её!
Но все, чем Ксюша могла это выразить, были лишь громкие, беспрерывные рыдания.
Когда она начала успокаиваться, то поняла, что всё это время Артём сидел рядом с ней на постели. Наверное, наслаждался её отчаянием.
Потом Ксюша почувствовала, как он мягко поднял её, перевернул и посадил так, что спиной она прислонилась к подушке, которую Артём, видимо, подставил заранее. Затем он осторожно убрал все налипшие ей на лицо волосы, а после этого Ксюша увидела перед собой стакан.
– Это обычная вода, – пояснил Артём. – Пей, – он приблизил его к её губам.
Первой мыслью у неё было опрокинуть стакан, выбить так, чтобы облить держащего его тюремщика, но вместо этого она жадно выпила всю прохладную жидкость до дна.
– Я всегда завидовал тем, кто умеет выражать своё недовольство таким образом, – прокомментировал Артём, убирая стакан на пол. – Думаю, благодаря этому твоя злость и не выходит во что-то иное. Я имею в виду, в реальном мире.
Ксюша с застывшим на лице угрюмым выражением глядела перед собой и думала, как глупо получилось: пытаясь разговорить Артёма, она вспомнила плохие моменты своей жизни и этим лишь вывела на эмоции саму себя. Она ещё раз тихо всхлипнула.
Взяв одеяло, Артём укрыл им Ксюшу, а затем, прислонив сбоку вторую подушку, уселся рядом с ней.
Некоторое время они просто сидели молча. Её окутала странная слабость. Теперь, чувствуя мягкость подушки под головой и спиной вместе с приятной тяжестью тёплого оделяла, ей как никогда не хотелось, чтобы Артём уходил. За всё это время Ксюша так устала постоянно вращаться в бесконечном кошмаре, бояться за свою жизнь и быть совершенно одной, что оказалась рада почувствовать хоть кого рядом. Даже если это был тот, кто устроил ей этот кошмар.
«Если приблизиться к своему страху и взглянуть в его лицо, то он потеряет силу, – вспомнились ей откуда-то слова». Она непроизвольно пододвинулась к нему ещё ближе.
В этой оглушающей темноте явственно было слышно его дыхание.
– Я никогда не знал свою мать – ведь она умерла, – негромко промолвил он. Ксюша удивлённо повернула голову в его сторону. Глаза её, привыкшие к темноте, различили лицо Артёма, слегка освещённое лунным светом, падавшим из окна.
– Я достался отцу, – продолжал тем временем он. – Потом появилась эта, – тут его губы презрительно скривились. – Тамара. Она делала вид, что это она моя настоящая мамочка. И я действительно некоторое время так думал, когда был совсем мал, но уже тогда будто чуял во этом всем какую-то фальшивость. В поведении отца, в её поведении… Потом я всё узнал. То, что отец пытался выдать её за мою мать, и она тоже пыталась так меня обмануть, взбесило меня. Нет, куда хуже – в пять лет это стало для меня настоящим ударом. Я нашёл альбом, где были фотографии моей настоящей матери. Отец прятал этот альбом и никогда не показывал его мне, но он не мог предвидеть, что его маленький сын легко может добраться до полки над потолком, подставив стремянку.
Он горько и одновременно зло улыбнулся.
– После того, как отец рассказал мне, что моя настоящая мать умерла ещё при моём рождении, а Тамара пришла вместо неё, мое тогдашнее детское мировоззрение окончательно перевернулось. Как же я негодовал, что это неправильно! Как можно было скрыть родную мать от собственного сына, пусть даже она и мёртва? А главное, я не понимал, почему он позволил себе заменить её другой женщиной. Найдя себе замену, найдя её мне. К тому же – я чувствовал, что она мне вот уж точно не любила по-настоящему. Да, она играла со мной, была добра, вежлива, пыталась даже ухаживать и воспитывать – но и тогда, и сейчас я понимаю, что она просто пыталась угодить папе. Пустая фальшивка. Я был обманут и очень зол. Помню, в ту ночь от обиды и гнева я так и не заснул, а наутро высказал своей мачехе в лицо всё, что о ней думаю. Она обиделась, разрыдалась и потом всячески показывала себя оскорбленной. Но я подумал, что она просто пытается оправдаться и вызывать у отца жалость. Ей это удалось – позже отец наказал меня и запретил вообще когда-либо говорить ей подобные гадости, а потом ещё провёл со мной беседу на тему, что я должен уважать её, так как она пытается заменить мне мать. Никому я ничего не должен был! И нужна ли мне такая замена, спросил ли он? Если ему да, это не значит, что и мне тоже. Лично я её не выбирал.
Когда он договорил, Ксюша заметила, что его руки и плечи тряслись от той давней злости и гнева. Он склонил голову, глядя перед собой. Она даже задумалась, вспоминая – проявлял ли Артём раньше столь явно какие-либо эмоции, или сейчас был первый раз?
Примерно через полминуты он, взяв более – менее себя в руки, продолжил свой рассказ.
– Отец сказал, что будет наказывать меня всякий раз, когда я посмею что-то подобное и потребовал извиниться. Я понял, что придётся приспосабливаться. Но ещё больше я испугался знаешь чего? – он посмотрел на неё. – Я испугался, что отец от меня откажется, что выгонит из дома. Промеряет меня на свою подстилку, как смог променять мать.
