Ксюша улыбнулась, вспомнив, как полицейские, в числе которых были и главные герои – два друга, Денис Гончаревич и Максим Чеканов по прозвищу «Чек», а также Наталья Веснина, криминалист, с которой у обоих были свои любовные отношения, сбивались с ног, пытаясь предупредить очередное убийство. Про этих ребят, кстати, она всегда планировала написать продолжение. А желательно – серию.
Она подумала, что её настоящий маньяк напоминает ей Федулина только наличием в его доме деревянной стены и потолка. Тот бы, наверное, вообще всё сделал из дерева. Он ведь постоянно работал с этим материалом, и многое про него знал. Ох, опасный оказался мужчина. А ведь по нему и не сказать было: хорошо ладил с детьми, мастерил им скворечники. А те, поскольку Гера работал неподалёку от местной школы, частенько к нему забегали…
Маньяка из её нынешней книги он тоже бы оценил. Вот только судьба этого произведения, которое она, согласно договору с Гошей, должна была дописать и сдать в издательство до двадцатого июля, сейчас зависела от того, выживет она или нет.
Может, ей стоит попытаться поговорить с похитителем? От того, что он постоянно молчал, ей было не по себе, и, если откровенно признаться, так он внушал больший ужас – отсутствие человеческой речи делало его ещё менее похожим на человека.
Сама Ксюша тоже не пыталась заговорить с ним – за исключением того раза, когда она отчаянно кричала тому в подвале, кто он такой и что ему нужно, пока он шёл на неё с ножом.
Не факт, что он с ней заговорит, но может, стоит-таки попробовать?
Внезапно от голода все внутренности скрутило так, что она согнулась, как от сильного пинка ногой в живот. Лихорадочно дыша, она ждала, пока боль отпустит, и чувствовала, что пряди её волос прилипли ко лбу, а взгляд дико блуждал по стенам, останавливаясь на тех местах, где были приклеены клочья разбросанной капусты.
На неё вдруг накатило воспоминание об ещё одной ситуации в жизни, когда ей приходилось голодать. Конечно, не настолько экстремальной и не так радикально, однако Ксюше тогда четыре месяца приходилось буквально сидеть на каше, картошке и дешевых макаронах. Кажется, это было в конце две тысячи девятого года – года, в котором произошло сразу несколько вещей. Тем летом бабушка с дедушкой, под конец своей жизни перебравшиеся на дачу, умерли – аккурат через месяц после того, как Ксюша закончила университет. Чтобы достойно их похоронить, она истратила большую часть своих не слишком больших сбережений – несмотря на то, что её дядя, братья и Саша тоже добавили свои деньги. Той же осенью она приступила к работе в должности школьной учительницы русского языка и литературы. Платили ей, как всем учителям, не слишком хорошо, а во второй четверти ситуация с зарплатой и вовсе ухудшилась в связи с разгаром мирового экономического кризиса. Тем же временем цены на все, в том числе за квартиру и коммунальные услуги, росли. Если первое время после смерти близких и похорон Ксюша ещё какое-то время сводила концы с концами, то в декабре она, расплатившись со счётами за свою трёхкомнатную квартиру в адмиралтейском районе, поняла, что на жизнь до следующей зарплаты ей осталось всего чуть больше тысячи рублей. Учитывая, что стабилизации финансовой ситуации и в мире, и в стране в ближайшее время не ожидалась, а от того небольшого количества частных учеников, которых она, стараясь хоть как-то подработать, взяла в качестве репетитора, заработок был копеечный, ситуация грозила перейти в хроническую. Тогда Ксюша решила сдавать жильё. Сдать всю квартиру целиком не получилось, и она выставила на съём две комнаты. Но только на одну в итоге через два месяца удалось найти съёмщицу, коей оказалась молодая студентка биологического факультета Алина. Потом она ещё прожила у неё два года, после чего переехала к своему молодому человеку – как раз перед тем, как её рукопись наконец-то приняли в издательстве. Девушка была дружелюбной, неконфликтной и отлично разбавила одиночество Ксюши, отчего депрессия, развившаяся у неё в последнее время – как из-за него, так и по причине наступления по-настоящему взрослой жизни со всеми её трудностями и ответственностью – потихоньку отступила (хобби писать книги тоже, конечно, сыграло в этом немалую роль).
Благодаря Алине же более-менее удалось выровнять и ситуацию с деньгами. Но те четыре месяца, проведённые Ксюшей в отчаянной нужде и множественных ограничениях себя во всем, были весьма нелёгкими. Моменты, когда ей удавалось тогда поесть где-нибудь в гостях, она считала везением, но не могла для себя допустить, чтобы это происходило часто – навязываться и выпрашивать, давя на жалость, всегда было выше её достоинства.
