– У меня нет фото только одной из них, не считая Тамары. Всё потому, что это происходило очень давно. И твой сегодняшний отрывок из книги мне, кстати, про это напомнил.
Поскольку Ксюша продолжала молчать, сидя с закрытыми глазами, Артём решил рассказывать дальше:
– Она была моей одноклассницей, и её звали Полина. Нам было по одиннадцать лет. Уже тогда она считалась красавицей, но была тупой и дико высокомерной. А красота… я и так знал, что от неё ничего не останется. К тому же я постоянно вспоминал ощущения, когда столкнул Тамару с обрыва, и чем больше об этом думал, тем сильнее хотел испытать их снова. Однажды Полина окончательно надоела мне своим поведением, и я решил помочь ей проявить истинную красоту. Мне не составило труда заманить эту дуру в заброшенный дом и положить конец своим терзаниям.
Ксюша почувствовала, что в комнате стало так душно, что у неё даже закружились голова, а виски словно сдавила невидимая рука.
– Что с тобой было потом? – вздрогнула она. Ксения надеялась, что Артём не будет рассказывать в деталях подробности этого убийства. Ей даже было неинтересно, как ему тогда удалось выкрутиться. Несмотря на то, что она писала такие книги, слышать подобное от человека, совершавшего всё это в действительности, ей было физически невыносимо. Поэтому, чтобы отвлечь Артёма, Ксюша и задала вопрос.
– Потом? – моргнул он. – Потом я успокоился, и много лет ничего подобного не совершал. Может, потому что полученных эмоций мне хватило надолго – но дело было ещё в том, что мне стало просто не до рискованных занятий. Я начал усердно налегать на учебу, сидел допоздна в библиотеке, готовился к поступлению в университет. На первых курсах у меня тоже превыше всего стояла учеба – к нам относились очень строго. На юридическом не терпели бездельников – такие отсеивались в самом начале. Раньше умели учить.
Он прерывисто вздохнул.
– Так что дальнейшее было позже. Если быть точнее – через восемь лет после смерти Полины… и далее.
Ксюша ожидала, что Артём расскажет что-то ещё, но он молчал. И только когда тишина совсем затянулась, она поняла, что его рассказ окончен. Всё, что было далее, Ксюша поняла и так, и только испытала облегчение от того, что ей не придётся выслушивать про остальные убийства, сколько бы их ни было.
Однако кое-что она сейчас осознала. Несмотря на все рассказы Артёма, сам он её сейчас не пугал – скорее его поступки, но не он. И, взглянув на него, Ксюша почему-то вдруг ясно представила себе его душу в виде стеклянной вазы, которая летит откуда-то с большой высоты, с размаху ударяется о гладкий плиточный пол, и с грохотом разлетается на тысячи осколков. Она буквально слышала этот звон.
– Может… может, мы сходим сейчас погулять? – неуверенно предложила Ксюша. В ответ на его удивлённый взгляд она пояснила: – Сегодня хорошая погода. Если ты хочешь – мы можем просто выйти в двор и побыть там. Но я, – она сделала вдох, чтобы прибавить себе решимости – я так соскучилась по нормальным прогулкам. Когда я была там… в городе, я всегда ходила гулять. Большая часть моей жизни прошла в Адмиралтейском районе Санкт-Петербурга, и, скажу, он просто замечательный. Главным образом я люблю его за красивые сады, где я могла проводить время целыми днями – больше всего из них мне нравились Измайловский на берегу Фонтанки и парк «Екатерингоф». А если ходить по улицам, то там тоже есть, что посмотреть: в районе много старинных архитектурных зданий, включая такие известные, как, например, Исаакиевский собор, Юсуповский и Мариинский дворцы, ну и конечно, остров Новая Голландия.
– Я знаю, Ксюша. Я тоже любил бывать в этих местах. Питер – величайший город на земле. В своё время я прожил там пять лет, но даже их не хватало, чтобы познать его весь целиком. Он сам – словно великое произведение искусства. Его можно изучать бесконечно.
Артём встал с дивана.
– Здешние леса и поля, конечно, не Санкт-Петербург, но тоже имеют своё очарование.
С этими словами он вышел куда-то через наружную дверь, но вскоре вернулся. Услышав вслед за щелчком замка стук ещё чего-то тяжёлого, Ксения вышла в кухню – прихожую и увидела, что Артём прислонил к стене рядом с дверью охотничье ружьё.
– Вряд ли мы сегодня пойдём далеко в лес, но всё-таки я предпочитаю всегда носить его с собой, когда хожу по округе – мало ли что, – объяснил он ей.
Ксюша нервно улыбнулась. На самом деле она и сама хотела попросить Артёма взять с собой оружие, помня свою встречу с медведем.
Глава 38
Так они и стали выбираться на прогулки, постепенно делая это всё чаще и чаще – в итоге редко какой день обходился без пребывания на чистой природе. Разве что им мог помешать сильный дождь, или чрезмерная занятость хозяина дома, когда тот отсутствовал весь день. Но – как одно, так и другое происходило не так часто.
