Юра поражённо и, кажется, сочувственно смотрел на него.
– Скажи, как тщательно у вас ищут пропавших? – не успокаивался Гоша. – Через сколько дней бы начали искать Ксюшу, если бы в отеле не было камер? А если на месте пропавших оказался бы кто-то из родных ваших сотрудников? Или даже из твоей семьи, Юра? Что бы вы тогда сделали?
Он опустился на стул, переводя дыхание, и закрыл глаза, всё ещё дрожа от горя и ярости. В комнате воцарилась такая оглушительная тишина, что он отчётливо слышал в ушах громкий стук собственного сердца.
Парень за компьютером быстро и без лишнего шума скользнул за дверь.
– Гоша, знаешь – возможно, в чём-то ты прав, – раздался наконец негромкий голос Юры. – У нас тут на самом деле всё далеко от идеала. У нас, мать его, даже сотрудников не хватает! Сюда не сильно стремятся – зарплата маленькая, нагрузка большая, да ещё и опасность. И больших возможностей тоже нет – это совсем не центр…
Боковым зрением Георгий заметил, что тот вышел из-за стола и пододвинул ещё один стул, садясь рядом с ним.
– Да… И действительно – некоторые не слишком заинтересованы в работе.
Он помолчал, а затем сказал ещё более мягким тоном:
– Но я всегда старался сделать всё, чтобы найти преступника. Любого. И всех похищенных и пропавших – тоже. С использованием всех имеющихся у нас средств и возможностей. И я знаю ещё у нас тех, кто тоже ответственно подходит к работе. Не всем всё равно… поверь. И сейчас, я лично, все мы – мы делаем, и сделаем всё возможное, чтобы найти её. Вообще за всех я говорить так не могу, но конкретно за себя – я обещаю.
Гоша сжал челюсти так, что ему стало больно, и с усилием кивнул.
– Наша поисковая группа продолжает работать в окружных лесах, – добавил Юра. – Они будут делать это….в ближайшее время.
– Прости, – вздохнул Гоша. – Мне не нужно было обвинять тебя во всем этом.
– Ничего. Я представляю, что ты сейчас испытываешь, – медленно и осторожно, словно подбирая слова, сказал он.
– Я… Я просто не понимаю, как такое могло случиться, – прошептал Гоша, покачав головой. Речь опять стала даваться ему с трудом. – Я не знаю, кто бы ещё это мог быть. Из всех вариантов я бы предпочёл, чтобы это оказались сотрудники «ЛК»… Я попросил их проверить – так, на всякий случай… Но, если честно, я сразу подумал, что они бы вряд ли пошли на такое. К тому же, будь это они, то уже давно бы заявили о своих намерениях.
– Давай-ка, я тебе точно чай заварю, да покрепче, – Юра встал и направился к тумбочке с чайником. – К сожалению, ничего серьёзнее мы не держим – начальство строго запрещает.
– Из наших коллег и знакомых тоже никто не мог этого совершить, – продолжал Георгий, обращаясь скорее к самому себе, чем к другу. – Наш новый адрес знали только Антонов, мой зам, и её дядя. Они не стали бы никому рассказывать просто так. Да и Ксюшу похитили не возле дома. Если о назначенной встрече знали только она и эти проходимцы, то, получается, её выследил кто-то из местных…
Повисшая в воздухе страшная невысказанная мысль, сгустившая до такой степени, что казалась осязаемой, заполнила собой всё пространство, сдавливая тех, кто находился в нём. Гоша не сомневался, что Юра прекрасно понял, что он хотел сказать.
И в этом виноват он. Это он привёз её сюда, из-за него она оказалась в беде…
Как же в эту минуту он ненавидел и себя, и все свои планы.
Домой он вернулся только через час. Уходя из полицейского управления, он попросил Юру о двух вещах, первой из которых была просьба присутствовать завтра на допросе этих двух клоунов – переговорщиков, подосланных Соковым. Даже если «ЛК» не были организаторами произошедшего, то их косвенная вина – голая и позорная, являлось очевидной: если бы они не опоздали настолько, Ксюше не пришлось бы возвращаться по темноте, в которой некто напал на неё. Едва начиная думать об этом, он впадал в бешенство и огромным усилием воли удерживался от того, чтобы прямо сейчас не поехать в «ЛК» и не разобраться с ними. Нет, поступить потом следует иначе.
Гоша прошёл на кухню, налил в кружку остывшей воды из чайника, и выпил её в два глотка.
Верно. Насчёт «ЛК» надо будет тоже поговорить с Журавлёвым. Но это подождёт – он может обсудить всё и при встрече с ним, насчёт которой он как раз собирается договориться на сегодня. Находиться в пустой квартире, не было никакого желания, а при взгляде на её вещи внутри у него болезненно сжималось. По приезду из Питера он снова зайдёт в полицию – узнать последние новости, хотя Юра и обещал звонить ему, если будет что-нибудь важное. Вот только насчёт всего, что хоть как-то касалось Ксю, важным ему сейчас казалась любая мелочь.
Сейчас, звоня Журавлёву, Гоша подумал, что сегодня тому надо будет сказать про ещё одно дело, которое он собирается ему поручить. И оно напрямую касалось второй вещи, о которой он сегодня попросил Юру: отыскать и откопировать материалы всех нераскрытых дел за последние двенадцать лет о пропажах женщин в городе Сертинске.