Сейчас, вставая с кровати и, пошатываясь от головокружения, под аккомпанемент урчания пустого желудка, направляясь к стене, ей подумалось: как бы она отреагировала тогда, узнай, что когда-нибудь с дефицитом еды для неё будет ещё хуже? Настолько хуже, что ей придётся соскребать со стен засохшие куски позавчерашней тушёной капусты? Собирать, с горящими от внимания глазами изучая каждый миллиметр холодно-голубых бетонных стен, дверей, кровати и земляного пола, стараясь не пропустить ни одного обнаруженного кусочка, и тут же жадно класть в рот, не обращая внимания, что на вкус она уже стала окислившейся и холодной. Капуста просто таяла во рту, независимо от того, какие попадались куски: сырые и вялые, как половая тряпка, или полностью засохшие, аппетитно хрустевшие при жевании. Ксюша продолжала находить их повсюду и сразу есть, даже не тратя лишне время на то, чтобы помыть слегка запачканные землёй те останки капусты, что она поднимала с пола.
И казалось, в этот момент не было ничего замечательнее.
Глава 17
Она была странной, эта девушка. Такой удивительной, загадочной и непонятной, насколько он, само воплощение аномалии и человеческой особенности, мог её оценить.
В близости с ней тоже было что-то совершенное иное. Мягкое, летучее, прозрачное ощущение. Он не мог этого объяснить – такого раньше не появлялось. За всю жизнь у него было много женщин, и со всеми происходило по-разному. Кто-то истошно кричал, захлебываясь своей кровью, отчего его собственная приливала к низу живота со скоростью стремительной волны, и дело шло быстрее, сильнее и насыщенней. В такие моменты он мог сказать, что испытывает удовольствие на самом деле, а не вводит себя, как обычно, в заблуждение, попутно пытаясь обмануть и свой организм.
Другие молча застывали в восковой гримасе ужаса. Удовлетворения это, по сравнению с первыми, приносило меньше, и тогда потом ему дольше приходилось добиваться его, заставляя эти дышащие маски ожить и кричать, показывать эмоции, показывать все, на что они способны, под услужливым гнетом продолжительной агонии. Иногда он сразу начинал с этого, если девушка по каким-то причинам не вызывала у него желания – на тот момент или вообще. Бывало, он мог подумать, хочется ли ему близости с той или другой только после того, как они показывали ему свои эмоции во всей красе. С помощью боли и ужаса – только так. Именно эти эмоции, первородные, с которыми каждый человек приходит в этот мир, он считал самыми настоящими, подлинными. Ему всегда было интересно, как долго они могут ярко проявляться, прежде чем наступит утомление и полная неспособность реагировать на болевые стимулы – такие опыты он проводил несколько раз.
На втором месте иерархии находились сладострастные и гордые чувства, испытываемые во время действия, продиктованного древнейшим инстинктом продолжения рода. На третьем – возбуждение и азарт, возникающие у охотника, преследующего добычу. Головокружительный впрыск в кровь адреналина во время погони, и невероятно сильный выброс эндорфина, когда та обретает свой логический финал – жертва поймана, пленена и убита.
Всё, берущее истоки от далеких предков людей, по праву считалось величественным и настоящим. Остальное – фальшивка, лишь притворство. Лживые и двуличные правила игры, установленные жалкими, пустыми человеческими существами.
В его мыслях снова возникла она. Он вспоминал её широко раскрытые, горящие голубые глаза, на дне глубокого колодца которых явственно плескался страх. Невинные завитки локон, таинственно качающиеся по бокам её побледневших щек, которые были у неё во время их первой встречи, и навели его на мысль о старинных королевах и придворных дамах. И при этом он не мог отделаться от ощущения, что в этом было что-то не так. Это напрямую было связано с текстом, написанным от руки на тех бумажных листах, что он отыскал у неё в кармане.
Но всё же, она показалась ему другой ещё в тот самый первый раз. Во время этого она не вела себя ни как первая категория, ни как вторая. В тот момент в её затуманенной голубой дали глаз проскальзывало не что иное, как задумчивость. Как будто она, унесясь далеко-далеко, стала не участницей, а зрительницей действия, и явно это оценивала, а может, с чем-то сравнивала, думая, достаточно ли это для неё… Дальше ему в голову приходил совсем невероятный вариант.
Как будто она думала – достаточно ли это эмоционально для неё.
Ему показалось, что эта девушка в тот момент действительно разделяет его чувства и эмоции. Неужели она могла понять?
После секса он ненадолго задержался за ней понаблюдать. Тогда она, конечно, поступила предсказуемо, но этому не стоило придавать значения: она была напугана, как и все другие. Любые адекватные физиологические реакции на определённые ситуации у каждого человека стандартны, и даже она здесь не могла стать исключением. Различия лишь в существовании своего личного порога.
Поэтому он решил дать ей время придти в себя, перед тем, как он придёт ещё.
После того как он, переодевшись, изучил и полностью прочитал небольшой рассказ, вместившийся на трёх бумажных листах формата А4, согнутых пополам, он понял: новая гостья совершенно точно могла бы его понять.
И всё же имелась в ней непонятная тайна. Внешне она была хрупким белокурым созданием, нежным воздушным цветком, сотканным из света.