Природа вокруг восхищала своими пейзажами. Может, сыграло свою роль длительное заточение в пределах одного дома, но Ксюше казалось, ещё никогда в жизни она так не восхищалась и не радовалась маю, хотя он всегда был её любимым весенним месяцем. К тому же теперь у неё появилась возможность наблюдать все его невероятные чудеса каждый день. Казалось бы, они происходят из года в год, и эта весна была в её жизни уже тридцатой, и всё же Ксюша, как в первый раз, с замиранием сердца наблюдала, как из зелёных набухших почек буквально на глазах распускаются нежные молодые листочки; земля, ещё совсем недавно пустая и унылая, покрывается мягким ковром с рассыпанными на нем лесными цветами множественных названий: белыми, жёлтыми, розовыми, голубыми и фиолетовыми. Цвели и деревья: на дубах покачивались зелёные серёжки, а пару раз ей даже встретилась пышная белая яблоня.
Вдыхая благоухающие ароматы, слушая разливающиеся в воздухе пением птиц и глядя, как сквозь мягко колышущиеся от свежего ветерка юные листья пробивается яркое солнце, Ксения чувствовала, как мощная энергия всеобщего пробуждения ото сна наполняет и её саму с головы до ног, даёт силы и ощущение полной свободы. Последнее было странно, учитывая, что фактически она находилась в плену, а рядом с ней каждый раз шёл тот, кто заточил её у себя. Но во время таких прогулок Ксюша парадоксальным образом переставала воспринимать себя пленницей, а Артёма – своим тюремщиком. Иногда она, смотря на солнце, приласкавшее и согревшее землю после долгого холода своим теплом, надеялась и представляла, что оно сможет растопить и вечный холод в его душе.
Ксюша твёрдо решила для себя больше не показывать Артёму отрывки, содержащие сцены насилия, боясь, что это пробудит в нем воспоминания о других совершенных им убийствах. Раньше она желала узнать о нем побольше, чтобы постараться понять, в чем кроется причина имеющегося в нем зла, а также войти к нему в доверие. Теперь она чувствовала – Артём рассказал ей все, в чем ему было необходимо выговориться, и что-то ещё только зря лишний раз погрузит его и Ксюшу в мрачные, ненужные подробности. Что до неё, то Ксения сама уже была сыта этим по горло со всех сторон, и теперь в своей книге старалась по возможности обходиться без лишней «жути», углубляясь больше во взаимоотношения героев и детективную линию. Но, размышляя о том, кем мог приходиться Лыткин матери Алёны, Ксюша не переставала думать о том, как Артём намекал ей, что она способна понимать подобных ему – при этом в голове тут же всплывала другая фраза, сказанная как-то её мужем в том, другом мире, теперь казавшимся ей таким призрачным – как и сам Гоша.
«Ты пишешь о том, чего ты боишься».
Да, она, как и все нормальные люди, боялась стать жертвой маньяка. Но теперь, когда это произошло, в данном страхе больше не было смысла. И теперь, столкнувшись в реальности с неописуемым ужасом, Ксюша понимала, что никогда не будет прежней.
Как и Артём. Она не сомневалась, что встреча с ней повлияла на него так же сильно, как и её с ним – а может, в чём-то даже сильнее.
Да, он рассказывал ужасные вещи, и он же их совершал. Но также Ксюша видела в нём и другую, светлую сторону, которую он сам в себе, должно быть, никогда не признавал.
У него могло быть иначе. Сейчас она это понимала. Увы, но эти хорошие черты, ростки жизни в его душе, как в саду, без должного внимания задавили буйно выросшие сорняки, которые некому было уничтожать. Способности испытывать правильные чувства нормальных людей были глубоко погребены под пластом приобретённого равнодушия, злости, обиды и ненависти, но, она верила – и видела – до конца так и не умерли. Будь Артём конченным психопатом, он никогда не стал бы заботиться о ней.
Ксюша понимала, что не может винить его в искривлённой картине мира: если она подвергать жестоким испытаниям книжных персонажей, не испытывая при этом мук совести, то для Артёма, благодаря искаженным понятиям, такими персонажами выступали все жители этого мира. Чувство жалости к нему, зародившееся ещё в ту ночь, когда он рассказал ей историю своей семьи, с тех пор, несмотря ни на что, только усиливалось. Что, если Артём, пытаясь постигнуть настоящую суть всего, в итоге потерял самого себя? Что, если настоящим он был не когда убивал, а именно находясь с ней? Когда с увлечением в глазах показывал ей, какие лекарственные травы можно собирать в лесу. И во время жаркого обсуждения её персонажей, когда Артём предлагал самые комичные версии того, как именно мог подняться в девяностые отец Алёны, торговавший на рынке хозяйственной продукцией, смеялся сам и до упаду веселил её саму.
Когда готовил её любимую еду, знакомил с интересными книгами и неосознанно прижимался к ней во сне.
Ей не хотелось признаваться себе, но даже в постели он был внимательным, ласковым и нежным, а сам факт секса с ним давным-давно перестал её пугать. Ксюша подозревала, что Артём, возможно, и раньше не хотел причинять ей этим боль – просто всему мешали её ужас и его изначальное неумение обращаться с ней. Но вероятность наступления беременности её всё же волновать не перестала. Первые во время пребывания здесь критические дни наступили в срок – хоть и были несколько иного характера – возможно, из-за пережитого стресса и перенесённого переохлаждения. Но с тех пор, как Ксюша перебралась спать к Артёму, между ними всё стало происходить закономерно чаще, и ей оставалось только делать всё от неё зависящее и надеяться на лучшее.