Глава 14
Время текло медленно, как ручейки холодной воды, стекающие у неё по ладони, лицу, и капающие с подбородка.
Уже в который раз за день Ксюша жадно припала к воде, текущей в ванной комнате из-под крана, как к святому источнику жизни. Впрочем, сейчас она могла полагать так на полном серьёзе. Эти прохладные и чистые струи воды под небольшим напором давали ей возможность не только не умереть от жажды и унять ноющий от голода желудок, но и успокаивали боль в ранах. Также они помогли вернуть телу хотя бы внешнюю чистоту после всего, что с ней случилось. А в их холодящем льде Ксюша даже смогла отстирать значительную часть крови со своей одежды. Стирка заключалась в длительном держании окровавленных участков ткани под водой – на большее её распухшие, едва шевелившиеся запястья пока не были способны.
Кроме того, вода успокаивала. Она открыла для себя это, когда в первый раз сегодня забралась в ванну целиком, прямо в одежде, сняв лишь ботинки. Сколько времени она просидела так, съёжившись в позе эмбриона и неподвижно глядя, как капли, попадающие на белую эмаль, стекают вниз, Ксюша не могла точно сказать – здесь оно словно остановилось, растворившись в блестящих даже от тусклого света брызгах и ручейках. После этого, приведя себя в порядок так, насколько это было возможно в таких условиях, она, свернувшись, легла на дно ванны и, под включённым краном, провела там несколько часов. Лишь изредка, она вылезала – но ненадолго, спеша вновь вернуться в тихое, закрытое место.
По неким причинам, жидкость из крана всегда оставалась прохладной: самое большое, на что она была способна – это достичь комнатной температуры, но Ксюшу это устраивало – вода освежала, приводила её в чувство, убаюкивала своим мерным гудением. Холод она, как ни удивительно, едва ощущала – и тело, и душа были раскалёнными и выжженными, как после большого пожара.
Сидеть в ванной было куда лучше, чем в той комнатушке, под постоянным прицелом двери, которая в любой момент может открыться и впустить его.
Ксюша не знала, и даже не могла предположить, где сейчас похититель. Находится ли он всё ещё в этом доме или уехал? Сюда, в ванную, до неё не доносилось ни звука извне. А может, это ещё и она потеряла способность чётко слышать и даже соображать.
Только когда тошнота и боль во всем теле немного отступили, она вернулась в комнату, и, закрыв глаза, легла на кровать лицом к внешней стене.
Так Ксения пролежала в полузабытье ещё с час, а когда приоткрыла глаза, обнаружила, что вокруг стало совсем темно. Сквозь щели в потолке и внешней стене больше не пробивался свет.
«Должно быть, уже вечер. Или ночь, – подумала она».
Значит, она находилась здесь уже сутки…
Внезапно, словно водопад, на Ксюшу разом обрушились все ощущения, мысли и воспоминания, отчего её рассудок прояснился – с самого момента похищения впервые настолько чётко. Чувства, притупившие его, которые она беспрерывно испытывала последние двадцать четыре часа – боль и страх – на время ушли на второй план, уступив место другим, ранее едва заметно проплывающим на фоне всеобщего кошмара.
Она почувствовала, что дрожит от холода, находясь в сырой, лишь местами просохшей одежде. Волосы тоже всё ещё были влажными. Помимо этого, само помещение – ничем не утеплённое, с множеством сквозняков – тоже окутала ночная прохлада, что усугубляло положение. А ещё Ксения почувствовала мучительный голод – желудок, в который сегодня весь день попадала одна только вода, казалось, готов был переваривать уже собственные стенки.
«А может», – мелькнула у Ксюши догадка, – «он не убил меня вчера, потому что придумал план получше? Например, заморить меня голодом так, что я сама стану похожей на скелет, и тогда… в конце, ему будет меньше работы?»
Нет, пожалуйста, не надо думать о таком…
«Меньше мяса придётся снимать».
Её передернуло от воспоминания о вчерашнем подвале и гниющих телах.
(Надо остановить эти мысли! Хватит!)
Осклизлая, коричневая плоть, в которой что-то копошилось…
Яркие образы настойчиво продолжали лезть в голову.
Тухлый запах разложения…
А ведь она касалась всего этого.
Ксюша с трудом подавила чувство закричать и зарыдать от ужаса. Она была противна себе самой. Ей захотелось снова вымыться, желательно с хлоркой, и перестирать всю свою одежду, а лучше вообще сжечь.
А пока она будет превращаться в обтянутые кости, он будет её насиловать.
Если бы было чем, то сейчас её обязательно вырвало бы ещё раз. Всхлипнув, Ксения беззвучно расплакалась, сжав правой рукой левую повыше раны. Её тело сотрясалось в истерике, и она пыталась взять себя в руки, кусая нижнюю губу и делая резкие глубокие вдохи, но страшные картины в её голове, всё более жестокие и тошнотворные, всплывали одна за другой.
Спокойно… Надо думать, как отсюда выбраться.
Надо думать о чём-то хорошем.
«Чего тут, мать твою, можно найти хорошего???»