Пришлось помириться с Тамарой, и изображать, что всё хорошо, хотя отец ещё долго неодобрительно косился в мою сторону – он думал, что я этого не замечу, но я все видел. А мой страх, что отец меня выгонит, никуда не делся. Этот страх и злость за тот поступок так и оставались во мне – я не мог ни с кем поговорить на эту тему тогда, да и выразить это вряд ли бы смог, даже если бы кто спросил. Мне просто хотелось орать, бить, колотить и пинать всё, что видел вокруг. Мысль, что отец предал и меня, и мою мать, не давала мне спокойно жить. Я был обижен и на него, и на Тамару, что она вообще существует. От злости я рвал и портил свои игрушки, а потом, когда с того разговора прошло некоторое время, решил, что можно поступить куда логичнее – стал потихоньку портить ей жизнь. То в суп побольше соли тайком подсыплю, то цветы её подпорчу… Но сильно и в открытую пакостить ей я опасался – а то об этом мог узнать отец. А её фальшивое добродушие продолжало бесить меня. Ей на меня плевать, так зачем она притворяется??? Мне это было не нужно, и я злился вновь и вновь. Мне нужно было на ком-то отыгрываться и потому я начал устраивать неприятности другим детям. Однажды, когда никто не видел, я подкрался сзади к противной вечно ноющей Таньке с нашей улицы, накинул ей со спины повязку на глаза и хорошенько так избил. Мне за это так ничего и не было. А как-то раз, когда меня со всеми детьми, после окончания первого класса, повели в парк в честь первого июня – я, стоя в толпе, испинал сзади все ноги какому-то пятилетнему толстяку, а потом ткнул карандашом в плечо стоявшую впереди меня девочку с синим бантом, – он улыбнулся от этих воспоминаний какой-то дикой и вымученной улыбкой. – Тогда толпа была действительно огромной, и я легко успел затеряться в ней, прежде чем меня заметили.
В общем, я старался справляться со своей злостью, как мог, но потом произошло ещё более ужасающее событие: в середине июня отец с мачехой объявили мне радостную, как им казалось, новость – у них будет ребёнок, а у меня, соответственно, братик или сестричка. Как помню, от такого шока я даже доел всю манную кашу, которую тогда ненавидел всей душой. Просто открывал рот и ел, открывал и ел, пока не понял, что ложка уже скребёт по тарелке, – он усмехнулся. – Но на самом деле я пришёл в полный ужас. Это виделось мне концом всего. Отец променял мать на эту, а теперь променяет меня на нового ребёнка от неё же. Я понимал, что мне нельзя показывать своё настоящее отношение к этому, и я старался просто молчать, но отец, кажется, всё понимал и хмурил брови, поджимал губы, глядя на меня. Я знал: что-то надо делать.
В июле меня почти на всё лето отправили в летний лагерь. Как мне тогда подумалось – папа и его шмара – Тамара использовали ещё одну возможность сбагрить меня, чтобы лишний раз остаться вдвоем, строя свою семью. Сам лагерь стал ассоциироваться у меня со ссылкой в заключение – два с лишним месяца мне приходилось жить с постоянно орущими и ноющими детьми. Как же они раздражали… Мне хотелось столкнуть кого из них с горки или качелей так, чтобы он наверняка сломали себе позвоночник. Из этих идиотов никто даже не умел толком играть в шахматы – я обыгрывал всех… Но зато там у меня было время подумать о том, как быть дальше, и что сделать, чтобы сохранить любовь отца. Когда настал момент возвращения домой, у меня уже был план.
Вернулся я в конце августа. У нас с отцом была традиция: перед самым началом сентября мы ходили в поход. Он брал меня, начиная с трёх лет. Теперь с нами ходила и Тамара. Я опасался, что в этот раз он не возьмёт её, но всё-таки она пошла – правда, перед этим они с отцом долго говорили на тему того, что не будут лазить по особо крутым и скользким склонам.
Там, во время отдыха, мне удалось позвать её полюбоваться красивым видом с обрыва. Я подождал, пока она подойдёт поближе – а потом толкнул, что было сил. Она упала. Я посмотрел вниз – тело не шевелилось. Тогда я спустился туда и удостоверился ещё раз. Она лежала лицом вниз и из-под неё вытекала огромная тёмно-красная лужа крови. Мне показалось, это было красиво. Я, как заворожённый, смотрел и испытывал…нечто восторженное! В первую очередь от самого зрелища. Ну, потом уже до меня дошло, что её больше не будет, а соответственно, всех моих проблем, с ней связанных.
Ксюше хотелось закрыть глаза, но её словно парализовало от шока и ужаса после представленной картины: ребёнок семи-восьми лет с удовольствием любуется окровавленным трупом убитой им мачехи.
– Отец не заподозрил меня. Он так никогда ничего и не узнал. А тогда он вообще, казалось, про меня забыл. Всё ходил и убивался из-за того, что ему так и не удалось стать отцом того ребёнка, из-за неё, из-за всего этого. А я, честно сказать, был счастлив! Теперь, по крайней мере, у меня больше не было никакой фальшивой мамы. Уж лучше я буду один, чем с заменой. Я и до сих пор не могу понять – как можно забыть и променять того, кто был тебе так близок, на другого…