её вчерашнему порезу на шее. Ксюшу затошнило. Неожиданно для себя она громко, истерично всхлипнула. Он глубоко, будто удовлетворенно вздохнул. Она почувствовала – больше интуитивно, чем физически – как его тело вздрогнуло, ожило и окрепло, возбуждаясь.
Она хотела отодвинуться от него как можно дальше, но при всём желании не могла этого сделать.
Как же она хотела сейчас потерять сознание!
То, что он начал делать потом, вызвало в ней двойственные чувства. С одной стороны, Ксюша опасалась этого с того самого момента, как маньяк схватил её, и сейчас она по-прежнему была скована ужасом, но с другой – она испытала странное облегчение от того, что ей больше бояться этого не придётся. А ещё к ней неожиданно пришло чувство прострации – Ксюша словно со стороны наблюдала за тем, как он наклоняется к ней почти вплотную, расстёгивая молнию куртки, пуговицы на её блузке – одну за другой, а затем спускается ниже, легко справляясь с пуговицей и замком на джинсах, и грубо сдергивая их.
Ксюша не могла с уверенностью сказать, что находится сейчас именно здесь. Снова этот туман, уносящий её от действительности. Вот потому, думала она, ей и было всё равно, когда маньяк находился уже совсем близко к ней (или не к ней?), мгновенно врывая с неё нижнее бельё. Она даже не понимала, почему вскрикнула, когда он в неё вошёл, и почему вдруг всё вокруг неё пришло в движение, смешиваясь в психоделическом калейдоскопе.
Наверное, она была в своей книге. Нет, скорее всего, она не была собой. Она была Алёной Тихоновой – главной героиней. Девушкой, на которую напал и изнасиловал в собственном доме маньяк, после того, как убил всю её семью. И эта невозможность вдохнуть, резкая боль от сильных, ритмичных толчков, ужас и страх принадлежали тоже ей. Она слышала совсем рядом дыхание убийцы, и тяжесть на себе его тела, и приближение собственной смерти – по мере того, как он двигался в ней всё быстрее и интенсивнее.
И её собственный хрип, похожий на предсмертный, был, конечно же, её хрипом.
Ксюша не знала, на какое мгновение вся действительность – как реальная, так и книжная – погрузилась в абсолютную черноту.
Когда она очнулась, то снова увидела его. Он больше не лежал на ней – встав рядом, он не спеша с чем-то возился. Затем он вдруг выпрямился и поднял тот предмет.
Ксюша начала отчаянно хрипеть, пытаясь закричать – что через мгновение у неё и получилось, когда горло наконец пробило. Она рыдала, не в силах отвести взгляд от блестящего лезвия ножа, с которым маньяк наклонился к ней. Она приготовилась почувствовать, как от его удара из неё выйдет жизнь, но лишь услышала звук режущихся верёвок, и в который уже раз снова полыхнувшую боль в запястьях, после чего путы, связывающие их, исчезли, а через мгновение она упала на пол.
Ксюша услышала, что совсем рядом с ней скрипнула открывающаяся дверь, а затем послышался звук удаляющихся шагов. Она подняла голову на источник звука, и невольно зажмурилась от света, упавшего ей на глаза.
Как оказалась, за боковой дверью находился санузел, и сейчас её взору предстала крохотная ванная комната, освещённая тусклой электрической лампой. На сиреневом, похожим на синие кровоподтёки, кафеле стояла чугунная ванна с чёрными боками. Чуть правее виднелась крышка унитаза.